Ознакомительная версия.
– Так это Вадикова свадьба! – Я села на диване и с интересом воззрилась на экран.
Очевидно, Масяня в поисках нового мультика затолкал в видик кассету, которую я на днях взяла у Женьки, да так и не собралась посмотреть. Я думала, что знакомство с этой записью поможет мне в детективном расследовании, а она не понадобилась, я справилась и так. Впрочем, я все равно посмотрю эту кассету, не сыска ради, а из чистого и бескорыстного любопытства!
Пересев на край дивана, поближе к экрану, я внимательно изучила видеодокумент, запечатлевший Рябушкиных в переломный момент их семейной истории. Сияющая Людочка в платье сказочной принцессы казалась воплощением радости и счастья. Глядя на нее, невозможно было поверить, что всего через несколько минут она стремглав сбежит с собственной свадьбы! И Вадик, и его маман тоже выглядели очень довольными. Постное выражение имела только узкая физиономия подружки невесты, секретарши Аллы, но я сомневалась, что доберманы вообще умеют улыбаться. К тому же незамужняя подружка невесты должна чуть-чуть завидовать героине торжества, таковы законы жанра. Зря, что ли, на каждой свадьбе эти самые подружки подскакивают за брошенным в толпу букетом невесты, как прыгуны на батуте!
Вдруг в кадре появилось не просто знакомое, а родное лицо: Масянька, самозабвенно уплетающий мороженое! Мордашка моего сынишки нарисовалась на заднем плане, в отдалении от свадебной тусовки. Оператор в этот момент следил за Вадиком, который лихо подхватил Людочку на руки и вращал ее, как карусельный станок, так что слившиеся фигуры жениха и невесты даже слегка размазались, словно маленький смерч. Гости немного сдвинулись в сторону от черно-белого торнадо, и за их спинами я увидела цветной зонтик летнего кафе, красный пластмассовый столик, а за ним всю нашу компанию: Масяню, Коляна, Ирку с Моржиком и саму себя. Мы как раз обменивались салфетками со стихотворными вложениями, и пара обрывков бумажного серпантина улетела в веселящуюся толпу. Потом изображение прыгнуло – вероятно, у Женьки, отслеживающего спаренное фуэте Вадика и Людочки, чуток закружилась голова. Орудие операторского труда занесло вверх и вправо, и в высшей точке этой стремительной восходящей проездки в лучших традициях самонаводящихся ракет «земля—воздух» камера выхватила из свежей зелени могучего старого дуба слегка покачивающуюся ногу в кроссовке.
– У Лукоморья дуб зеленый, один башмак на дубе том! – пробормотала я, останавливая просмотр.
Оригинальный плод свисал с дубовой ветки. Если бы Женька поднял камеру чуть выше и немного пошарил в дубовой кроне, в просветы между листьями, не достигшими еще своего максимального размера, вероятно, можно было бы рассмотреть и какие-нибудь другие фрагменты этого эльфа. К сожалению, оператор не увлекся исследованием такой диковинки, как башмаковое дерево, единственное описание которого дал в отечественной детской художественной литературе Корней Иванович Чуковский. А по одному отдельно взятому предмету обуви нельзя было даже определить, мужчина это или женщина: размер ноги я на глазок весьма приблизительно определила как сорок первый – сорок второй.
И тут я вспомнила, как Ирка в тот самый день, уже после изгнания Масей из парка свадебного снеговика, слезно жаловалась мне на неотвязного кавалера, который ходит за ней по пятам и устраивает засады на деревьях!
– Алик?! – в упор спросила я у белой кроссовки, изображение которой застопорила на экране с целью наилучшего рассмотрения.
Я бы не особенно удивилась, если бы обувка в ответ раззявила пасть, как это через две-три недели эксплуатации делают абсолютно все башмаки моего ребенка, и, щелкая гвоздиками, проскрипела бы: «Я-а-а!», однако ничего подобного, разумеется, не произошло. Рот разинула я сама, осознав, какого дурака я сваляла, когда отпустила с миром Иркиного неотвязного поклонника, не уделив должного внимания его персоне!
Я потянулась надавать себе по щекам, отпустила кнопку, и картинка на экране ожила. Спохватившийся оператор вернул камеру со сказочного дуба на грешную землю и, не прекращая вести съемку, совершил пробежку, чтобы сменить позицию. Наш столик остался в тылу, теперь Женька стоял к нему и к лесу, то есть к дубу, задом, а к свадьбе передом. Качество изображения ухудшилось, потому что гости начали дружно осыпать жениха с невестой рисовой крупой, пшеничными зернами и медными монетками, и эта импровизированная завеса скрывала детали происходящего. Через несколько секунд денежно-крупяной град прекратился, но перелом в ходе действия уже произошел: Людочка, подобрав юбки, мчала прочь. Вадик еще улыбался, явно не сообразив, что случилось, мадам Рябушкина удивленно округлила рот, подружка Алла разворачивала подобранную с земли бумажку… Запись оборвалась.
