— И вы так спокойно говорите о людях, которые посещают ваш дом? — Молодой аристократ приподнял левую бровь, что по силе соответствовало не меньшему удивлению, чем если бы он увидел цунами в трех ярдах от своего дома. — Они клянутся вам в любви, а сами за вашей спиной…
— Мы живем в волчьем мире, где даже кролики грызутся, — спокойно ответила она. — Меня бесит совсем не это, а то, что я не владею ситуацией. Понимаете, я ничего не могу поделать. Я не могу сопротивляться. Я даже не могу передать эти чертовы счета в руки закона, чтобы раз и навсегда прекратить дурацкую охоту. Видите ли, — она вздохнула, — я очень устала от всего этого. От этой возни дурацкой. От измен моего мужа. Это чудовищно, но я как никогда желаю, чтобы он надолго остался за решеткой.
Поверьте, у меня достаточно сбережений, чтобы уехать в Париж и жить там безбедно до конца своих дней. Мне совсем не хочется повторять тот десятилетней давности кошмар, когда я боялась засыпать по ночам, а у постели больной сестры лишний раз не зажигала лампу, опасаясь снайпера. Сейчас со мной может случиться все, что угодно.
И это я хорошо понимаю. Я хочу разрубить этот узел. Найти счета и отдать их прокурорам. Все равно каким. Нашим, вашим, лишь бы все это закончилось. Пока счета не найдут, меня не оставят в покое. Серж думает, что я знаю. Бессмертный думает, что я знаю. Но я не знаю. Я действительно была в Париже, И мы встречались с Юрой за два дня до того, как он уехал в Лондон к этой своей певичке.
Но он мне ничего не дарил, он не просил что-то везти в Москву. Поэтому мне кажется, что на этот раз секретную миссию выполнила Ирма Бонд.
— Но если ее убили и то, что она должна была передать Сержу, у нее забрали, значит, все и так закончилось. — Сэр Доудсен испытывал смешанные чувства восхищения этой сильной женщиной и страха за ее судьбу. Ему очень хотелось помочь ей, но как?
Наталия покачала головой:
— Не похоже на то, чтобы все закончилось. Мне кажется, что какое-то звено выпало из цепи. Что-то не сложилось. Расскажу вам все, раз уж начала… Поскольку муж в тюрьме, компания «Своровски» без зазрения совести прислала счет его жене. Эти швейцарцы весьма щепетильны в финансовых вопросах. Счет пришел два дня назад на сумму три с половиной тысячи евро. Разумеется, я позвонила на фирму и поинтересовалась, с какой стати, собственно, я должна его оплатить. Знаете, что я узнала?
Мой муж купил кулон из горного хрусталя. Конечно, я могу предположить, что он собирался сделать мне подарок. Но Юра знает мое отношение к безделушкам такого рода — я их терпеть не могу. Он мог бы подарить мне бриллианты, изумруды, рубины или сапфиры, но горный хрусталь — пфи! Тем более он купил его в спешке, как уцененный товар. Кто-то из клиентов этот кулон заказал, но не забрал. Такие презенты, как вы понимаете, не по мне.
Я сделала нехитрый вывод — побрякушку он подарил певичке. Просто так или с умыслом — этого я не знаю. Но вспомните историю десятилетней давности. Все повторяется. По крайней мере схожесть ситуаций явно налицо.
Что вы об этом думаете?
Странное чувство осталось у сэра Доудсена от разговора с Наталией Касальской. Несомненно, она непростая женщина. Сильная, волевая, много пережившая и теперь с трудом находящая силы, чтобы быть стойкой перед лицом неудач. Но не это смущало его. Что-то, какая-то фраза в их разговоре заставляла его снова и снова возвращаться к нему. Снова и снова вспоминать каждое слово, каждый жест. Какая-то загадка была в ее рассуждениях. Но какая, он понять не мог. Конечно, он попытался успокоить ее, заверив, что непременно проведет свое расследование, поговорит с Сержем, во всяком случае. Наведет справки.
Непонятно почему, но она ему верила. Расстались они по-дружески тепло. Она даже доверчиво чмокнула его в щеку. Кулон, увиденный им на Анастасии в посольстве, теперь не выходил у него из головы. Описание уж больно совпадало. Да и Серж.., когда он говорил об украшении «необыкновенной ценности», сочинив, что тот — фамильная реликвия жены Юрия, то есть Наталии, его глаза горели алчностью и азартом. Где же этот проклятый камень? У Марии? Но как он мог к ней попасть? Только если Анастасия его ей отдала. Однако это даже звучит странно. Зачем? Сколько же загадок!
* * *
Неделя у Маши выдалась тяжелой. Каждый день с утра запись на студии, вечером репетиции программы с кордебалетом. А сегодня Серж вдруг заговорил о съемках клипа.
