Она даже хотела не мыть локоток до конца своей жизни, но взялась стирать его свитер из ангоры и замочила святыню. К хорошему-то человек быстро привыкает, так что не сможет он прогнать от себя Михалину, потому как эта сучка скорее летать научится, чем так ему прислуживать!
Несколько утешившись, Михалина старательно отполировала столик, после чего встала в дверях террасы и оглядела сад. И куда он мог запропаститься? Темно уже, теперь-то она точно на ночь останется...
Михалина вышла бы поискать его, но не решалась. Сад был большой, занимал что-то около двух моргов <Морг — старая немецкая (Morgen) и польская (morg) мера площади, примерно 25 — 30 аров.>, весь зарос кустарником и деревьями, а благодетелю нередко приходили в голову самые дикие идеи. Например, мог полдня сидеть в засаде, поджидая какую-нибудь зверушку или наблюдая за самой обыкновенной птахой.
И злился, когда, ему мешали, не ругался, нет, но тихим таким голосом рубил, словно топором, а на челюстях желваки вспухали. Может, он и сейчас в саду затаился, раз двери открыты...
Михалина пошла наверх, в спальню, любовно застелила на ночь кровать. Потом посидела в своей комнате, оставив остальную работу на завтра, — а вдруг она не успеет все сделать и задержится здесь ещё дольше?
В любом случае ждать его она будет в салоне, под тем предлогом, что двери настежь...
Очнулась Михалина в кресле, когда в окна уже заглядывало солнце. Какое-то время приходила в себя, потом сообразила, где находится, и огляделась.
Абсолютно ничто не изменилось. Приоткрытая дверь на террасу оставалась в том же положении. Михалина взглянула на часы: боже милостивый, половина шестого... Утро! Он что — вообще не возвращался домой этой ночью?!
Михалина вскочила, кинулась на кухню. Все как вчера — нетронутая еда на подносе, никаких человечьих следов. В спальне — то же самое, соблазнительно раскрытая постель в том же безукоризненном состоянии. Это что же, получается — ещё не вернулся?..
В общем-то бывало, что благодетель не возвращался. Куда-то ездил, ночевал в своей варшавской холостяцкой квартирке, бродил по лесу, уезжал куда-либо подальше, что-то решал... Но никогда — абсолютно никогда! — он ничего не оставлял открытым.
А тут двери на террасу приотворены...
Теперь Михалина уже по-настоящему разнервничалась, что не помешало ей плотно позавтракать. Расстроенный человек должен как следует подкрепиться, чтобы иметь силы расстраиваться. Она принялась за уборку, заодно обходя весь дом и заглядывая во все помещения, за исключением одного. Кабинета.
Вход туда был запрещен раз и навсегда, и, несмотря на доверие к Михалине, несмотря на ключ от входной двери и код от калитки, свой кабинет благодетель всегда запирал. Куда бы он ни шел — в ванную, в столовую на завтрак, — он обязательно блокировал какое-то специальное устройство, а ключ от него, крайне замысловатый, прятал в карман. Он и убирался в кабинете сам, так что нога человеческая не ступала в эту комнату. Впрочем, он там не слишком-то засиживался, а если и работал — что-то читал, или писал, или ещё что, — то делал это в библиотеке.
Даже окно в кабинете было особое, не позволявшее с улицы заглянуть внутрь.
Естественно, Михалина легонько толкнула дверь в кабинет, но там даже нормальной дверной ручки не было, одна только странная рукоятка, которую никак не сдвинуть. Может, он так и сидит там со вчерашнего дня, ведь радио по-прежнему тихо шепчет внутри? Ну так пусть и сидит хоть целый год, она ему мешать не станет.
На следующий день Михалина так встревожилась, что даже не стала наводить красоту. Без толку и без цели слонялась она по коридору, возле двери в кабинет.
Вот тут-то она и ощутила это. Запах.
До неё не сразу дошло, что же она чует.
А когда дошло, первым делом проверила холодильник — не завоняло ли у неё там случайно мясо, но нет, все было в порядке, запах шел не из холодильника. Потом обошла вокруг дома — может, какое-то животное залезло в сад и сдохло, но ничего не нашла. Тогда Михалина стиснула зубы и начала нюхать по всему дому, но наконец скрывать от самой себя ужасную правду стало невозможно.
Вонь шла из-за дверей кабинета.
Несмотря на свою нынешнюю наружность, Михалина некогда была красива, прожила богатую жизнь, хотя и в четко очерченных рамках.
И где-то в мозгу у неё закодировалось, что в случае чего звонить нужно не кому попало, а только одному человеку.
И она позвонила одному человеку.
