– С доктором можно подождать до утра. С ней все в порядке... Мертвецки пьяна.
Пухлые губки леди Баскервиль сложились в кривоватую улыбку.
– Боюсь, это моя вина, миссис Эмерсон. Как только ее положили на кровать, она сунула руку под матрац и достала бутылку. Сначала я просто окаменела от неожиданности, потом решила, что вырвать бутылку все равно не удастся... Но если честно – мне даже хотелось, чтобы она напилась до бесчувствия. Теперь вы будете меня презирать?
Скорее восхищаться. Первые откровенные слова за все время знакомства. Да и могла ли я презирать леди Баскервиль за то, что она претворила в жизнь мой собственный план?
В гостиную, где собралось все войско под командованием Эмерсона, мы вошли вместе.
– Что вы наделали! Мисс Мэри на грани обморока! – честил О'Коннелл моего мужа. – Ей нужно лечь!
Как человек, сведущий в медицине, я бы с этим диагнозом поспорила. Прекрасные глаза девушки опухли, на платье нельзя было смотреть без слез, но голос ее был тверд:
– Нет, Кевин, не надо меня жалеть. Лучше напомнили бы о дочернем долге. Моя мать – несчастный, истерзанный человек. Больна ли она, безумна или же просто зла на весь мир... не знаю. Да это и не имеет значения. Она – крест мой, и я буду его нести. Леди Баскервиль, завтра же мы уедем. Простите, что не сделала этого раньше.
– Ладно, ладно, – опередил всех Эмерсон. – Мы вам сочувствуем, мисс Мэри, однако сейчас есть проблемы и поважнее. Перед тем как разобрать стену, нужно сделать копию портрета Анубиса. Завтра с рассветом вы должны быть в пещере...
– Что-о-о?! – взвился до потолка О'Коннелл. – Вы шутите, профессор!
– Успокоитесь, Кевин, – бросила девушка. – Я дала слово и сдержу его. Работа – лучшее лекарство от душевных ран.
– Гм... – Эмерсон нацелил палец в подбородок. – Отлично сказано. И к месту. Вам, О'Коннелл, не мешало бы прислушаться. Не припомните – когда вышла ваша последняя статья?
Упав в кресло как куль, ирландец затряс рыжими лохмами.
– Вышвырнут, – с мрачной убежденностью проговорил он. – В гуще событий нет времени о них писать.
– Я вас обрадую. Через двое суток – а может, и раньше – обскачете всех коллег такой статьей, что редактор вас на руках носить будет. Готовьте карман для прибавки к жалованью.
– То есть? – О'Коннелл навострил уши. Куда только девались усталость и пессимизм! Откуда только взялись блокнот и карандаш – боевой репортерский комплект! – Надеетесь открыть усыпальницу?
– Само собой. Но я не об этом. Именно вам, мистер О'Коннелл, выпадет честь сообщить миру имя убийцы лорда Баскервиля.
Сам бог Амон-Ра позавидовал бы такому эффекту.
– Силы небесные! – вырвалось у Вандергельта. Мэри ойкнула, округлив глаза. Даже у флегматичного немца отвисла челюсть.
– Убийцы?! – переспросил О'Коннелл.
– Ясно же, что его светлость был убит, – разозлился Эмерсон. – Что вытаращились, О'Коннелл? Вы давным-давно догадались, только в газету не рискнули с этим сунуться. Я взялся раскрыть дело и смогу сообщить результат, как только получу последнее доказательство. Завтра к полудню, самое позднее – послезавтра доказательства будут у меня в руках. Да, кстати, Амелия... не пытайся перехватить курьера, все равно из его сообщения ты ничего не поймешь.
– Неужели?
– Так-так... – Смышленая физиономия О'Коннелла скрылась под обличьем коварного ирландского гнома. Репортер нацепил профессиональную маску. – Приоткрыть карты не изволите, профессор?
– Еще чего!
– Но сам-то я имею право раскинуть мозгами, верно?
– На свои страх и риск.
– Будьте спокойны, безвременная кончина меня влечет не больше вашего. Гм... как бы это поаккуратнее изложить... Леди и джентльмены, вынужден откланяться, долг зовет!
– Не забудьте, – крикнула я ему вдогонку, – вы обещали!
– Показать вам статью перед отправкой, – без запинки отрапортовал О'Коннелл и бодрым шагом скрылся в коридоре.
– Нам всем тоже пора отдохнуть, – подытожил Эмерсон. – Могу я на вас рассчитывать, Вандергельт? Завтра ломаем стену.
– Да я это событие не пропущу ни за какие... если вы, конечно, не против, дорогая.
– Нет, – чуть слышно шепнула леди Баскервиль. – Поступайте как хотите, Сайрус. Ох, у меня голова кругом. Кто бы мог представить...
