Ознакомительная версия.
– Привет, Ирусик! – тихо позвала я.
Подружка не откликнулась, и я поняла, что она спит. Будить больную женщину было бы жестоко, но уходить, не пообщавшись с подружкой, не хотелось. Во-первых, я по Ирке соскучилась, во-вторых, у меня были новости, которыми очень хотелось поделиться.
Я еще раз внимательно посмотрела на Ирку – она лежала тише мыши. Глаза плотно закрыты, чело бледное, но дыхание размеренное. Ну, спит она, так что же? Разве это помешает моему рассказу? Нисколько, совершенно наоборот: подружка не будет ахать, охать и перебивать меня вопросами. В кои-то веки выслушает нормально! Возможно, это даже пойдет ей на пользу. Вон с людьми, находящимися в коме, специально советуют разговаривать, чтобы они чувствовали связь с реальностью, и иных коматозников это возвращает в мир живых. А Ирка даже не в коме, она всего лишь спит.
Правда, пока она спит, помощи в виде доброго совета или дельной мысли я от нее не дождусь. Зато не исключено, что по пробуждении Ирка выдаст что-нибудь совершенно гениальное. А что? Истории известны такие случаи. Все знают, например, про Менделеева, котрый придумал свою таблицу периодических элементов именно во сне. Чем, спрашивается, моя подружка хуже Менделеева? Да ничем! Менделеев, помимо одноименной таблицы, придумал еще рецепт приготовления водки, а Ирка в одна тысяча девятьсот каком-то перестроечном году вынужденно изобрела эффективный способ получения самогона из некондиционной развесной карамели. Подружке нужно было срочно расплатиться за работу с мужиками, починявшими деревенскую хату ее бабушки, а на селе в то время самой твердой валютой была жидкая сорокоградусная. Сухой закон, водки в магазинах нет и вообще ничего нет, одна слипшаяся карамель… Посмотрела бы я в этой ситуации на Менделеева!
Подбадривая себя такими рассуждениями, я организовала сидячее место рядом с Иркиным лежачим.
Любящий супруг Моржик заплатил, и его жене отвели отдельную палату, где она могла выздоравливать с большим комфортом. Насчет комфорта я бы поспорила, но лежала Ирка действительно одна, хотя вообще-то палата была двухместной. У противоположной стены стояла еще одна кровать, пустая, даже без белья. На проволочной сетке лежали скрученный безобразным рулетом матрас и подушка, похожая на плоский замасленный блинчик.
Подушку я трогать не стала, а матрас сгребла в охапку и, не разворачивая, положила на пол, на вытертый коврик у Иркиной кровати. Ни одного стула в тесном помещении не было, а присаживаться прямо на ложе больной я постеснялась. Еще придавлю ей что-нибудь, отсижу какую-нибудь важную часть организма!
Свернутый матрас вполне мог заменить кресло, очень низкое, но вполне мягкое. Дополнительным преимуществом было то, что меня, если я сяду на пол, за кроватью и лежащей на ней Иркой практически не будет видно от двери. Если кто-нибудь из медперсонала заглянет в палату, то ничего не заметит. Таким образом, я могу пробыть здесь сколько захочу, не боясь, что через условленные пятнадцать минут дежурная меня прогонит или начнет вымогать отдельную плату за дополнительное время. Посижу с полчасика, а потом незаметно удалюсь из отделения через запасной выход.
Вполне удобно устроившись на мягкой рухляди, я с чувством, толком и расстановкой поведала тихо посапывающей Ирке немало интересного. Начала я с того, что мне казалось в данной ситуации главным:
– Ирусик, я выяснила: на нас с тобой покушался Сергей Трофимов, но ты можешь спать спокойно, он уже взят под стражу!
Далее я объяснила, чем мы насолили Трофимову, а затем пересказала события в хронологической последовательности – от убийства Балды до взрыва в «Палаццо». Поскольку ранее я уже излагала основные аргументы и факты Лазарчуку, Коляну и Моржику, рассказ мой получился не слишком длинным и отличался вполне крепким сюжетом. Столь грамотно преподнесенную информацию усвоил бы не только спящий, но и коматозник.
Затем я честно призналась Ирке, что пока не уяснила мотив, которым руководствовался Трофимов, спроваживая на тот свет Набалдашкина. Сказала, что нутром чувствую: со страховыми полисами дело нечистое, но доказать ничего не могу и вообще многого не понимаю.
Я как раз подумывала, не пересказать ли Ирке тот сложный силлогизм, который вел к выводу, что Лилиана сама написала покаянную записку, хотя это никак не могло быть правдой, когда дверь палаты тихо скрипнула и приоткрылась. Я пригнула голову и конспиративно свернулась в своем матрасном гнезде аккуратной баранкой.
