— Тридцать семь, — сердито поправила Паулина.
— Уже тридцать семь лет твой дом — ее дом, и вы сожительствуете все это время, с небольшими перерывами. Тоже мне тайны мадридского двора! В твоем шкафу лежат ее трусики, лифчики и ночные рубашки, половина ванной забита ее косметикой! Можете ссориться и обижаться друг на друга, но от вашей общей жизни вам не откреститься. Ты можешь себе представить, что она позволит причинить ущерб вашему общему дому? Оставь здесь даже Соловья-разбойника вместе с вавельским драконом и молодежной тусовкой, а потом сам убедишься, кому придется об этом пожалеть. А я с удовольствием посмотрю.
Феликс придушил в зародыше смущение: как джентльмен довоенной закалки, он все же не должен был компрометировать даму, но что поделаешь, настали другие времена. Он знал Леокадию, знал, чего можно от нее ждать… ну, не совсем, конечно… еще лучше он знал Паулину и здесь был уверен, что после своего возвращения скорее застанет растерзанный труп Зельмуся, чем какой-то ущерб в собственном доме. Он сдался.
Однако не сдался Зельмусь. Зельмусь стал протестовать. Он категорически запретил Феликсу покидать квартиру, пока в квартире гость, а гость — это он, Анзельм Ключник. А он намеревается здесь остаться, пока не получит свою собственность!
В результате Возняк вынужден был нарушать закон и дальше и объявить Феликса подозреваемым. Да, так и есть, он раньше не говорил об этом исключительно из вежливости, хотел решить вопрос камерно и без шума, но в сложившейся ситуации… Он официально забирает Феликса в отделение без всяких разговоров, рассчитывает на здравомыслие подозреваемого и не станет надевать на него наручники, но, если эта идея встречает такой протест постороннего человека, ясное дело, что посторонний человек заинтересован в этой ситуации, в связи с чем ничто не мешает комиссару привести в отделение сразу двух подозреваемых. Вы пойдете сами или вызвать подмогу?
Из Зельмуся окончательно испарилось влияние мамули. Предоставленный самому себе, он капитально поглупел от всех событий и мигом перестал протестовать. Он бессильно рухнул на стул и в расстроенных чувствах, не ведая, что творит, сожрал сначала один пельмень, потом второй, потянулся за третьим…
На вилки он как-то не обратил внимания, хватал добычу пальцами и стремительно запихивал себе в рот. Когда взволнованный, но полный облегчения Феликс вернулся после очень краткого визита к Патрику и Баське, ни гостя, ни пельменей уже не было.
— Я еще приготовлю, — великодушно пообещала Паулина. — Фарш у меня остался, потому что я собиралась приготовить мясной рулет, но можно сделать пельмени. Полчаса хватит, а красное вино отстоится.
Временами ей случалось говорить и разумные вещи.
— А эти бредни, которые нам тут выдавал этот наследник с ампутированным мозгом, стоили вагона пельменей, так что мне даже не жалко, — добавила Леокадия, полная искреннего веселья. — Если бы не вы, — обратилась она к Возняку, — он бы остался сидеть, но у вас в кармане что-то устрашающе бренчало. Наверное, наручники?
— Нет. Это мои собственные ключи. Наручниками не побренчишь…
— Ничего, он-то думал, что это наручники, и боялся все сильнее и сильнее. Хорошо, что вы так быстро вернулись. Ну, теперь-то мы поговорим!
Придавленный грузом ответственности, Возняк из-за распроклятого Зельмуся молниеносно вернулся в дом Феликса, даже не зайдя к Баське. Наконец-то ему удалось напутать и выгнать непрошеного гостя. Он дождался возвращения Феликса, дождался новых пельменей и окончательно убедился, что больше предпочитает сермяжных, порядочных преступников, чем эту сатанинскую ни в чем не повинную семейку.
И единственное, чего ему хотелось, — это утешиться рядом с Марленкой. Его страшное нарушение было личным и частными, не служебным, не обязательно было держать его в тайне. Можно было поделиться впечатлениями. Только с Марленкой…
Паулина и Леокадия показали, на что способны, но так никакого утешения и не дождались, потому что оба мужчины отличились необыкновенной неразговорчивостью и отделывались дипломатическими увертками высшего класса. Леокадия в конце концов вспомнила, для чего ей дана голова, и отвела Паулину в сторону.
— Ничего они нам не скажут, — сообщила она Паулине. — Что-то мне кажется, что больше всех знает наша общая племянница. Она дружит с этой Росчишевской, а с покойником сколько-то там лет жила, хотя и скрывает, поэтому ей не выкрутиться. Надо ее изловить и прижать как следует.
