Проснулась я от шума. Оказалось, что уже утро и Колька куда-то собирается. «Как слон в посудной лавке», – незло подумала я и хихикнула.
– Ты чего не спишь?
– Решила, что началось землетрясение, – подколола его я.
– А, это я случайно стул уронил. – Он был в костюме и брюках. Стоя возле зеркала, завязывал галстук.
– Ты далеко?
– По делу. Буду через пару часов. Спи.
Я серьезно задумалась о нашей дальнейшей семейной жизни. Он будет будить меня громыханием стульев, а я… то есть нет, я буду вставать раньше и, пока он умывается, готовить ему завтрак. Да, вот так.
– А что ты любишь кушать?
– Картошку. Пюре, – хорошенько подумав, ответил он.
– А на завтрак?
– Яичницу с беконом. – В эту секунду на улице посигналили. Николай накинул пиджак, подошел к постели и чмокнул меня в щеку. – Все, за мной приехали, скоро вернусь.
Понежившись немного в постели, я решительно поднялась с намерением приготовить любимому картофельное пюре, помня о прописной истине, что путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Одевшись, спустившись на первый этаж и пройдя в кухню, принялась лазить по полкам в поисках того, что поможет мне приготовить это блюдо: кастрюля, соль, сливочное масло, молоко, яйцо… а где же картофель?
Я прошлась еще раз по всем полкам и заглянула за все распахивающиеся дверцы. И даже влезла повторно в холодильник. Картошки нигде не было! Может, Коля ее просто не купил? В квартире есть, а здесь, на даче, нет. Бывает и такое…
На всякий случай я пошла брать штурмом все комнаты двухэтажного особняка. Да Хрякин ни в жизнь меня в жены не возьмет, ежели я не смогу ему приготовить всего-то навсего пюре! В итоге я шарила по шкафам и столам каждого помещения по очереди, пока вдруг в кабинете второго этажа с какой-то полки не свалила альбом с фотографиями. Вот ведь действительно безрукая! От удара о пол оттуда вывалился снимок – то ли не был вставлен в ячейку, то ли был плохо закреплен. Я подняла его, уже хотела сунуть внутрь, как тут словно молния поразила мой мозг. На кадре было три человека – Николай, Наталья и Крюков в центре, которого я знала в лицо по другой фотографии. Не знаю, почему я бросила взгляд на Наташино облачение – это что-то на уровне женской природы. Любой мужчина, посмотрев на лица, сунул бы фотокарточку обратно в альбом. А я, к несчастью, обратила на это внимание: была осень, так как фоном служили деревья в желто-багряной листве, у молодой женщины другая прическа, бежевое пальто, а вокруг шеи… шифоновый шарфик фиолетово-малиново-оранжевой раскраски. Тот самый, что нашелся мной в квартире Колесниковой с пятнами крови. Что это означает?..
Заинтригованная, я отправилась вниз, на первый этаж, все еще держа снимок в руках. Внезапно меня посетило воспоминание: мы сидим на кухне в квартире Крюковых, Наташа говорит, что потеряла на днях любимый шарфик, а Катька хвалит ее магазин именно за яркие аксессуары. Так где она могла потерять этот шарф?
Думая подобным образом, я передвигалась по дому, продолжая исследовать его на предмет клубней картофеля. Покопалась в прихожей в недрах обувной тумбочки. Естественно, ничего не нашла.
Пока руки искали, голова продолжала размышлять. А вдруг Крюкова… убила Крюкова?
Это, конечно, невероятно, но невероятно лишь с субъективной точки зрения, а если обратиться к объективности и судить как человек непричастный, то получается вот что: единственным наследником громадной суммы денег, оставленной Александру покойной тетушкой его отца, является Наталья. И она не могла этого не знать. Наталья, воспитанная в детдоме, знавшая не понаслышке, что такое голод и нищета, удачно выходит замуж. Но вот она узнает, что ненаглядный муж изменяет. А вдруг он решит развестись? Тем более что детей у них нет и никогда не будет. Куда податься сироте Наташе?
Думая подобным образом, я передвигалась по дому, исследуя каждое помещение на предмет клубней картофеля. Даже по ящикам письменного стола прошлась, а что толку? Да Хрякин ни в жизнь меня в жены не возьмет, ежели я не смогу ему приготовить всего-то навсего пюре!
Так вот, если рассуждать подобным образом, не зная самой Натальи, то можно прийти к такому умозаключению: Наталья могла убить мужа и завладеть его состоянием, как и говорила Ефросинья Григорьевна. Но почему таким зверским способом? Впрочем, она могла и не знать, что убьет его, просто решила воочию убедиться, что муж изменяет, а когда застала на месте преступления, не сумела сдержаться и, впав в состояние аффекта, всадила Крюкову в спину нож. На ноже отпечатков не нашли, как поведал мне по большому секрету Бориска, но было не так-то жарко, она могла быть в тонких перчатках. У меня вон руки всегда мерзнут, в том числе летом. Или отпечатки смыла роса. Как все складно получается, даже страшно. Неужто… нет, не может этого быть!