Человек тот очень надеялся, что все неприятности для него уже миновали и теперь он сможет пожить спокойно, с удовольствием пользуясь тем, что нажил с помощью подлости и хитрости.
И надо же случиться, что как раз в тот момент, когда позвонила Михалина, к нему нагрянула налоговая инспекция, — вне всякого сомнения, гадко и злонамеренно кем-то подосланная. Так что сейчас ему только и не хватало для счастья, что звонка от Михалины — живого свидетеля событий, происходивших пятнадцать лет тому назад.
Злой как тысяча чертей, он попытался отвязаться от нее, но инициативу, а вместе с ней телефонную трубку у него перехватил один из налоговых инспекторов, и Михалине пришлось-таки выплеснуть свое беспокойство на кого попало.
Кто попало передал дело в руки полиции.
Поздно вечером перед калиткой благодетеля остановилась обычная патрульная машина, и парни в мундирах позвонили в дверь.
Михалине не оставалось ничего иного, как открыть.
— В чем дело? — с интересом спросил сержант Вильчинский. — Мы получили настолько странное сообщение, что я, признаться, ничего не понял. Вы здесь живете?
— Нет, — ответствовала Михалина и сообщила, кто здесь живет.
— О, холера, — заволновался Вильчинский. — И что?
— И что-то воняет.
Сопровождавший Вильчинского капрал Тшенсик, много лет проработавший в местном отделении, недовольно скривился:
— Пани, да тут все воняет. А вы бы хотели, чтобы в таком имении розами пахло?
— Что именно воняет? — деловито осведомился Вильчинский.
— Вот этого я вам не скажу, — возмутилась Михалина. — Сами нюхайте. Имение как имение, тоже мне! Сад большой, это правда, а дом обыкновенный, как у каждого человека.
— Как у каждого богатого человека, да? — насмешливо произнес капрал. — Безработного, на пенсии...
— Спокойно, Гжесь, — шикнул на него Вильчинский. — Не дай бог, скандал выйдет, тогда все СМИ разом сядут нам на шею.
Деньги — это деньги, и с этим ничего не поделаешь.
На самом деле капрал Тшенсик, разумеется, прекрасно знал, кто здесь живет, потому ещё сильней скривился и замолчал. Мрачная и страшно расстроенная Михалина впустила полицию в дом.
— Ничего не скажешь, воняет, факт, — признал Вильчинский у дверей кабинета. — Откройте, пожалуйста.
— Не получится.
— У нас все получится, — проворчал капрал.
— Что значит — не получится? У вас нет ключа?
— Вы лучше поглядите на эту дверь и на этот замок и тогда не будете задавать дурацких вопросов. Если бы можно было, я бы и сама открыла, вместо того чтобы шум поднимать.
А ключа у меня нет.
— А через окно?
— Да пожалуйста.
Капрал сплюнул, можно сказать, про запас, так как прекрасно понимал, что будет дальше. Он и в самом деле знал, кто здесь живет.
Они с Вильчинским все яснее распознавали мерзкий запах. Ничего не попишешь, в запертое помещение нужно было проникнуть.
У Михалины все сильней сжималось сердце, однако она ещё лелеяла остатки надежды, с каким-то мрачным удовлетворением наблюдая за усилиями пары специалистов, ибо экипаж патрульной машины был вынужден вызвать профессионалов. Стекла были пуленепробиваемыми, дверь же оказывала сопротивление, достойное сейфа в Форт-Нокс. То-то же, вот на что был способен её благодетель, сам все это придумал, сам смонтировал, своими ручками золотыми; выходит, она обожала не какого-то там обыкновенного прихожанина, а человека, равного которому нет во всем мире...
Отказавшись от идеи взорвать дом, полиция к полуночи выломала наконец чертову дверь.
Вонь повалила прямо-таки удушающая; в кабинет заглянули все, в том числе и Михалина.
— Это та сучка!!! — раздался её ужасный крик. — Это та сучка!!! Больше никто!!! Это та сучка!!!
Зациклившись на своем проклятом благоразумии и предусмотрительности, я все стены в квартире обклеила датой приезда родни. Последним телефонным звонком они уточнили свои пожелания и намерения, благодаря чему я смогла заказать гостиницу в Кракове. Гданьск я предоставила Элеоноре, пусть там разбирается со своими знакомыми, коль скоро сама предложила.
— Боже милостивый, — нервно сказала я детям, — запихните куда-нибудь свое барахло, надо же хоть чуть-чуть освободить пространство. Может, решат, что это роскошные апартаменты.
— В кино роскошные апартаменты выглядят как-то иначе, — заметила Кася.
— Мать, а наши аттестаты тебя вообще не волнуют? — поинтересовался Томск. — И на кой черт я так старался? Каждый год ты нам продыху не давала, а теперь что?
