И началось. У машины Ангелины прокололи колеса, потом расцарапали дверцы и капот. Чья-то недобрая рука разлила перед дверью в ее квартиру подсолнечное масло, подожгла почтовый ящик. Затем в доме стали погибать животные. Они умирали в мучениях, отравленные ядом. Домоуправ созвала собрание жильцов, но что могли сделать люди? Все понимали, что безобразия дело рук Ари, но где доказательства, улики?
Наступило пятнадцатое мая — день, который Ангелина никогда не забудет. Около часа дня она решила пообедать и пошла домой. Навстречу ей по тротуару шла Валентина Сергеевна, жиличка из тридцатой квартиры, самый активный недруг Марины и подруга ее мачехи Тани.
— Отличная погодка сегодня, — крикнула она.
— Прямо лето, — ответила Ангелина и попятилась.
Лицо Валентины мгновенно побагровело, щеки раздулись, глаза превратились в щелки, и она упала на асфальт. От растерянности Ангелина не сообразила, как поступить, заметалась около соседки. И тут из подъезда вышла Ари, приблизилась к беспомощному врагу и, присев, сказала:
— Ох и плохо ей! Идите за врачом, я тут побуду.
Ангелина бросилась вызывать «Скорую». Она не успела удивиться сердобольности Ари, спешила помочь Вале. Женщина скончалась по дороге в клинику. Потом выяснилось, что у нее была аллергия на коровье молоко, она могла употреблять исключительно соевое. Где Валя хлебнула отравы, никто так и не узнал. Ангелине было жаль Валентину, домоуправ промучилась бессонницей до пяти утра, потом забылась и вдруг увидела сон. Ари сидит на корточках около умирающей женщины. На лице Николашкиной застыло странное выражение: смесь интереса и удовлетворения. Ангелина вскочила с кровати, она поняла, что Валю отравила Ари. Девчонка осталась рядом с умирающей не для того, чтобы помочь. Ей хотелось понаблюдать за мучениями своей жертвы.
Ангелина Петровна опустила голову.
— Вы, конечно же, поспешили к Михаилу? — предположила я.
Домоуправ вздрогнула.
— Нет. Я испугалась. Марина страшный человек, она могла мне отомстить. От такой лучше держаться подальше, от нее и от Гелен.
— От кого? — не поняла я.
Ангелина поежилась.
— Гелен! Не знаю настоящего имени девчонки и не представляю, где она с Маринкой познакомилась, не из наших мест красавица. Я большую часть жизни в ДЭЗе сижу, начинала простой паспортисткой. Да и по сию пору о любом жильце всю подноготную выясню. Старые жильцы квартиру продадут, новые въедут, а документы кому покажут, когда зарегистрироваться захотят? Гелен не наша!
— Странное имя для России, — запоздало заметила я.
— Небось это прозвище, — отмахнулась домоуправ, — может, ее как меня кличут, а девчонка вроде Маринки поступила, отчекрыжила первую букву с окончанием, вот и вышла из Ангелины Гелен. Или фамилию в имя переделала. Кто их разберет? Ари с этой Гелен неразлейвода были. А когда Миша от инфаркта умер, Маринка подруженьку у себя поселила. Думаю, Гелен своих родственников до ручки довела, раз они ее из дома отпустили. Ох и устроила нам эта парочка шороху!
— Пили, курили, буянили, употребляли наркотики? — предположила я.
— Не угадали, — поморщилась Ангелина, — ни к спиртному, ни к сигаретам не прикасались, шума не затевали, но от их хорошего поведения только страшнее становилось.
— Что плохого в девочках, которые предпочитали здоровый образ жизни? — улыбнулась я. — На мой взгляд, надо опасаться развязных людей, алкоголиков или наркоманов.
Ангелина резко вскинула голову.
— В третьем подъезде Ерохины живут, гуляют по-черному. Родители у них за границей работают, подростков с бабушкой оставили, где ей за огольцами успеть. Каждый день мальчишки, они близнецы, на карачках домой ползут. Плохо?
— Нехорошо! — согласилась я.
Ангелина подняла указательный палец.
— Но понятно! Знаешь, чего от них ждать. Насосутся коктейлей, лестницу облюют, стекло разобьют, поматерятся от души. Утром я приду к их бабке, она извинится, заплатит за ущерб, и ладно. Никаких неожиданностей. А Гелен с Ари непонятно чего задумывали, они на любую пакость готовы были. Ари иногда так смотрела, что у меня желудок в колени падал.
Домоуправ поерзала в кресле, положила ногу на ногу и продолжила:
— После знакомства с Гелен Ари здорово изменилась. Во дворе перестали умирать животные, девушка стала вежливо здороваться с соседями. Местное население решило, что Марина выросла и одумалась.
