Иоанна Хмелевская - Кровавая месть

В чём там, в сериале, было дело, ни Гжесь, ни Шимек понятия не имели, даже настоящего названия не знали, поскольку группа пользовалась рабочим, да им по барабану. Велели совать харю в окно, нагнетать, типа, или выглядывать из-за дерева — да не вопрос, завсегда пожалуйста. Могли даже глупые рожи корчить — без проблем, любая годилась. Гжесю платили больше на натуре, Шимеку — в Варшаве, разница невелика, но всегда приятно.

Не имея понятия, где Шимек угнездился, телевидение согласилось оплачивать скромное жильё, а приятели честно делились поровну. Единственным проигравшим в этой комбинации оказался Мундя.

— Я тут вкалываю, как папа Карло, а эти бычары бока отлёживают, — кипятился он, монтируя перегородку вместе с Казиком. — Даже не знаю, когда их чёрт принёс, а ещё пузырь высосали, пустую тару на столе оставили!

— И бухие на работу почапали? — возмутился Казик.

— Кто сказал? Храпят, аж стены трясутся. Гжесь меня с кровати согнал, на раскладушке теперь сплю, а она, зараза, кривая, вся в буграх от старости. Ну, майна!

Фрагмент перегородки встал на место.

— Посерёдке?

— Что посерёдке?

— Раскладушка. Бугры.

— Повезло, нет. В смысле не под задницей. А так — везде, в разных местах. Давай, принимай с того боку, чего ждёшь…

Со злости Мундя сделался жутко работящим. Казик же гораздо больше интересовался работой на телевидении:

— Так когда же они туда ходят? Не с утра?

— По-разному. Бывает, и совсем не ходят, но это редко, бывает, и с утра до вечера, или с обеда до ночи. А то и вообще на ночь. Гжесь говорит, что в наших фильмах вообще все в потёмках делается. Ни хрена не видать.

— Это зачем?

— Чтоб косяки не повылазили. Если ни хрена не видишь, то и где накосячили не заметишь, усёк? Меньше заморочек.

— Потолочные балки! — раздался крик из глубины возводимого объекта. Казик с Мундей привычно нагнули головы, чтобы не угодить под переносимые краном конструкции.

— А ещё бывает, — мрачно продолжал Мундя, — что идут на весь день, а ни фига не делают, сидят на жопах и ждут. Смотрят, как другие потеют, потому другие, факт, вкалывают, как дикие ослы. А они нет. И это называется тяжкая работа! Насмотрятся всякой всячины до посинения, да ещё бабки за такое гребут…

— Я бы от такого не отказался, — завистливо вздохнул Казик. — Больше там людей не нужно?

Мундя дал дорогу очередной проплывающей балке. Изнутри здания раздалась новая команда:

— Сортир цепляй! Который с вентиляцией!

Мунде было всё равно, что цеплять, и беседа продолжилась.

— Кто бы отказался! Да не у всякого такие хари, как у них. Гжеся ты знаешь, у него характер на роже написан, а тот Шимек… Вроде даже нормальный чувак, не блатной, зато мордоворот — закачаешься! Как бы тебе понятней… Бешеный пёс так зырит. Или… во, этот… бугай! На лугу который. Так со зла набычится, что только держись.

— А чего он такой злой?

— Кто? Бугай?

— Не, Шимек.

— Никакой он не злой. Вполне себе довольный и пивко обещал поставить, но с виду такой, что никакого пива не захочешь. А когда поближе попривыкнешь — даже ничего, уже не вздрагиваешь. В том кино он одной рожей страху нагоняет.

— Так его, небось, и штукатурить не надо, на помаде экономят, скажи?

— А то! И время на макияж такой физии не тратят.

— Стенки влево! Одну с дверями!:— послышалась очередная команда.

Там, где раньше была теплица, прямо на глазах рос двухэтажный объект, частично деревянный, частично из сипорекса, а частично из чего попало. Внешние стены первого этажа уже стояли, внутренние перегородки и прочие элементы кран подавал сверху, оставлял в намеченных местах, и потому никто не бегал туда-сюда, не толкался, не протискивался через двери и окна со всяким грузом. Две бригады монтировали, что надо, внутри, ещё одна, состоявшая из двух человек, цепляла, а крановщик умудрялся при этом еще и помогать сантехникам. Удивительно, как только успевал.

Подхлёстнутый странными происшествиями вообще-то на ещё не начатой стройке: то таинственной стрелой в заднице постороннего пацана, то складом нестандартного вооружения в невинной тепличной земле, то жутким стрессом секретарши на колючей проволоке, которой там просто не должно было быть, начальник строительства напрягся и проявил воистину чудеса организаторских способностей. Имелись реальные перспективы уже на пятый день работ водрузить флаг на крыше законченного здания.

