Ещё несколько голов повернулись в сторону доктора. Теперь даже самые несообразительные поняли, что виновником сегодняшнего торжества я назначил нашего хозяина.
Ну так зачем ходить вокруг да около?
— Однажды, — объявил я, — по рекомендации друзей из преступного мира к доктору Крэнделу Мейпсу пришёл ещё один гость. На нём был светлый парик, брови выщипаны и покрашены, борода сбрита, но гость хотел большего. Ведь собственное лицо ему уже изрядно надоело.
Доктор согласился помочь новому пациенту, и они обговорили цену. Затем Мейпс сделал несколько фотографий, как всегда перед операцией, запечатлев пациента с разных ракурсов. Он изучил фотографии, наметил план будущих изменений и начал колдовать над лицом человека по имени Валентин Кукаров.
— Это клевета! — заявил доктор. — Вы пытаетесь оклеветать меня перед целой комнатой свидетелей.
— Знаете поговорку, доктор: «Хвастовство — не хвастовство, если это правда». То же самое относится и к клевете.
— Вы ничего не сможете доказать! — Доктор вскочил на ноги. — Сплошные бездоказательные заявления. Злословие, чистое злословие. Я не стану сидеть тут и слушать этот бред. — Он сделал несколько шагов к двери, ведущей почему-то в столовую.
Далеко Мейпс уйти не смог. Два чиновника неторопливо встали, а копы чуть ли не за руки взялись с мордоворотами, лишь бы не выпустить его. Это затормозило доктора, и тут Кваттроне негромко произнёс:
— Сядь на своё место, Мейпс.
— Операции, — продолжил я как ни в чём не бывало, — прошли успешно. Доктор Мейпс изменил Кукарову форму носа и линию челюсти. Он слегка сгладил скулы, чтобы придать пациенту менее славянский вид, и, подтянув то, что начинало свисать, скинул Кукарову десять-пятнадцать лет. Он также убрал маленький шрам над верхней губой — одну из особых примет Кукарова. В Латвии о шраме никто не знал, так как Кукаров скрывал его под бородой, но в Америке он стал особенно заметен. Доктор выкинул русый парик, изменил линию роста волос и бровей с помощью комбинации электролиза и хирургии и велел своему пациенту красить волосы и брови в светло-каштановый цвет, чтобы привлекать как можно меньше внимания. Кроме того, — я выразительно взглянул на Мейпса, который сверкнул мне в ответ глазами, — даже самый хороший парик всё равно остаётся париком, и рано или поздно кто-то да заметит это… и начнёт гадать, как обладатель искусственной шевелюры выглядит без неё?
— Короче, приятель, — проворчал Рэй, — доктор изменил его физиономию, и что же было дальше?
— Дальше он опять сделал серию снимков, — сказал я, — получил полный расчёт и сердечно попрощался с Чёрным Бичом из Риги.
— Извините меня, — раздался негромкий голос латвийского дипломата. — Я не могу поверить, что Кукаров разрешил Мейпсу оставить у себя фотографии.
— Ну конечно нет! Он ведь всегда панически боялся фотографироваться, а теперь, с новым лицом и новой жизнью, уличающие его снимки были ему совсем ни к чему.
— А!
— Но Мейпс настоял на том, чтобы сделать их, — объяснил я. — Они были необходимы для работы, пока шла перекройка лица. Ведь серия операций длилась много месяцев, и доктор должен был отслеживать прогресс. Ну а последние он сделал специально для пациента, чтобы они вместе могли сравнить «до» и «после» и решить, достаточно ли радикальными были изменения.
— Вообще-то это стандартная процедура, — встрял Мейпс. — Все хирурги так делают.
— Да, именно это вы и сказали Кукарову. И он позволил вам сфотографировать его, поскольку вы поклялись уничтожить снимки сразу после окончания операций, все до единого.
— Да, он настаивал.
— Верно, как настаивали до него и другие. И вы согласились, как соглашались и раньше. Но слово своё не сдержали, так? Четыре фотографии, лицо анфас и в профиль, «до» и «после». Как и всех остальных ваших пациентов, доктор, нелегалов и криминальных элементов…
Мейпс болезненно скривился, а затем выпалил, что такие фотографии — лучшая рекомендация для него и что во время операций он сталкивается с интересными проблемами и извлекает для себя много полезного на будущее.
— Простите мой латышский, — сказал я, — но вы сейчас порете полную чушь. Снимки были нужны вам только для того, чтобы подрочить своё самолюбие. Но вы отдавали себе отчёт в том, как это опасно для Кукарова, поэтому не хранили снимки вместе с остальными. Вы наклеили их скотчем на страницы книги, которую спрятали у себя в библиотеке. Может быть, вас заводило то, что книга открыто стояла на самом видном месте — каждый мог подойти и посмотреть? Но конечно, ни один человек не стал этого делать. Кого интересуют «Принципы органической химии», том второй? Звучит не слишком завлекательно, не так ли?