Но Ангелина Петровна случайно поймала взгляд, который дочь Николашкина бросила вслед одной из местных матрон, и поняла, что Марина не подобрела, только набралась хитрости, откровенно агрессию не демонстрирует, таит внутри. А мило улыбающаяся Гелен — та еще штучка с ручкой.
Через год после похорон Миши Марина и Гелен исчезли, а Таня пришла к Ангелине и взмолилась:
— Умоляю, помогите!
— Если в моих силах, то непременно, — пообещала домоуправ.
— Я хочу продать квартиру, — зашептала Варгина, — взять деньги и уехать в Латвию. Под Ригой живет моя тетка, она одинокая, имеет двухэтажный дом, давно меня к себе зовет.
— Смотри, Татьяна, очутишься в прислугах у старухи, соберешься от нее уехать, а некуда, — предостерегла Ангелина, — нельзя своего угла лишаться.
— Лайма добрая, — возразила Таня, — богатая, у нее горничных полно, а вот поговорить ей не с кем. Она мне имущество по завещанию оставит.
— Если не обманет, то ладно, — одобрила домоуправ. — А от меня чего хочешь?
Варгина легла грудью на стол и зашептала:
— Когда покупатели моими метрами интересоваться будут, не рассказывай про Маринку и Костю.
Ангелина откинулась на спинку кресла.
— Как это? У Николашкиных прописка.
— Собственница-то я, — напомнила Таня.
— Оно верно, — кивнула домоуправ, — но дети Михаила здесь с рождения живут, придется тебе с ними делиться.
— Я не против, — заплакала Варгина, — но где Марину найти? Как утонула! Исчезла без следа! Не хочу в Москве оставаться, если от жилплощади удачно избавлюсь, помещу Костю в хороший интернат, потрачу положенную ему часть средств на его же содержание. А Марина!..
Таня зарыдала и начала истерически выкрикивать:
— Она меня со свету сжить хочет! Два раза в неделю звонит, голос жуткий, говорит: «Смерть идет, готовься, она тебя поджидает». Я с ума схожу! Поменяла номер. Месяц тишина стояла, потом снова. Я на улицу выйти боюсь, в магазин еле живая от ужаса хожу. Маринка меня изводит.
— Ты преувеличиваешь, — попыталась успокоить ее Ангелина, — всего лишь стала жертвой хулиганов. Отнеси заявление в милицию, а еще лучше — поставь дома определитель номера, засеки безобразников и попроси кого-нибудь из приятелей с ними разобраться.
— Нет у меня друзей, — перебила ее Таня. — Знаю, это Маринка меня изводит. Пока только, изменив голос, бубнит: «Смерть идет, смерть», а затем перейдет к действиям. Ангелина, я от страха неживая.
Домоуправу стало жаль Варгину. Если вдуматься, не очень-то счастливая судьба досталась женщине. Она полюбила Михаила, помогала ему ухаживать за больной женой, заботилась о его детях, своих не родила, была в унизительном положении любовницы. А едва стала законной супругой, как муж скончался, и пришлось ей обихаживать идиота Костю и его злобную сестру.
— Успокойся, — вздохнула бухгалтер, — Маринка тебя не тронет. Тот, кто хочет причинить вред другому, наносит удар без предупреждения.
— Ты ее не знаешь, — зашептала Таня, — Марина садистка, получает удовольствие, наблюдая за чужими мучениями. Сначала прикидывается милой, приятной, в подруги навязывается, а когда ей о своих мечтах или бедах поведаешь, вот тут ты и попала. Она начнет пугать. Со мной так и вышло. Первое время я на нее нарадоваться не могла — по крови чужая девочка, а по душе роднее родной. Я расслабилась, много чего ей про себя растрепала, про бабушку и маму…
Варгина начала задыхаться. Ангелина кинулась за водой. Когда она принесла бутылку, Татьяна уже справилась с удушьем и тихо плакала. Увидев испуганную домоуправа, она прошептала:
— Очень боюсь умереть! Едва подумаю о смерти, как сердце биться перестает, спина холодеет, уши, наоборот, горят… дыхание останавливается.
— Все люди боятся смерти, — вздохнула Ангелина. — Я тоже при мыслях о ней радости не испытываю.
Таня выпрямилась.
— Нет, ты не поняла. У меня и мама, и бабушка до пятидесяти не дожили. Бабуля за год до кончины стала слышать голоса, у нее развилось психическое заболевание, она с собой покончила. Голос ей приказал с балкона спрыгнуть. Маме тогда было четырнадцать, она воспитывалась до восемнадцати в детдоме. Когда я пошла в десятый класс, мамочка заболела, у нее в мозгу, как она объяснила, поселился чужой, он диктовал ей свою волю. В конце концов мама повесилась. Мне тогда едва стукнуло девятнадцать. Слава богу, я в приют не попала.
