Ознакомительная версия.
— Что это? — сама у себя спросила я, от неожиданного открытия — излишне громко.
Алла лениво открыла глаза, проследила за моим взглядом.
— А, это творения нашего губителя. Они на столе лежали, когда Ларка сюда вселилась. Старые пьески, те, что Зинаида не приняла… Мы их подальше убрали, чтобы не заляпать, — и тут до Аллы дошло, — Ой! — она моментально подскочила, разрываемая собственной догадкой, — Вы думаете, это он специально? Как с очагом Искусства? А ведь и правда… Ларка, вставай, тут такое!
Никогда еще произведения Кирилла не пользовались таким спросом. Вырывая друг у друга листочки, мы с Аллой кинулись к самому освещенному куску нашей тюрьмы — под лампу.
— Значит так, — командовала я, — Здесь, кажется, четыре пьесы. Пока берем каждая по произведению и подчеркиваем все, все, что может иметь к нашему нынешнему положению хоть какое-то отношение…
— Нет, — проснулась, наконец, Лариса, и осознала суть происходящего, — Это неправильно. Кир писал эти пьесы очень давно. Не мог он заранее предвидеть, как далеко зайдет его собственное коварство.
— Значит, он мог приписать куда-нибудь новую главу. Хомутов ведь свои рассказы тоже давненько породил, — от появления новых надежд у меня резко улучшилось настроение. Я выхватила из стопки самую нижнюю пьесу и весело потрясала ей перед Ларисиным носом, — Понимаешь? Кстати, по состоянию бумаги можно с уверенностью сказать, что эти листы еще не так давно были девственно чисты и возлежали в пачке между своими собратьями… Значит, Кир перебрал свои тексты заново. Очередная авторская редакция, так сказать. Надо все их изучить. Здесь должно быть указано, что нам делать. Ваш Кирилл ведь любитель подобных поворотов сюжета.
Алла в споре не участвовала. С видом умалишенной, она обсматривала, обнюхивала и чуть ли не пробовала на вкус каждую из четырех пьес. Даже скрепки с них зачем-то снимала и под лампой внимательно рассматривала.
— Он любитель своих произведений, — снова закапризничала Лариса, — Подозреваю, он подсунул их сюда, просто, чтобы увеличить количество своих читателей на двух человек. Он-то понимает, что от скуки и не такое начать читать можно. А может, он нам их оставил в качестве пытки. Он ведь помнит, как мы кривились при прослушивании этих его пьес…
— Попытка — не пытка! Не возражай, а читай. Чем скорее мы просмотрим все эти листы, тем скорее выйдем отсюда. В вас ведь должна жить потребность в чтении. Вы ведь театром занимаетесь…Как можно было не прочитать все это раньше?!
— Мы же не знали, что у Кира, что ни текст, то преступная махинация. Мы-то думали нас сюда заманил Хомутов. А эти пьесы мы по несколько раз в театре уже слышали. Господи, вы представляете, что за мучения: просматривать целых четыре ужасных пьесы среди ночи в состоянии полнейшего упадка сил? Я не переживу этого.
— И не надо! — твердо заявила Алла, — В смысле, переживай, конечно. Я имела в виду, что не надо их все перечитывать. Уверенно заявляю, что свежеотпечатанная вещь — только верхняя. Остальным — в обед сто лет.
— Отлично! Отсмотрим пока только эту вещь.
— Это уже что-то, — задумчиво проговорила Лариса, — Если Кир нарочно подмешал в старые пьесы новую, то, это неспроста. Давайте читать! — Лара бегло просмотрела начало, — Это одна из его старых вещей… Ой! Он, кажется, впечатал в неё главу про Очаг Искусства. Это намеки, да?
— Подчеркиваем все, что может быть про нас, — категорично заявила я, отобрала листочки и принялась читать их вслух. Чтобы все слышали, а я сама еще и видела собственными глазами. Актрисы то и дело перебивали меня и советовали что-то подчеркнуть. Пьеса была очень тяжела в прочтении. Действующие лица говорили однообразно, витиевато и пафосно. Но для нас сейчас это было самое желанное литературное произведение в мире. Потому что сразу после первых двух листочков пьесы, Кирилл прочно избирал местом действия тюрьму. Две заблудившиеся души попали в ловушку и томились теперь в тюрьме, обуреваемые воспоминаниями о тяжких грехах, совершенных ими в предыдущие дни жизни. К примеру, они, желая посостязаться между собой в стихосложении и остроумии, обидели когда-то гения, подвергнув жестокому словесному истязанию его лучшую вещь. Теперь они сожалели. Думали, что и вещь была не плохая, и гений принес бы миру радость… Но ведь так хотелось проявить собственное красноречие… Это был явный упрек Алле с Ларисой за их неприятие работ Кирилла. Еще среди воспоминаний затесался эпизод о том, как души эти прогнали белую девушку. Боялись, что её волнующая белизна оттенит их грязные подтеки. Боялись, что она откусит большую часть пирога под названием Слава. Боялись за свои теплые места и прогнали её. Не пустили в свою компанию. Это были намеки о Ксюше. О том, что той отказали в роли Героини.