— Эти снимки очень бы пригодились для следующих работ, — сказал Мейпс. — И они были спрятаны так надёжно, что никто не мог бы их найти. Ты сам сказал это, Рутенберг. — Я не стал поправлять его. Доктор был совершенно безнадёжен. — Даже если бы вы обыскали мой офис, вам бы и в голову не пришло перелистать книгу. Даже случайно никто бы на них не наткнулся.
— Ну а если кто-нибудь читал том первый и не смог устоять перед искушением узнать продолжение? Да ладно, не важно. Хорошо, давайте примем как аксиому то, что снимки хранились в надёжном месте. Но вы не просто рассматривали их в одиночестве, док. Иногда искушение похвалиться становилось настолько сильным, что вы не могли устоять. И тогда вы вытаскивали книгу и хвастались связями с криминальным миром перед молоденькими девушками, которых пытались совратить.
— Но они ведь не знали этих людей, и они клялись, что никому не скажут, так что всё в порядке…
Его голос внезапно прервался. Все не отрываясь смотрели на доктора, все, кроме Марти, который уставился на Марисоль. Марисоль, в свою очередь, не отрываясь рассматривала собственные туфли.
— Если всё в таком порядке, док, — сказал я, — то как же получилось, что мы все сидим в этой комнате? И что четыре человека мертвы? — Я вздохнул. — Возможно, всё и было бы в порядке. Да, неэтично, да, непрофессионально, да, противозаконно, но «в порядке». Однако вы не учли одного обстоятельства. Очень важного. Длинной руки мистера Совпадение.
Мне так понравилась последняя фраза, что я с удовольствием повторил её:
— Длинная рука мистера Совпадение. Обычно мы говорим «длинная рука закона», но у совпадений руки не менее длинные. Сегодня утром я посмотрел в словаре: некто по имени Хэддон Чемберс впервые ввёл в обиход эту фразу ещё в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году в своей пьесе «Капитан Свифт». Он родился в шестидесятом году девятнадцатого века, умер в двадцать первом году уже двадцатого века, но, похоже, ничего после себя не оставил, кроме этой бессмертной фразы. Конечно, если он вас заинтересовал, можете посмотреть в Гугле, непременно накопаете много сведений о нём — группу крови, например, или девичью фамилию его матери, а также огромное количество информации о людях и местах, имеющих в названии слова «Хэддон» или «Чемберс».
Так вот, продолжаю… Длинная рука мистера Совпадение! И заканчивается она весьма цепкими пальцами, которые оставили свои отпечатки в этом деле практически везде. Всё началось недели две назад, когда Мейпс снял с полки небезызвестный уже нам том второй, чтобы продемонстрировать своей нынешней подружке собственную крутость.
— Вот ужас-то, — неожиданно громко сказала Лейси Кавиноки. — Кроме всего прочего, он ещё и жену обманывает! — Она густо покраснела и оглянулась по сторонам. — Простите меня, не знаю, чего это я вдруг встряла…
— Мне понятно ваше возмущение, — поддержал её я. — Вы в шоке, верно? Мы все в шоке, однако надо признать, что мужчины время от времени изменяют своим жёнам. Но вот в чём было первое совпадение: девушка оказалась дочерью латышского иммигранта.
— Да ты что? А он всё равно показал ей фотку этого Кукурука? — спросил Рэй. — Не очень умно с его стороны, как ты находишь, Берни?
— Да, не самый острый скальпель в его автоклаве, — согласился я. — Впрочем, про Кукарова он знал только, что тот русский. Конечно, Кукаров ничего не рассказывал о своих латвийских приключениях и, уж разумеется, не представлялся как «Чёрный Бич из Риги». Нет. Вероятно, Мейпс похвастался: «Посмотри, дорогая, этот человек бежал из России и теперь с моей помощью ускользнёт из цепких лап КГБ». Или что-нибудь в этом роде. Конечно, сами фотографии ничего бы ей не сказали, однако имя девушка слышала много раз. Кто из латышских беженцев не знал о Чёрном Биче — Валентине Кукарове?
Гризек что-то пробурчал себе под нос, но, даже если бы я расслышал слова, всё равно ничего бы не понял, ибо ворчал он на своём родном языке. Наверное, что-то типа: «Да чтобы дьявол забрал его, ублюдка, чтобы в аду черти развели персонально для него самый большой костёр». Я с удовольствием простил бы его латышский, но меня никто не просил об этом.
