И все-таки я добилась своего. Более того – добилась, не раскрыв истинной причины своего рвения.
Признаться, мне и вправду хотелось верить, что этот парень всего лишь обознался. Но позвольте, возможно ли, чтобы он перепутал Берт с кем-то еще, кроме меня? Говорят, что у каждого из нас где-то обязательно есть двойник, – но чтобы тройник?..
И тем не менее я предпочитала думать, что бородатый красавчик свалял дурака, приняв Берт за кого-то другого, а буквально через несколько минут откинул копыта.
И никакой связи между этими двумя событиями нет.
Но, если честно, все это казалось мне чертовски подозрительным.
Я никогда не скажу этого Берт, но, откровенно говоря, она чересчур наивна и доверчива. Эта женщина не так давно отправила двадцать долларов небезызвестному шарлатану Оралу Робертсу, уверявшему, будто без дополнительных пожертвований Господь не сегодня-завтра призовет его на небеса. Я твердила Берт, что не стоит ничего посылать Оралу: пускай Господь призовет этого типа на небеса – это убедит неверующих куда скорее, нежели все выкрутасы Орала. Не говоря уже о том, что именно на небесах он и мечтал очутиться в конечном итоге. Но куда там! Берт не желала внимать моим доводам и осталась при убеждении, что ее денежки пошли на благое дело.
Так что, учитывая легковерие сестренки, вполне возможно, дела обстояли не совсем так, как ей виделось. Что, если тот тип не был знаком ни с Берт, ни со мной и, однако же, по какой-то причине пытался внушить ей обратное? Например, для того, чтобы она любезно проводила его туда, где ему суждено было встретить свою погибель?
От этой мысли меня мороз пробрал по коже.
– Сядешь за руль? – Я протянула Берт ключи от ее машины.
Полицейский участок – не самое приятное место для прогулки.
Пожалуй, я понимала это еще до того, как Нэн чуть ли не насильно притащила меня туда. Трудно ждать удовольствия от посещения заведения, где вас могут – пусть даже теоретически – подвергнуть обыску.
Однако, судя по просветленно-взволнованному выражению, преобразившему лицо Нэн, едва мы переступили порог полицейского управления в центре Луисвиля, можно было подумать, будто мы очутились в Стране Чудес.
Сестрица так и стреляла глазами по сторонам, едва сдерживаясь, чтобы не расплыться в широкой улыбке. А рентгеновской установке у входа она обрадовалась как старинной подружке.
Эта штуковина весьма напоминала те, что стоят в аэропортах. Такие, с маленькими конвейерами, куда ставится ручная кладь, – знаете, наверное? И с арками, через которые положено проходить, дабы все убедились, что вы оставили свои бомбы и пулеметы лома.
Так вот, переступив порог этого милого заведения, Нэн ничуть не огорчилась при виде рентгеновского аппарата. Возможно, посчитала, что подобная игрушка при входе – нечто вроде символа вашего социального положения.
Я же быстро осмотрелась вокруг – холодные серые стены, серый линолеум, пожелтевший от регулярного натирания воском, мрачные лица полицейских – и в отличие от Нэн не испытала ни малейшего желания улыбаться.
Мне захотелось совсем иного – что я тут же и сделала: остановилась, повернулась кругом и двинулась прямиком к выходу, намереваясь поскорей проскочить через дверь и галопом устремиться к своей машине.
Место для парковки мне удалось отыскать меньше чем в квартале от полицейского участка. А это, поверьте, равносильно подвигу – принимая во внимание, что все хорошие места успели зарезервировать воры, торговцы наркотиками и убийцы, доставленные в полицию сердобольными родственниками.
Вполне возможно, я бы и добралась до своего «форда-фестивы», не будь Нэн столь шустрой. Не успела я доскакать до выхода, как Нэн меня догнала и, схватив за руку, процедила сквозь зубы:
– Ну уж нет, никуда ты не сбежишь! – И, развернув меня на сто восемьдесят градусов, снова поволокла на рентген.
– От-пус-ти! – прошипела я в ответ. – Я передумала. И хочу домой. Слышишь? Домой!
Нэн будто и не слышала. Она отпустила мою руку, лишь когда я в сердцах шмякнула свою сумочку рядом с ее на конвейер, вслед за чем обе мы продефилировали через рентгеновские ворота.
После этой небольшой сценки на нас уставились несколько пар полицейских глаз. Лично мне хотелось верить, что все эти стражи порядка таращились на нас лишь потому, что признали в нас близнецов. Правда, вряд ли им удалось бы заметить это так скоро, поскольку одеты мы были совершенно по-разному. Нэн, разумеется, по своему обыкновению: футболка, обшарпанная джинсовая куртка и джинсы с протертыми чуть ли не до дыр коленками. Я же по-прежнему была в шерстяном костюме цвета морской волны от Лиз Клэйборн, в котором ходила на службу.
