Ознакомительная версия.
«Никто, никто не сможет помешать этому!» — уверенно думала она, даже не подозревая, откуда черпает эту странную уверенность.
Накануне они с Германом проговорили у ее дома почти до полуночи. Слова лились и лились, не в силах передать переполнявшие их ощущения. Сладкое чувство обретения друг друга обволакивало их. Герман поклялся обязательно позвонить Алисе, как только прибудет в Ленинград. И теперь она себе твердила: «Позвонит! Обязательно позвонит!»
Диктор на двух языках объявил посадку на рейс.
Алиса наскоро попрощалась с отцом, чмокнув его в щеку, и быстро, не оглядываясь, прошла к выходу из терминала. Перехватив сумку, неловко уронила билет, наклонилась, но билет исчез.
— Вот, пожалуйста… — раздался знакомый голос. Подняла глаза — перед ней, улыбаясь, стоял Герман.
— Ии-я, — взвизгнула Алиса, бросаясь ему на шею. — Ты как здесь оказался?
— Решил, что без тебя мне нечего делать в этой стране, — серьезно ответил он, глядя на Алису с немым обожанием.
— И что? — растерялась Алиса, не зная, как его понимать.
— Лечу с тобой, — ответил Герман и добавил:
— Богиня.
* * *
— Ваш кофе, сеньор.
Крахмальная стюардесса остановилась перед пожилым мужчиной в дорогом костюме.
Его бритая голова маячила над креслом впереди Алисы. Девушка выпустила руку Германа. Напряглась. Прозрение пронзило ее молнией.
«Жрец храма Белого Ягуара!»
Она все вспомнила!
Все!
Подалась вперед.
— Сеньор Диас! — воскликнула она, глядя в бритый затылок пожилого господина.
Мужчина обернулся. Совершенно незнакомое удивленное лицо.
— Извините, — пролепетала Алиса, — извините, я ошиблась.
На лице ее было написано горестное разочарование. Она откинулась в своем кресле, застыла, бессмысленно глядя перед собой. Озадаченный Герман тихо гладил ее руку.
— Скажи, — вдруг спросила она, — а ты мог бы любить бессмертную девушку?
— Как это — бессмертную? — удивился Герман.
— Ну-у, ну-у… бессмертную, как богиня. Герман поцеловал кончики ее пальцев.
— Я уже такую люблю, — серьезно ответил он. — И я готов на нее молиться. Всю жизнь!
Он сказал это так искренне, что Алиса успокоилась. Положила руку на сумочку, ощутив сквозь тонкую лакированную кожу сверток с семенами, подаренными сеньором Диасом. От подарка шло необычайно ласковое тепло. Оно вселяло уверенность. Оно дарило ощущение непобедимости. Это окончательно успокоило Алису.
* * *
Мы с Фаиной были поражены, слушали и обменивались изумленными взглядами. Алиса же рассказывала так эмоционально, с таким вдохновением, что я только диву давалась: откуда столько фантазии у нее? Столько страсти!
— «Сеньор Диас!» — закричала я, вздрогнув от ужаса, но этот бритый господин обернулся и оказался незнакомым человеком. Я прижалась к Герману и снова пережила ту страшную ночь. Я все вспомнила. Как это было ужасно! Я увидела себя словно со стороны, на жертвенном алтаре, распятой золотыми цепями. Я все вспомнила. Все. Если бы вы знали, как это страшно! Мне до сих пор иногда снится звездное небо, в которое я смотрела тогда. Большая Медведица в самом зените… А ведь у нас так не бывает… Только в Мексике… И этот черный обсидиановый нож, взметнувшийся надо мной…
Речь Алисы стала бессвязной.
— Фаня, — прошептала я, — по-моему, у тебя появилась новая пациентка.
Алиса услышала меня и скомкала свой рассказ. Вздохнула, стряхивая с себя воспоминания, сказала:
— Ну вот, девочки, теперь вы все про меня знаете. Ладно, пойду ванну приму. Как все-таки хорошо, что мы с Германом помирились.
Она сладострастно потянулась и выпорхнула из спальни.
Мы с Фаиной снова переглянулись.
— Ты ей веришь? — спросила я.
— Вообще-то я слышала, что в Мексике Алиска попадала в какие-то передряги, — пожала плечами Фаина. — Точно сказать могу лишь одно: с Германом Алиска в Мексике познакомилась. Он собрался жениться на Нюрке и поехал испрашивать разрешения у отца, там-то и подцепила его Алиска. Ей единственной Нюрка жениха своего не показала. Представляешь, как она рвала и метала, когда Герман вернулся с Алиской?