— Так рано? — удивилась она. — Я же еще ни разу не выступала на большой публике, ни одной моей песни не крутят на радио.
— Пусть будет, — отрезал он. — Меня хочешь поучить, как в шоу-бизнесе выживать?
Он был хмур по обыкновению. Виделись они редко, но, что называется, метко — он успевал выговорить ей положенные замечания, отругать за «лень и затягивание записи песен», неодобрительно отозваться об ее внешнем виде, в общем, выполнить свою обязательную программу на все десять баллов. Маша поначалу даже удивлялась, где он накапливает столько негативных эмоций. С грустью вспоминала слова Александра: мол, ты его отдушина. Уж что верно, то верно. Как в воду глядел аристократ. Бобров в свою отдушину от всей души плюет, выплескивает весь накопившийся сарказм. Наверное, он и заводит себе безропотных артистов, чтобы глумиться над ними в дурном настроении.
— Давай еще раз про дожди и эту.., погоду нелетную. — Он плюхнулся на стул в центре зала.
Маша вздохнула. Танцевальная группа разделяла ее страдания. Они уже пятый час репетировали. Стрелки перевалили за десять вечера. Пора было расходиться, все устали. А меценат, он же продюсер, как Карабас-Барабас, готов щелкать плеткой до самого утра.
Она встала на исходную позицию. Оперлась на стул, с которым должна была танцевать на протяжении всей песни.
— Шляпу возьми, не хрен халявить! — рыкнул Серж.
Певица подавила в горле первый приступ рыданий — неизменный конец их дебатов. Казалось, он специально доводит ее до слез. Зачем? И тут она припомнила, что сегодня ее ждет внизу Егор. Теплая волна пробежала от макушки к подбородку.
«Вот и замечательно, плевать я хотела на этого самодура!»
Это был хороший номер. И не просто хороший, а замечательный. Всю песню она должна была обыгрывать стул. Сначала одна, потом с партнером-танцовщиком.
И еще у нее была широкополая шляпа. В ней она становилась похожа на американскую контрабандистку времен сухого закона. И музыка хорошая, явный шлягер. Легкая, игривая, простая для запоминания.
…и ерунда, что погода нелетная,
Я до тебя по земле доберусь…
Им всем нравился этот номер. Они готовы были исполнять его, даже изнемогая от усталости.
Когда стих последний аккорд, Бобров хлопнул себя по коленям, словно не мог дождаться, когда все закончится, встал и направился к выходу, по обыкновению буркнув на ходу окончательный вердикт:
— Эту и будем снимать. Завтра встретимся в моем офисе с режиссером.
Он ушел, а Маша вылетела в коридор в надежде увидеться с Егором. Тот сидел на подоконнике, болтал ногами.
«Как школьник, которого оставили после уроков», — мелькнуло у нее в голове.
Она подлетела к нему, чмокнула в щеку.
— Не, так не пойдет. — Он стиснул ее в крепких объятиях, прижал к себе. — Я тебя третий час жду. Сначала на улице торчал, потом в холле, потом уговорил охранника пустить меня поближе к залу. Так и добирался мелкими перебежками. Оказывается, путь к сцене весьма труден.
— Партизан, — улыбнулась она.
— А это еще что?! — прогудело у нее за спиной.
Егор от неожиданности вздрогнул, вытянул шею, чтобы рассмотреть нахала.
Нахалом, к ужасу Маши, оказался все тот же Бобров.
Сейчас он стоял, сверля парочку гневным взглядом. Мария старалась припомнить, есть ли в контракте пункт, запрещающий ей какую бы ни было личную жизнь. Такого не припоминалось. Хотя, если учесть легкость, с которой она поставила свою подпись, она могла этот пункт просто не заметить.
— Э-это Егор, — запнувшись, сказала она почти шепотом.
— Я тебе машину хотел подогнать, — краснея на глазах, прорычал продюсер.
— Я ее довезу, — ничуть не смутившись, ответил ему Егор.
"Эх, — с тоской подумала певица. — Тебе-то, конечно, нечего пугаться. Можешь смело строить из себя храбреца.
Все шишки — мне".
— Ах так, — несколько разочарованно протянул вдруг Бобров, наверное, решив, что скандал в коридоре — пожалуй, перебор. — Что ж, ладно. — Он равнодушно глянул на Машу:
— Вернулся, хотел сказать, что жду тебя завтра после студии. В общем, в шесть в моем офисе.
— Хорошо. — Она поспешно кивнула, опасаясь, как бы он не передумал насчет скандала.
Но он не передумал, развернулся и быстро исчез на лестнице.
— Фу… — вырвалось у нее. — Пронесло.
— Да пошли ты его куда подальше! Жирный урод! — Егор развернул ее в сторону зала. — Иди одевайся быстрее. Я ужасно проголодался. , — Он не урод, он продюсер, — поправила его певица.