Понятно, что никакого флага водружать он не собирался, поскольку формально объект давным-давно существовал и числился запущенной хозяйственной постройкой. А проводить ремонтные работы никому не запрещается. Вот только простаивать было категорически нельзя.

Впрочем, бригада цеплявших и не простаивала.

— А как бы на этого Шимека посмотреть, — робко поделился с приятелем заветной мечтой Казик. — В смысле познакомиться. Раз говоришь, лучше познакомиться, то познакомиться.

— Валяй! — заорал Мундя и быстро убрался с пути элегантно запакованного унитаза — Замётано, он за показ денег не берёт. Вот только когда, не скажу, а то мы здесь, а они незнамо где.

— А в воскресенье?

— В воскресенье тоже снимают.

— Весь день?

— Когда как.

— Так может, того… Гжеся спросить?

— Я с ним не общаюсь, с паразитом… Цепляй, давай, балку, что стал! Спятить можно, прям не знаю, куда податься. Была бы здесь крыша, здесь бы поселился, а чё — вода есть, свет есть, а хуже той раскладушки ничего нет. С охранником и его двинутой Кисей я уже в контакте.

— Перебирайся ко мне, — предложил Казик. — Не будут же они всю жизнь то кино снимать. Ко мне близко, автобус ходит, старик опять зашился, Люська к бойфренду умотала, а мелкого матери подкинула, потому мать готовит. Не жизнь, а малина! Кушетку перетащим…

Предложение звучало заманчиво, и Мундя согласился. Приятели чуть было не бросили свой честный труд, чтобы немедленно отправиться переселять Мундю, но вовремя опомнились. Прораб был мужик жёсткий и авторитетный, нескольких его крепких слов оказалось вполне достаточно, чтобы владельцы пропащего клада взялись за ум.

— Пару шмоток я бы захватил… — принялся размышлять Мундя. — Кроссовки там…

Казик был на всё согласен:

— Давай, прям сегодня к тебе и заскочим, ближе к вечеру, я помогу. А вдруг и Шимека застанем?

— Если вернутся, почему нет?

Режиссёр многосерийного кошмара с неизвестным названием очень дорожил двумя отлично подобранными статистами с подходящими жуткими физиономиями. Оба в герои-любовники не лезли, торчали на площадке, когда надо и не надо, и без малейших протестов получали гонорары меньше некуда. О таких дешёвых и беспроблемных статистах можно было только мечтать.

Поэтому режиссёр терпеливо сносил малочленораздельные вопросы Шимека, которые тот время от времени задавал — о его коллеге, ну, том самом, что года два назад аккурат в тех местах, где сейчас снимали, искал места под натурные съёмки. Звали его как-то… Овражек вроде бы…

Никакого Овражка режиссёр знать не знал, а вот о местах под натуру вспомнил, поскольку ими очень даже воспользовались. Материал был в наличии, продюсер, учитывая уже понесённые расходы, потребовал экономить, снимать именно там и больше ничего не искать. Время года и погода вполне подходили. Овражек, правда, звался Окопчиком, и его мнения никто не спрашивал, поскольку нанят он был на натуру в качестве фотографа, оператора, ассистента сценариста или чего-то в этом роде, а свои авторские права запродал телестудии на всю оставшуюся жизнь.

Реквизиторша нашла Шимеку его адрес и номер мобильника, признавшись сослуживцам, что готова найти тому Янтарную комнату и Святой Грааль в придачу, лишь бы он перестал совать свою морду в самый неожиданный момент туда, где она находится. Вроде и привыкла уже, не взвизгивает и в обморок не падает, а всё одно неприятно. Пусть получит и отцепится.

Несмотря на столь доброжелательное отношение в трудовом коллективе, Шимек счастливым не казался.

Зато мечтавшему увидеть его Казику повезло. Они как раз упаковывали скромный скарб Мунди, когда обе восходящие телезвезды вернулись со съёмок. Уже с лестничной клетки донеслось мнение Шимека. Правда, даже в самых жёстких публикациях его высказывание пришлось бы заменять многоточием или вообще изымать:

— Падла грёбаная. Не понравилось ему, дураку. Педераст… (скажем: негативно воспринимаемый мужской частью общества; с женской возникли бы проблемы).

Казик и Мундя с интересом повернулись к входящим.

— И чё? — полюбопытствовал Мундя.

Казик молчал, только смотрел во все глаза. И не разочаровался.

— А вам какого тут надо? — нелюбезно ответил Гжесь.

— А чё? — ощетинился Мундя. — Живу я здесь, нет?

— Многовато тебя…

Казик по натуре был оптимистом, опять же именно в этот день в нём нежданно-негаданно прорезались дипломатические способности, совершенно непонятно откуда взявшиеся. Он пришёл с большой сумкой, ещё нетронутой, и повёл себя на удивление по-светски.