Благодаря чему отчет о событиях я получила очень быстро и с трех сторон сразу…
* * *
На сей раз у Баськи на столе, кроме новой груды бумаг, лежала слегка раскуроченная шкатулка. Похоже, она была полностью выпотрошена, потому что в нее можно было заглянуть через щель со стороны петель. Замок все еще держался крепко. Вид этой шкатулки что-то мне напомнил, но пока я ничего не сказала.
— Он твердит, что там еще что-то есть, — сердито сказала Баська, сидящая у стола, поставив локти между бумаг. — Может, и есть, но даже если и нет, я сомневаюсь, что это то самое сокровище, о котором мечтал паршивый Зельмусь. Сам посмотри. Что касается остального, то драгоценности видны невооруженным глазом.
Подбородком она показала на гору бумаг.
В шкатулку я заглянула, ничего там не увидела, потому что там было темно, однако никакого разочарования не испытала, ибо для огромного состояния в виде, например, бриллиантов размером с гусиное яйцо, шкатулка была маловата. И откуда вообще идея, что там помещается все наследство целиком?
— Если этот дурень держал шкатулку в руках, он мог такое себе вообразить, — объяснил Патрик, занятый возле буфета домашним хозяйством — Она сама по себе тяжелая, как дьявол, охрененно толстая железяка. Прямо как из золота по весу, но не золотая. Я проверял.
— Я с самого начала придерживалась мнения, что в шкатулке хранятся сведения, а не драгоценности. Сведения, как вижу, лежат здесь…
— Шкатулка была ими набита под завязку. А там могла зацепиться какая-нибудь бумажка. И невозможно ни выцарапать ее, ни ухватить, но это ерунда, не страшно. Я ее разберу на кусочки.
— Да плевала я на всякие бумажки, — гневно вздохнула Баська — Напрасно я позволила себе откровенничать. Все подумают, что я прогнулась. Может, я и прогнулась, но это мое личное дело, а не этой косоглазой ведьмы!
Я заинтересовалась:
— Что ты имеешь в виду?
— Ну ладно, разоткровенничаюсь и с тобой до конца. Феликсу я сказала, потому что он от волнения и огорчения едва не рассыпался, а на кой мне еще и его косточки собирать? Я беременна. Недавно, но беременна, и это что-то я намерена родить. Я так решила, и Феликс успокоился.
Я оторвала взгляд от бумажной помойки:
— И с какого времени ты об этом знаешь?
— С позавчерашнего дня. Я уже две недели догадывалась, а позавчера убедилась.
Я от всего сердца похвалила решение, которое меня вовсе не удивило, и жадным взором вернулась к макулатуре. Плевать мне было на сведения о сокровищах, меня волновал исключительно охотничий домик, потому что на его почве у меня определенно поехала крыша. Я хотела его найти, добраться до него, плевать, каким путем. Я хотела увидеть его собственными глазами. Поездка до бурелома и обратно достала меня до печенок, причем сильнее, чем я думала.
— Но этот Зельмусь был прав, — сообщил сияющий Патрик, расставляя различные напитки на свободном кусочке стола. — Хотя только наполовину, но все-таки.
Баська поморщилась и что-то буркнула себе под нос.
Я потребовала объяснений.
— Феликс оставил нам два ключа от этой шкатулки, комиссар отдал ему оба, а оказалось, что ни один не подходит. Если бы не Паулина..
На этом месте я очень удивилась, потому что трудно было поверить, чтобы Бартош так крепко ошибся. Сделать второй неподходящий ключ по образцу первого неподходящего? Невозможно. Разве что Зельмусю хотел устроить пакостный розыгрыш..
— Я вообще считаю, что праведный гнев бывает очень полезен, — категорически заявила я, помня собственное расставание с Бартошем. — Если бы он не удрал в панике от моей следующей атаки, пани Хавчик не питала бы таких больших надежд…
— Насколько я знаю, если бы и ты не смылась из страны… — вежливо упрекнула меня Баська.
— Ну да, конечно. Но это тоже от ярости. Если бы не та лопата.
— И если бы не Паулина, — гнул свое Патрик. — Очаровательная женщина!
Баська согласно кивнула:
— Точно, я могла бы распрощаться с наследством, потому что ни на грош не верю, что Феликс меня нашел бы. А эту коробищу не удалось бы открыть. Даже не знаю, о чем он думал…
— А он думал, что и так все пропало и пошло коту под хвост, поэтому нечего голову себе морочить, — высказался Патрик, все еще такой радостный, словно давал самые оптимистические прогнозы. — Дело житейское, все эти войны с приложениями… Ты нам поможешь? — обратился он ко мне.