В палату кто-то вошел. Дверь закрылась, прозвучали легкие шаги, к Иркиному ложу приблизился человек в медицинском халате, явно женщина. Из-под кровати я могла видеть ее ноги в модных тупоносых сапожках на остром каблучке и край длиннополого белого халата. Очевидно, процедурная медсестра пришла проверить капельницу или заменить в ней пузырек.
Действительно сестра проделала какую-то манипуляцию с верхней частью капельницы. Я поняла это по тому, что растопырчатые ноги штанги, похожей на вешалку, дрогнули и покачнулись. Вообще-то мне было очень любопытно, каким лекарством накачивают Ирку, но я решила, что посмотрю на флакончик позже, когда сестра уйдет, а пока полюбуюсь на ее сапоги.
Отличные сапожки! Модный фасон, кожа прекрасной выделки, безупречный пошив, качественная отделка… и брызги грязи на голенищах! Странная медсестра! Купила дорогую обувь, так береги ее, ухаживай! Трудно, что ли, после улицы сапоги помыть и натереть кремом? Некоторые из нас (не будем хвастливо называть имя!) всегда имеют при себе сапожный блеск.
Тут я вспомнила, что эта похвальная привычка к добру не приводит, Венику Орлову через мой сапожный блеск обломились не нуждающиеся в гуталине белые тапки.
– Но помыть-то обувь можно было? – непримиримо прошептала я.
Странная, в самом деле, процедурная сестра! Пришла в палату к больной в грязной уличной обуви – и схватилась за капельницу! А как же стерильность? И вообще, медицинский персонал обязан находиться на рабочих местах в спецодежде и сменной обуви, каких-нибудь удобных тапочках, за которые сапоги на каблуке никак не канают!
Рассердившись, я плюнула на конспирацию, по-пластунски проползла на локтях в обход разгневавших меня сапог и вынырнула из-под кровати, как чертик из коробочки.
Медсестра оказалась невысокой стройной женщиной, лицо которой было невозможно разглядеть за стерильной маской и очками, закрывающими просвет между маской и нижним краем форменной шапочки. При моем эффектном появлении она испуганно ахнула и неосторожно толкнула штатив капельницы. Стеклянные бутылочки задребезжали, прозрачная трубка дернулась.
– Тихо! – сказала я, протягивая руку, чтобы поддержать пошатнувшуюся конструкцию.
И замерла, увидев, какой странной процедурой занята медсестра-сапожница. Из большого десятикубового шприца она вливала прямо в проколотую трубочку какое-то лекарство.
– Что это вы делаете? – с подозрением спросила я.
– То, что доктор прописал! – оправившись от испуга, хамовито пробухтела медсестра сквозь приглушающую ее голос маску. – А что здесь делаете вы?
Это был закономерный вопрос и справедливый намек на то, что я лезу не в свое дело, но я не стушевалась, наоборот. Я уперла руки в бока в незабываемой манере Матрены Афиногеновны Набалдашкиной, набычилась и пошла на нерадивую медработницу грудью:
– Вы почему это пришли в палату в грязной уличной обуви? Вот как занесете какую-нибудь заразу, у больной начнется осложнение, и кто будет за это отвечать, а?
– Тихо, тихо! – Медсестра оглянулась на дверь, сунула свободную от шприца руку в карман, а потом протянула ее ко мне.
Я подумала, что это жест примирения, и не сразу поняла, что она держит в руке. А когда поняла, было уже поздно: портативный электрошокер ударил меня красивой синей молнией, и я с некрасивым хрипом свалилась на пол, прямо к немытым сапогам фальшивой медсестры.
Предводитель граблов был повержен. Он лежал на испещренной метеоритными воронками мертвой планете, раскинув трямпы и устремив затуманенный взор к небесам, а победоносный Козявский попирал его грудь ногами в грязных уличных космоступах. Я одобряла Козявского, но жалела головоногих граблов, как родных. У меня с ними было немало общего! С мыслящими инопланетными граблами, а также с неразумными земными осьминогами, морскими звездами, медузами, слизняками и даже c совершенно бессмысленным свиным холодцом меня роднило полное отсутствие крепкого внутреннего скелета.
Все кости из моего тела куда-то пропали. Аморфной желейной массой я помещалась на полу, раскинув тря… то есть руки, и устремив затуманенный взор к потолку. В отсутствие опорно-двигательного аппарата я не могла пошевелить конечностями, хотя чувствовала, что с одной из них – конкретно, левой верхней – как раз в этот момент что-то происходит. Что именно, я увидела, когда мне с большим трудом удалось скосить глаза.
Ознакомительная версия.
