Ознакомительная версия.
Виталя открыл журнал.
Ну надо же! Первой место!
А главный приз-то какой! Ну и приз.
Страховая компания «Вива-гарант» и предположить не могла, что этим конкурсом и этим призом обрекает на смерть одну женщину и спасает другую.
Скоро Галка вернётся домой. Снова будет сновать по комнатам, стирать пелёнки, убирать квартиру, готовить еду и ворчать, ворчать, ворчать.
Если женщина всем довольна — она умерла.
Чтобы Галка опять ворчала с утра до вечера, Гранкин был готов пожертвовать своей жизнью и даже отдать миллион.
«— Серж, пойдём отсюда, я боюсь подвальных помещений и мне совсем не нравятся импрессионисты. Когда я смотрю на их картины, мне кажется, что у меня испортилось зрение.
— Ты маленькая тёмная дурочка, — Анкилов взял меня под руку и повёл вдоль длинных рядов картин. — Смотри, какая лёгкость, какая прозрачность красок! Разве ты не видишь, что у Моне на картине даже воздух осязаем? Чувствуешь, он пахнет летом, солнцем, счастьем? А небо? Разве можно в другой манере так изобразить небо? Оно же реальное — высокое, и одновременно глубокое, дрожащее, изменяющееся.
— Глубокое, высокое, дрожащее! — передразнила я. — Это я дрожащая, это я реальная! Хочу к морю, хочу на пляж, хочу видеть настоящее небо и дышать свежим воздухом.
Анкилов уже два часа таскал меня от картины к картине и обрушил на меня такое количество восторженных эпитетов, что у меня голова пошла кругом. Я замёрзла, устала, хотела есть, а ещё больше хотела выбраться из этого бункера, где специальные системы кондиционирования и вентиляции поддерживали необходимую для старых полотен температуру и влажность.
— Ну, как хочешь, — буркнул Анкилов. — Если б ты знала, сколько народу бы заплатило огромные деньги, чтобы здесь оказаться, чтобы хоть одним глазком…
— Серж, — засмеялась я, — ну ты же знаешь, ты лучше всех знаешь, что у меня стойкая аллергия на все произведения искусства.
— Да?! — Он посмотрел на меня снизу вверх так, будто я была маленькой, хрупкой и недостаточно умной. — На произведения искусства не может быть аллергии, — поучительным тоном папаши сказал он, но спохватился, улыбнулся и потянул меня к лифту, в тесной кабинке которого мы поднялись на первый этаж его виллы. Он держал меня за руку.
Он уже целый месяц держал меня за руку так, словно боялся, что я от него убегу. А я целый месяц решала проблему — сказать ему или нет, что не только не убегу, но буду преследовать его как назойливая собачка и потащусь за ним на край света, даже если край этот окажется не виллой на Кипре, а чумом на Северном полюсе, а на его счетах не окажется ни копейки.
Лишь бы он был со мной.
Он и был со мной ежеминутно. При этом я не ощущала с его стороны никакой жертвенности — только удовольствие, удовольствие, удовольствие, и… боязнь, что я убегу. При этом край света всё же оказался виллой на Кипре, а счета его нисколько не обмелели.
— Ладно, — сказал Анкилов, когда мы, выйдя из лифта, оказались в огромной гостиной первого этажа, — пляж так пляж, море так море. Только и не мечтай, что ты отправишься туда одна.
— И не мечтаю, — вздохнула я. — Конечно, я отправлюсь туда в сопровождении четырёх вооружённых телохранителей.
— И меня!
— Да, и тебя. Может, всё же отпустишь парней попить пива? Что нам может грозить на частном пляже, на хорошо охраняемой территории?
— Много ты понимаешь, — сбился он снова на отечески-поучительный тон.
— Много, — засмеялась я. — Просто хотела позагорать голой.
— Да?! Да-а?! — восхищенно заорал он. — Ну, тогда, тогда… я парням… того, прикажу отвернуться. Да, отвернуться и закрыть глаза!
— И как же они будут нас охранять?
— А чего охранять-то? Пляж частный, территория виллы охраняется так, что муха не пролетит!
* * *
Первое, что сделал Анкилов месяц назад, когда с пафосом объявил, что кроме меня ему никто не нужен — сменил фотографию на своём рабочем столе. На первый взгляд, изображение в рамке нисколько не изменилось, но присмотревшись, можно было заметить одно маленькое обстоятельство, в корне менявшее всё — над верхней губой появилась маленькая тёмная родинка.
— Понимаешь, — объяснил он мне как-то вечером, усевшись на ковёр по-турецки перед креслом-качалкой, в котором качалась я, — для меня идеалом женщины всегда была моя мама…
Я не удержалась и громко фыркнула. Нет ничего смешнее, чем маменькины сынки, которым всего-то там пятьдесят пять.
— Не фыркай, — он поймал за полозья кресло и остановил мои ритмичные раскачивания. — Не смей фыркать! Что ты понимаешь в этом?