Она удалилась, обессиленно повиснув на женихе. Эмерсон тут же обернулся, но я не позволила ему открыть рот:
– По-моему, Карл хочет о чем-то спросить... Мой муж от неожиданности вздрогнул и оглянулся. Возможно, Карл мирно дремал в кресле, но теперь я подозревала всех и каждого, а потому не собиралась вести приватные беседы при чужих ушах.
– Не спросить хочу я, герр профессор. Предупредить хочу я. – Немец выступил из темноты. Он сильно похудел за последнее время, обозначились скулы, глаза запали. – Очень было глупо поступать так. Убийце перчатку бросили вы.
– Бог мой! – с чувством воскликнул Эмерсон. – Какое легкомыслие с моей стороны! Фон Борк покачал головой.
– Глупцом не являетесь вы, герр профессор. Сам спрашиваю я, почему так поступили вы. – И добавил со слабой улыбкой: – Не жду ответа я. Cute Nacht,герр профессор... фрау Эмерсон. Schlafen Sie wohl[11].
Мой муж проводил его озабоченным взглядом.
– Парень-то поумнее всех остальных, – буркнул он. – Пожалуй, я ошибся, Пибоди. С ним нужно было по-другому.
Вот именно. Но я великодушна.
– Ты просто устал. Неудивительно – наорался, напрыгался. Пойдем спать.
Рука об руку мы двинулись через двор.
– Что значит – наорался и напрыгался? Устроил гениальное представление, а ты издеваешься.
– С танцами переборщил.
– Какие танцы?! Я исполнял торжественный древний ритуал. На том пятачке не развернешься...
– Понятно. Это единственный недостаток, в остальном впечатление превосходное. Рабочих убедил?
– Да. Абдулла уже дежурит в гробнице.
Я открыла дверь. Эмерсон чиркнул спичкой, фитиль лампы занялся, и его огонек рассыпался миллиардами искорок, отразившись в драгоценном ожерелье Бастет. При виде Эмерсона кошка любовно мяукнула, спрыгнула со стола и принялась тереться о его ноги.
– Чем ты ее приворожил?
– Курицей. – Эмерсон достал из кармана замызганный сверток, оставивший, к моему глубочайшему сожалению, жирное пятно на брюках, и добавил, угощая Бастет последними лакомыми кусочками: – Целый час потратил на дрессировку.
– Сними-ка лучше с нее браслет леди Баскервиль. Держу пари, половины камней как не бывало.
И проиграла бы пари. Глядя, как Эмерсон с вытянувшимся лицом подсчитывает убытки семейного бюджета, я от души простила ему бахвальство успехом fantasia.
На следующее утро сиделка приветствовала меня улыбчивым bon jourи сообщила, что ночь прошла спокойно. Артур выглядел гораздо лучше (куриный бульон в действии), а когда я приложила ладонь к его лбу, улыбнулся и негромко забормотал.
– Маму зовет. – Я смахнула слезинку.
– Vraiment?[12]–Сиделка недоверчиво склонила голову набок. – Он что-то говорил и раньше, но так тихо... Я не разобрала.
– Сейчас он сказал «мама». Надеюсь, что, очнувшись, он увидит ее лицо.
Эта трогательная сцена стояла у меня перед глазами. Миссис Баскервиль склонится над кроватью своего вновь обретенного сына. Мэри, конечно, будет рядом... (С одеждой милой девушки нужно что-то делать! Здесь бы подошло скромное беленькое платьице с ниточкой жемчуга. Да-да, в самый раз!) Исхудавшие пальцы Артура сплетутся со смуглыми изящными пальчиками Мэри, и он шепнет: «Теперь у тебя есть дочь, мама!»
Вчерашний обет Мэри посвятить свою жизнь исполнению «дочернего долга», разумеется, был не более чем романтическим порывом. В юности многих манят лавры святых мучеников, но, к счастью, патетическими монологами дело и ограничивается. Уж кому и знать, как не мне. Я переломила упрямство двух юных идиотов, которые теперь не наглядятся друг на друга и не забывают радовать мир появлением миниатюрных копий Эвелины и Уолтера. Приведу к счастливому концу и этот любовный роман! Опять размечталась! Но время-то идет... Чтобы увидеть Мэри в роли новой леди Баскервиль, нужно как следует потрудиться, иначе жених просто не доживет до торжественной церемонии. Я напомнила сиделке об осторожности, строго-настрого приказала кормить Артура тем, что принесу сама или пришлю с Даудом, и продолжила врачебный обход.
Мадам Беренжери прекрасно обходилась без моего внимания. Она спала глубоким, спокойным сном порочного человека. Говорят, что крепко спят праведники. Глупости. Чем хуже человек, тем крепче сон; преступник не терзается угрызениями совести, ведь если в у него имелась совесть, он не был бы преступником.
В гостиной меня встретили недовольный Эмерсон и печальная мисс Мэри.
– Где ты ходишь? – накинулся мой муж. – Мы уже позавтракали!