Я рассердилась:
— Да не это интересует меня! Что она за сказки нам здесь плела? Вот что интересно! Фаина развела руками:
— Ну, мать вашу, я не знаю. Эти сказочки… Удивительно, что она их знает наизусть. Причем она ведь декламировала их на совершенно незнакомом языке и только потом перевела. Да еще и удивилась, что мы ее тарабарщину не понимаем. Редкостная ритмика у этих притч. Медитативный текст, это я как психиатр говорю. Есть теория, что во время стрессовых ситуаций тексты, построенные по особому принципу, гипнотические, действуют с необычайной силой. Рассказ Алиски косвенно подтверждает это. То ее топят, то с горы без тормозов спускают, то ограбление устраивают, а потом эту ерунду рассказывают… Все сходится.
— Сходится-то сходится, — скептически заметила я, — только не верится, что Алиска способна выучить даже сказочку про белого бычка. Памяти ее даже на сплетни не хватает.
Фаина возразила:
— Не такая уж она и глупенькая, как прикидывается. Испанским-то владеет в совершенстве. Смогла же выучить. Да и коллеги, психологи, совсем не считают ее бездарью, во всяком случае в профессиональном плане. По-моему, она просто прикидывается глупышкой, причем очень удачно. К тому же под гипнозом человек очень многое может.
— Что? Что может? — занервничала я. — Галиматью сочинить, от которой кровь в жилах стынет? Древний язык выучить по трем-четырем отрывочным текстам? С налету придумать поэтические притчи, притворяясь, что переводит их с мертвого языка?
— Кто знает? Кто знает? — покачала головой Фаина. — Возможно, все дело в цветах. У местных жителей их семена раздобыла, привезла, цветочки вырастила и нанюхалась. Эти индейцы мастера по галлюциногенам… Грибочки там всякие, цветочки… В сельве и в джунглях этого добра навалом. Хотя… Нет, медитативный текст. Явный гипнотический ритм, причем в русском варианте даже менее заметный. Очень похоже на гипноз. К тому же приемчики специфические, использование стрессовой ситуации… Слышала я, Мархалева, что индейские шаманы и не такое творить могут. Сплошные чудеса у них там, видения. А Алиска, дурочка, возомнила себя богиней.
Я призадумалась, мысли потекли в другом направлении.
— А знаешь, Фаня, — поделилась я своими выводами, — Алиска потому и молодая такая, что богиней себя возомнила. К тому же и Герман не устает ее в этом убеждать. А все остальное, конечно же, чепуха. Нет никаких ольмеков. Все фантазии Алиски. И тут я вспомнила о картинах.
— Фаня! — вскричала я, — пойдем в мастерскую, я такое тебе покажу!
Мы поднялись в студию. Я расставила перед потрясенной Фаиной чарующие полотна, которые их создательница пренебрежительно назвала обычной мазней.
— Вот это да! — выдохнула Фаина, приклеившись взглядом к творениям Алисы. — Кто ж это такое нарисовал?
— Наша богиня, — иронически усмехнулась я. — Ну, и как это с точки зрения психиатра?
— Охрененно! Обследование нужно проводить, — серьезно ответила Фаина.
— Чего? Чего обследование? — изумилась я. — Думаешь, что полотна древние?
— Не полотна древние, а ты дремучая! — рассвирепела Фаина. — И не «чего», а кого обследовать нужно, — отрезала она, глядя на меня как на ненормальную. — Алиску пора срочно в мою клинику тащить. Слышала что-нибудь о творчестве душевнобольных?
Я отрицательно покачала головой.
— Вот, — усмехнулась Фаина, — а я таких чудес насмотрелась. Был у меня больной, который в нормальном виде, в период ремиссии, вообще ничего нарисовать не мог, даже избушка у него похожей на колобок выходила. А вот в момент обострения шизофрении рисунки ему удавались блестяще. Представь только: попросила его нарисовать картину на тему власти. Он мне и изобразил власть! Простым карандашом изобразил. Да как!
— Ну? И как же он это сделал? — заинтересовалась я.
— Нарисовал власть в виде открытой человеческой ладони, причем изображенной так натурально, что прорисованными оказались все капиллярные линии. Фотография и то такой четкой не бывает.
— Ладони? — разочарованно протянула я.
— Да-да, ладони, — подтвердила Фаина. — На ладони этой, занявшей весь лист, очень натурально расположились муравьи. Тоже, между прочим, весьма натуральные. А указательный палец другой руки, возникающей откуда-то сверху, из-за края листа, сталкивал этих муравьев в центр ладони. При этом и сомнений не возникало, что и рука и палец принадлежат одному человеку, хотя больше на листе ничего нарисовано не было. Вот так-то, Мархалева!
— Сравнила, — закатывая глаза, сказала я, — то псих, а то Алиска. У нее же нет шизофрении.
— Мне все равно, что псих, что Алиса, — с необычайным цинизмом поведала Фаина, — я вижу явное сходство. Что можно сказать о женщине, которая выставляет немыслимую мазню, а настоящие свои творения прячет так, что никто о них не догадывается?
Ознакомительная версия.