Но если они уставились на нас не потому, что мы близнецы, – тогда, боюсь, по другой причине. Возможно, решили, что Нэн – явно моя близкая родственница – пришла сдать меня в руки правосудия. Судя по ее одежде, бедняжка, без сомнения, отчаянно нуждается в деньгах, а потому сдает меня в обмен на объявленное за мою голову вознаграждение.
И следующий шаг Нэн полностью соответствовал этому сценарию. Как только мы забрали с конвейера свои сумочки, Нэн схватила меня за руку и поволокла к двери с надписью «Отдел по расследованию убийств».
Если бы все эти полицейские так на нас не пялились, я бы попыталась вырваться из зажима Нэн и снова ретироваться. Но теперь у меня были веские основания полагать, что не только Нэн вновь погналась бы за мной, но и с полдюжины копов охотно поучаствовали бы в преследовании. Словно я преступница, скрывающаяся от правосудия.
Так что мне пришлось ограничиться злобным взглядом в сторону сестрицы и репликой:
– Нэн, я ведь серьезно. Не хочу туда идти.
Очевидно, Нэн меня не слышала. Возможно, потому, что в этот момент она обращалась к плотному, коренастому типу в светло-коричневом костюме, сидевшему за серым металлическим столом в отделе убийств.
– Прошу прощения, э-э… – Замявшись, Нэн покосилась на табличку, что стояла на столе коренастого. Там значилось: «Детектив Хэнк Гецманн». – Детектив Гецманн? Моя сестра разговаривала с тем молодым человеком, который был убит сегодня в «Галерее», и хочет сделать заявление.
Я изумленно уставилась на сестру. Сделать заявление? Должно быть, на нее так подействовала казенная обстановка. Глядишь, сейчас обзовет меня подозреваемой. Не дожидаясь этого, я включилась в беседу:
– Дело в том, что в новостях я увидела, то есть услышала, что все, кто знаком с этим человеком, должны сообщить в полицию, вот я и…
Странное дело – взволнованная речь Нэн не произвела на детектива Гецманна ни малейшего впечатления: он продолжал что-то торопливо черкать на бланке; однако стоило мне раскрыть рот, как он тотчас встрепенулся и вскочил на ноги.
– Очень рад, что вы пришли! – перебил меня Гецманн. – Вы поступили совершенно правильно. Мы очень ценим, когда граждане оказывают добровольное содействие!
Я молча смотрела на него. На мгновение мне показалось, что сейчас он перепрыгнет через стол и стиснет меня в объятиях.
Пугающая, надо сказать, мысль. Объятия детектива Гецманна вполне могли оказаться опасными для жизни – росту в нем было не меньше шести футов трех дюймов, а весу – по меньшей мере двести тридцать фунтов. С виду этот тип был нашим с Нэн ровесником, но бычья шея, квадратный подбородок и прическа «под ежик» не добавляли ему шарма.
К счастью, мне не пришлось долго тревожиться – энтузиазм Гецманна оказался непродолжительным. По сути, его энтузиазм начисто иссяк, едва мы уселись и я, представившись, ответила всего на два вопроса.
На первый мы с Нэн отвечали по меньшей мере миллион раз:
– Вы близнецы?
Второй оказался несколько сложнее:
– Как звали жертву?
Вновь заняв свое место, детектив Гецманн достал еще один бланк и, в ожидании моего ответа, занес над ним ручку. А остальные торчавшие в кабинете полисмены как-то вдруг разом подались в нашу сторону и, затаив дыхание, уставились мне в рот.
Я судорожно сглотнула.
– Я не знаю, как его звали.
Квадратная физиономия Гецманна несколько вытянулась, но, не утратив присутствия духа, он бодро обратился к Нэн:
– Значит, это вы его знали?
Нэн покачала головой, не глядя в мою сторону.
Что было очень разумно с ее стороны. Уж поверьте. Поскольку, если бы взглядом можно было убивать, меня бы незамедлительно упекли за решетку.
Лицо детектива Гецманна вытянулось еще больше, тем не менее он вновь решительно повернулся ко мне:
– Упоминал ли погибший, что чего-то опасается? Не казалось ли ему, будто кто-то за ним следит? Или что-нибудь в этом роде?
Я отрицательно замотала головой. Нет, нет и еще раз нет.
Лицо Гецманна явно вытянулось до предела, и теперь на нем читалось легкое раздражение.