В одной из комнат я обнаружила отличную от остальных дверь, закрытую на замок. Ключи нашлись в рядом стоящей тумбе. Открыв эту металлическую дверь и включив свет, я смогла пронаблюдать лестницу, ведущую вниз. «Подвал, – констатировала я, – вот где может иметься в наличии картошка». И начала спускаться, в своих мыслях все более убеждаясь, что, была бы я опером, первым делом подумала бы на жену.
Боже мой! Почему я не заострила на этом внимание? Кто позвонил нам перед похищением? Правильно, Наташа. Одна она знала, в какой момент мы окажемся на улице, Федоткин и предположить такого не мог, ведь мы с Катькой точно обезьяны с гранатой – никогда не знаешь, что выкинем в следующую минуту! Она выманила нас из дома и послала друзей следить, а в подходящее время в подходящем месте – в темном переулке – похитить. Но зачем? Ясно зачем.
Наверно, чтоб испугались и бросили свое расследование. И Колесникову убила не Ангелина, а Наталья. Ведь та представляла из себя единственную улику своим собственным существованием. Нет любовницы – нет мотива.
Уткнувшись носом в красивую чистую дверь, я открыла ее, выдвинув шпингалет, и зашла внутрь помещения, но, наступив на что-то жесткое, потеряла равновесие и принялась балансировать в воздухе, стоя на одной ноге и размахивая оставшимися тремя конечностями.
Есть здесь хоть какой-нибудь выключатель?!
Наконец я нашла точку опоры для второй ноги и выпрямилась. Путем ходьбы с вытянутыми руками обнаружила-таки стену, и рука не замедлила приступить к ее ощупыванию.
Стоп! Не для того Наталья убила Колесникову, чтобы доказать, что у нее не было мотива. Шарф! Ведь он оказался как-то у Елены! Значит, Крюкова обронила его, когда убивала мужа. А шантажистка подобрала и его, и Колькино портмоне. И деньги вытягивала из обоих. Наконец убийце надоело платить, и она решила разделаться с неудобной свидетельницей. Темный цвет волос легко достигается при помощи парика, соответственно, именно ее видел наш дорогой любитель детей света.
Ага, вот он выключатель.
Я добилась-таки поставленной цели, я вычислила преступника, но что мне дальше с этим делать? Надо ли звонить Акунинскому и сообщать, кому принадлежит этот шарф, или ждать, когда это установят при помощи экспертизы?
Вспыхнул свет, я огляделась по сторонам и… целый мир для меня рухнул в одно лишь мгновение.
Без сомнений, это был подвал. Вдоль стены теснились мешки теперь уже знаю с чем – с картофелем, который стал мне совсем не нужен. В углу красовался доисторический проигрыватель и моток веревки под ним, в другом углу расположился ненавистный диван, под коим я не так давно усердно искала инструменты, рядом обиталось несколько деревянных стульев, впрочем, это место я уже описывала довольно подробно.
Осталось лишь разобраться, почему похищенных по приказу Натальи (а точно ли Натальи?) меня и Катю привезли в загородный дом Хрякина. Ответ нашелся сам, разбив мое сердце вдребезги.
– Боже мой, боже мой… – только и могла повторять я, беспомощно пялясь на новую дверь, которую успели водрузить всего за неделю на место прежней, приказавшей долго жить по нашей с Катей вине.
Внезапно эта самая дверь распахнулась, и передо мной во всей красе предстал «любимый» с самым что ни на есть кислым выражением на лице, мол, надоела ты мне, Юлька, хлеще горькой редьки.
Медленно отступая к старому дивану, я из последних сил подняла руку – такой тяжелой на тот момент она казалась – и выставила вперед указательный палец:
– Ты… ты…
– Я, – пожал плечами Николай и откуда-то из-под полы пиджака извлек пистолет.
Затрудняюсь ответить, что было для меня ужаснее: осознание того, что я сейчас умру, или же то, что человек, которого я полюбила всем сердцем, ради которого совершила множество рискованных и глупых поступков, самым наиглупейшим и ужасным из коих оказалось предательство собственных родителей, тот, жизни без которого я себе уже не представляла и решительно строила планы на будущее, оказался ублюдком, отпетым мерзавцем, надо признать – чудесным актером, но главное – убийцей. Чтобы не грохнуться в обморок и не облегчить этим поступком киллеру задачу, я с силой сжала виски и, стараясь верить в то, что произношу, дабы придать словам побольше убедительности, заявила:
