— От неосознанного чувства голода. У меня, кстати, холодильник пустой. Я всегда перед отъездом его освобождаю и электричество отключаю. Надо же, прямо разгрузочный день. Как это ты говорила? «Нет повести печальнее на свете, чем повесть о Наташкиной диете!»
— Я говорила о протечке в туалете. Своем. Что касается ужина — возможно, Димка не все умял.
— От мужиков в этом плане нельзя ждать милости. В крайнем случае оставят сковородку, залитую водой с моющим средством.
— Вспомнила! Можно будет сделать яичницу.
— Ты потише радуйся. И постарайся без рук. Такое впечатление, что обнаружила их после долгого отсутствия. Надо же, какая на этом участке дороги темнота. И ни одного встречного или попутного скутера. Вот что значит будний день. Одни пенсионеры на дачах.
Последний отрезок пути дался мне с большим трудом. Я нервничала и без конца ерзала на сиденье, не зная, как предотвратить кошмарную развязку. Решение пришло только в самый последний момент. Наверное, от отчаяния. Защитная реакция организма.
Наташка подъехала к моему участку и отправила меня открывать ворота, намереваясь оставить машину у нас, ближе к месту собственного ночлега. Уверенно припарковалась и звонко предложила попутчикам просыпаться и выметаться. Виталику желательно помнить про нашлепку на голове. Я быстренько подскочила и откинула кресло со своей стороны, пообещав проконтролировать десантирование раненого.
— Сам вылезет! — отрезала Наташка, покидая машину и убирая ключи в сумку. — А я помогу Мариночке.
— Стой! — завопила я не своим голосом, чувствуя, что запоздала с воплощением своего решения в жизнь. Проклятые ворота! Мне даже показалось, что от моего крика качнулась верхушка растущей у нас в беседке ели, вернее, беседка выстроилась вокруг нее. Да я и сама невольно присела. — Там… не совсем Мариночка, — замялась я, резко уменьшая громкость. — Там… — Для продолжения пришлось перевести дух. — Скорее всего, там ее совсем живой папа…
2
В темноте я не видела выражение Наташкиного лица, тем более что подруга все дальше и дальше пятилась от машины в сторону крыльца. Я медленно шла за ней следом, пытаясь уговорить ее остановиться. Все равно дальше ехать некуда. Наташка продолжала идти своим путем и начала уже восхождение на лестницу, но вдруг остановилась, лихорадочно расстегнула сумку, достала ключи и швырнулась ими в меня. Заикаясь от волнения, тут же сообщила, что я насчет «ехать некуда» глубоко ошибаюсь. На свете много путей и дорог. Пусть весь присутствующий здесь коллектив катится в разные стороны. Для этого ей и машины не жалко.
— Наташа… — раздался незнакомый мне голос второго попутчика. Мягкий такой, ну просто завораживающий. — Извини. Я не знал… А когда сел в машину, было уже поздно. Мы сейчас же уйдем. Спасибо вам за все.
— А яичница? — Со слезами в голосе Наташка поднялась вверх еще на одну ступеньку. — Яичница же!
И тут подруга разразилась такими рыданиями, что даже мне стало жутко. Нет, пожалуй, жутковато стало от того бреда, который она несла. Похоже, обвиняла Кириллова в том, что он обманул ее надежды и не умер по-настоящему. А он, остановившись у ворот, только согласно кивал головой. Рыдания оборвались в тот момент, когда я поинтересовалась, действительно ли вместо него похоронили брата. Ответил не он, а Виталий, как-то выпавший из моего внимания.
— Может, хватит мучить человека? Да, в могиле Андрей Рудольфович, двоюродный брат Владимира Родионовича.
— Хватит! — зажав ладонями уши, сдавленно крикнула Наташка и тут же убрала ладони. Не мудрено. Можно оглохнуть даже от собственных мыслей. — Хватит мучить человека. Ир, поднимись, открой дверь и помоги подняться остальным.
С этого момента подруга практически замолчала. Только иногда выдавала всего одно слово, как будто экономила их общий запас: «отнеси», «подай». Намеренно старалась не смотреть в сторону Кириллова, стянувшего с себя, точнее, со своей одежды верхнее покрытие — лохмотья, созданные, как выяснилось, искусственным путем. Способ легкий: берете новую или не совсем новую, но добротную шмотку и вручную (допускается применение острорежущих предметов) кромсаете ее на куски, еще пригодные для ношения в трудных условиях выживания.