— Ничего, — согласилась я. — Я ничего не понимаю в сыновней любви.
— Тогда слушай. Когда я увидел первый раз Жанну, то обомлел, внешне — она копия моей мамы. Я решил, что это подарок судьбы и просто вцепился в неё. Период ухаживания свёл к минимуму и через две недели сделал ей предложение.
— Зачем ты мне это рассказываешь?
— Разве ты не должна это знать?
— Нет. То есть да, кое-что я, конечно, хотела бы знать. Например, тебя мама научила всяким мулькам с удушающим брачным контрактом?
— Нет. — Он захохотал. — Это был единственный способ проверить Жанну. Ведь я знал её всего две недели! И я не ошибся: контракт она подписала, но после этого резко ко мне охладела. Стала надолго исчезать из дома, задерживаться допоздна. Конечно, я проявил любопытство и приставил к ней своего человека. Другой мой человек навёл о ней справки, и выяснилось, что все, с кем она прежде водила дружбу, оказывались рано или поздно ограблены, причём так, что подозрение на неё ни разу не упало. Я догадывался, что в моём случае на роль жертвы она готовила моего секретаря Жоржа. Но Жорж неожиданно умер. И тогда в этой истории появилась ты. Естественно, что когда Жанна стала подыскивать по объявлениям частного детектива, который навёл бы о тебе справки, то этим детективом совершенно случайно оказался тоже мой человек!
— Скажи, что с ней теперь будет? — Я впервые задала этот вопрос.
— Лет десять я ей обеспечу.
— Ты не сделаешь этого. — Я резко встала и прошлась от камина к окну. — Ты сделаешь всё, чтобы наказание, которое она получила, оказалось минимальным, а лучше… условным. Иначе я не подпишу с тобой никаких брачных контрактов, я… я даже замуж за тебя не пойду!
— Ну, во-первых, я не собираюсь подписывать с тобой никаких контрактов, во-вторых, в загс я тебя на руках дотащу, а в третьих, ты что, хочешь, чтобы она продолжала грабить беззащитных богатеньких старичков?! — Он подскочил с ковра, пересел в кресло и стал сильно раскачиваться на всю длину полозьев.
— Вас, старичков, ограбишь, как же! Вы сами кого хотите… — Я подошла и опустилась перед ним на колени. — Ну, пожалуйста, пожалуйста, Серж, сделай так, чтобы наказание не было слишком сурово! Ведь ты совсем не пострадал. За украденные копии страховая компания выплатила тебе их полную страховую стоимость!
— Ага, не пострадал! — заорал он и замахал руками как ветряная мельница. — Иди, посмотри, как эта стерва изуродовала мою куклу! Пуля попала в сердце! То есть, туда, где могло бы быть моё сердце! И потом… что мне эта страховая стоимость?! Копии были отличными! Они сами по себе были произведениями искусств! И где они?! То, что мой сосед по квартире и был заказчиком моего Ренуара, следствию не удалось доказать. Ему даже не удалось доказать, что он был соучастником покушения на убийство! Этот гадкий Рафик Рувимович невозмутимо всем заявил, что Жанну пустил к себе на лоджию, только потому, что она заявила, что хочет застать меня с любовницей, поэтому ей необходимо появиться в своей квартире через балкон. А то, что она, подбросив пистолет после выстрела тебе, потом пряталась в его квартире, это, видите ли, ерунда. Ну, пальнула баба, застав мужа на месте преступления! «А что, разве Анкилов был не с любовницей?» — ломал комедию потом этот козёл перед следователем. В общем, всё шито белыми нитками, но его отпустили, и теперь он как ни в чём не бывало здоровается со мной. А копий так и не нашли, хотя страховая компания и проводит своё расследование.
— Сдались тебе эти копии. Серж, сделай так, чтобы Жанну наказали условно! Подкупи кого надо, уговори, измени показания! Иначе я не пойду в загс. Понимаешь, близнецы очень тесно связаны между собой. Если одному из них плохо, то и другому не может быть хорошо. Считай мою просьбу не благородной, а эгоистичной!
— Ладно, уговорила. Чук! Гек! Идите, поцелуйте папочку!
В глубине квартиры послышался топот, всё в комнате, что имело хоть какую-нибудь подвижность, завибрировало. Я до одури боялась этих собак, поэтому с ногами заскочила на диван.
— Пусть лучше построже накажут Геральда! — выкрикнула я пожелание с дивана, забираясь на его спинку. Я замерла там на четвереньках, стараясь не дышать, стараясь, чтобы моё присутствие было не очень заметным. Чёрных туш, которые со скоростью торнадо ворвались в гостиную, было всего две, но показалось, что их семь или восемь. Длинная шерсть развевалась живописными волнами, из открытых в полуулыбках пастей разлетались во все стороны брызги слюней, морды тряслись, и не было в мире ничего дружелюбнее и ужаснее этих морд. Я сидела на спинке дивана, вжавшись в стенку и путей отступления у меня не было.
Ознакомительная версия.