Некоторое время я тупо глазела в пустой экран, а в голове у меня с шипением и грохотом искрил фейерверк. Одна за другой меня озарили сразу три гениальные мысли, и каждая была достойна Нобелевской премии, но я заранее знала, что схлопочу за них три десятка словесных оплеух. Совершенно справедливо, между прочим!
Однако терзаться чувством вины было некогда, надо срочно сделать работу над ошибками, но сначала я должна кое-кого кое о чем спросить, чтобы снова не наломать дров. Я потянулась к телефону и, секунду подумав, вызвала мобильник супруга.
– Да, Кыся? – радостно отозвался Колян.
– Вы где?
– Мы были в парке, а сейчас едем в машине, Ирка везет нас с Масянькой домой, – отрапортовал муж. – Белов умчался в свои ментовские застенки, а Вадика мы везем с собой, потому что он хочет задать тебе один вопрос…
– Надо же, какое совпадение, у меня тоже есть к вам вопросы, – пробормотала я. – Значит, увидимся дома.
Закончив разговор, я быстро ополоснула холодной водой физиономию, натянула чистую майку и джинсы, кое-как причесалась и в самом боевом настроении вышла во двор навстречу прибывающей делегации родных и друзей.
– Пам, пам! – весело посигналила мне Ирка.
Судя по их лицам, родные и друзья зря времени в парке не теряли, наверняка хорошо посидели в летнем кафе. Масянькина мордаха была перемазана вареньем, Колян раскраснелся, скорбно-складчатая физиономия Вадика разгладилась и подтянулась – я подозревала, что лифтинг имел пивное происхождение. А такой мяслянистый блеск глазам Ирки могла придать только большая порция пломбира!
– Вот, Вадик, у Ленки спроси! – предложила подруга.
При этом для меня она наскоро изобразила мимический этюд «Иссякающее терпение»: развела руками, закатила глаза под лоб и устало вздохнула. Колян ребром ладони полоснул себя по горлу. Каков бы ни был вопрос, занимающий Вадика, но он сильно утомил им присутствующих!
– А где Людочка? – с готовностью сменил адресную аудиторию Вадик.
Похоже, свежее пиво удачно легло на старые дрожжи, приятель снова был пьян и нетвердо держался на ногах. В странствиях он умудрился сохранить свою простынку и, изящно покачиваясь, держал ее перед собой, благодаря чему походил на тореадора, ожидающего прибытия рейсового быка. Бык не заставил себя ждать: угрожающе наклонив голову, я взрыла землю каблуком и прыгнула к Вадику.
– Ты чего? – удивился приятель.
– Вадька, колись! – потребовала я, грозно раздувая ноздри. – Признавайся, с кем у тебя был роман до Людочки?
– Да мало ли с кем! – легкомысленно отмахнулся Вадик. Широкий жест едва не привел его к падению в кусты.
– Вопрос жизни и смерти! – сцапав приятеля за рубашечку, поднажала я. – Я не спрашиваю тебя про увлечения-однодневки, меня интересует только затяжной роман, который мог бы привести к свадьбе! Живо, назови мне имя!
– Имя, сестра, имя! – картавя, вскричал Колян.
– Какая сестра? – озадачился пьяненький Вадик, начиная озираться по сторонам в поисках упомянутой родственницы.
– Медицинская! – рявкнула я. – Вадька, напрягись! На ком тебя маман женить хотела, пока Людочку не встретила?
– Ну, на Алке! – сдался Вадик.
Я громко хлопнула в ладоши.
– Муха? – ехидно спросил Колян, вообразив, будто я на лету зашибла насекомое. – Не выбрасывай, пригодится для колдовского зелья!
– Вот, кстати, о зелье! – Я отвернулась от Вадика, уставила руки в бока и устремила пристальный взор на мужа.
– Да какое зелье? Подумаешь, немного пива выпил! – заметно струхнул супруг. – Бокальчик-другой…
– Колян, колись! – пропустив мимо ушей признание в прогрессирующем бытовом пьянстве, напористо сказала я. – Признавайся, что было написано в той последней записке, которую ветром унесло?
– Кыся, с тобой все в порядке? – встревожился супруг, не уловив суть моего вопроса. – Какая записка, какой ветер?
– В прошлую субботу, в парке, за столиком кафе ты подсунул Ирке салфетку с вложенной в нее запиской, – объяснила я, с трудом удержавшись, чтобы не повторить Иркину пантомиму «Иссякающее терпение». – Я выбросила эту бумажку не читая, и ее ветром унесло. Ну, вспомнил? Ты тогда еще сетовал, что это было ваше с Моржиком лучшее произведение?
Ознакомительная версия.