Отмывшийся под холодным душем от последствий рукопашной при дележе территории мусорных бачков Кириллов бросал на Наташку короткие понимающие взгляды, хмурился и слегка поскрипывал зубами. Боюсь, что не от голода. Самый красивый, по Наташкиным словам, мальчишка в школе стал просто интересным мужчиной… Ладно, очень интересным мужчиной. Без всякой там слащавости. Я несколько раз порывалась сказать Наташке, что ее Борис ничуть не хуже, но она не давала и рта раскрыть. Ее отрывистое «знаю!» гасило все мои попытки. Обстановка была достаточно напряженной. Лучше всех себя чувствовал Виталий. Прислонившись к спинке дивана и вытянув ноги, он спокойно спал с открытым ртом, невольно вызывая у меня стыдливое хихиканье. Пластырь на голове придавал ему невыносимо забавный вид. Наташка разрешила себе улыбнуться сразу после того, как я, удовлетворяя ее любопытство, уверенно заявила, что ничего предосудительного по дороге на дачу она себе не позволила. Напряжение окончательно спало за столом. На целых пять минут, пока делили омлет на четыре неравные части.
Димка появился в дверях столовой так тихо, что никто, кроме Виталия, его не увидел. Я очередной раз прыснула — уж очень дурацкий вид был у раненого. Этот разинутый рот, пластырь на макушке и вытаращенные глаза… На секунду усомнилась в его вменяемости, но тут прогремел Димкин грозный вопрос: «Что тут происходит?!» Я поняла, что с вменяемостью у Виталика все в порядке, а вот с моей личной жизнью…
— Присаживайся, Ефимов. — Наташкино приглашение прозвучало непривычно ласково. — Будешь омлет? Все скинемся. «Все» здесь, кстати, свои. Свою жену ты знаешь, своего раненого пациента помнишь, меня, свою любимую соседку, может, и рад бы забыть, да не получится. А это, — Наталья указала на Кириллова чашкой с водой, — наш общий «свой» — покойный Владимир Родионович.
Димка поиграл желваками на скулах, натянуто поздоровался и, отказавшись от омлета, демонстративно остался торчать в дверях. Обдумывал сообщение. Но не исключено, что размышлял над крылатой фразой кота Матроскина: «Свои в это время дома сидят». Коль скоро Дмитрия Николаевича с нами не сидело, получалось… Свой среди чужих своих?
— Спасибо, Дмитрий, за Виталия и за то, что приехали. Я собирался вам звонить, только, боюсь, по телефону долго пришлось бы объясняться. Очень нужна ваша помощь. — Кириллов говорил спокойно, не напрягаясь и очень серьезно. — Наташа права — они буквально вытащили меня с того света.
— Может, стоит начать с начала? — Димка отлепился от дверного проема и прошел к дивану, мимоходом проверив надежность пластыря на голове Виталия.
— Конечно.
Кириллов решительно отодвинул от себя омлет.
— Положим, кое-что Диме уже известно. Нужно ли повторение пройденного? — поспешно вмешалась Наташка.
— Повторение — мать нравоучения, — авторитетно заявила я, исходя из собственного опыта. — Только мне хоть кол на голове теши, с точки зрения моего мужа. Чем больше он повторяет прописные истины, тем больше они тормозятся сознанием. Все свободные места в голове заняты!
— Это к теме разговора не относится, — прервал меня Димка и усмехнулся. — Давайте начнем с таинственной смерти господина Кириллова…
— Если не затруднит — просто Владимира. Как-то не привык к «господину».
— Не затруднит.
Кириллов задумался:
— Даже не знаю, с чего начать…
— Вот только не надо тянуть кота за хвост!
Мне не нравилось, что общая атмосфера снова наэлектризовывалась.
— Все достаточно просто: две сестры-близняшки вышли замуж за двух братьев-близнецов. От этих браков родились двое мальчишек, весьма похожих друг на друга. Владимир был старше Андрея на…
— …четыре года. Около четырех, — подсказал Кириллов.
— Спасибо. На четыре года. Около двух месяцев назад Андрей приехал к брату…
— И не один, а с матерью, — с вызовом посмотрев на Димку, заявила Наталья.
— Без матери! — поправила я. — Елизавете Марковне в ее годы трудно летать в гости из-за границы.
— Но она же… — Наташка умолкла, не договорив.
— Она действительно прилетела позднее, на похороны сына Андрея.
Кириллов крякнул, уронил голову на стол и обхватил ее руками. Затем раздалось сдавленное, похожее на всхлип «и-эх-х», и он распрямился. Когда заговорил, я удивилась его самообладанию. Ровно и бесстрастно рассказывал он о том, как встретил Андрея, как возил его к знакомому знахарю. Последнее время у него участились сердечные приступы. Аневризма аорты. Врачи считали случай неоперабельным и фальшиво подбадривали: с таким диагнозом некоторые доживают до преклонного возраста и умирают от других болезней. Полторы недели Владимир сопровождал брата в поездках к лекарю-самородку. Состояние Андрея улучшалось на глазах, скорее всего, за счет самовнушения, как считал Кириллов. Тем не менее поездки за город на электричках и полтора километра по лесу пешком с каждым днем давались Андрею все легче и легче.