Сомнений не оставалось. Этой хаотичной и сырой пьесой Кирилл хотел обратиться к своим пленницам. Объяснить, отчего решился он так жестоко обойтись с ними.
— Но ведь это неправда!!! Мы не изгоняли Ксюшу, что он выдумал? Как он вообще мог такое подумать?
— Да он просто псих. Обидели мы его! Сам бы свои пьесы со стороны послушал. Естественно, что мы с Аллой участвовали в обсуждении. Раз уж вынес автор вещь на совет труппы, то должен быть готов к негативному мнению… А он… «Обидели гения!» Это ж надо…
Девочки возмущались и оправдывались, а я, тем временем, лихорадочно повторяла про себя перечитываемые слова. Что-то подсказывало: кроме пустых обвинений, кроме размазывания собственных комплексов, Кир должен был попытаться сказать пьесой что-то еще. И в этом «еще», возможно, заключалась надежда на наше освобождение.
16. Глава о том, как спасение утопающих, превращаясь во всенародную обязанность, все равно остается делом рук самих утопающим
Примерно через час добрая половина пьесы была исчеркана нами. Почти все имело отношение к моим сокамерницам. Бедняжкам, попавшимся под горячую руку сумасшествию обиженного графомана. Несчастным, на которых так грубо сорвали зло. Которых ни за что избрали «козлами отпущения». И обвиняли, без права оправдательного слова. На этот раз слезы текли из глаз Ларисы.
— Господи, да он за день до моего похода сюда, целовал меня в щеку в качестве приветствия. В глаза смотрел, улыбался… А сам, значит, вот этот весь бред про меня думал… И как мне теперь людям верить?
— Да псих он, — успокаивала подруг Алла, сама чуть не плача от перечня нелепых обвинений, — Дурень просто. Не достоин, чтоб из-за него реветь.
— Девочки, успокойтесь, — пыталась вмешаться я, — Он ведь на то и рассчитывал, когда все это писал. Что заденет вас, что подковырнет, заставит расстраиваться… Он не про вас это писал, а про собственные комплексы. Неужели непонятно?
— Да, но в тюрьме маемся отчего-то мы, а не они, — всхлипывала Лариса.
— Подождите, кажется, нашла, — робко проговорила я, наткнувшись на нечто интересное, — Я не уверена, но кажется, это указание на возможность побега. Вот послушайте, это текст надзирателя: «Они б давно могли освободиться, когда б себя сумели б превозмочь. И в месте том, где день сменяет ночь, решили б попугаем обратиться. И снова в кожу змея возвратиться.» Думайте, девочки, думайте… Это точно оно… Оно.
— Окно! — от слез к смеху перешла Лариса, — Ну конечно, это про окно. Я догадалась! Как бы этот предатель ни издевался, я все равно догадалась. Окошко — единственное место нашей тюрьмы, куда пробивается дневной свет. Там видно, когда на улице ночь, а когда день…
Мы едва удержались, чтобы не броситься всем в темную часть подвала.
— Он что, хочет, чтобы мы просочились в щели, в которые только лист бумаги пролазит? Что значит «попугаем обратиться»? Кричать что ли? Так мы кричали уже. Не слышно нас.
— Еще попугаи сидят на жердочках, — все еще оживленно говорила Лариса, — Видимо, нужно залезть под потолок — на трубу. Как на жердочку. Я до окна доставала, когда Алле на плечи садилась. А на трубу еще не залазила… Только, что там такого может быть?
Девчонки не удержались. Пообещали, что пожар не устроят. И, подсвечивая себе зажигалками, побежали производить эксперименты под окном. А я снова с головой залезла в текст. Полученной информации было явно недостаточно. Я была уверена, что Кирилл закопал где-то в тексте пояснения.
«М-да, после шедевриальной главы об Очаге Искусства, весь этот бред серьезно разочаровывает. Все эти возвышенные строфы, притянутое за уши обращение змей попугаями и обратно. Полная чушь… Как-то даже жаль нашего Кира становится. Очень хочет мальчик. Очень старается. Но, увы.»
— Есть! Детектив Кроль! Есть! Мы все нашли! Все сработало! — Алла буквально тараном потащила меня к окошку.
Не может быть! Я не верила своим глазам. Окно было открыто.
— Ну, залажу я, значит, на трубу, — от счастья Лариса забыла о своих назидательных интонациях и превратилась в очень приятного, живого, довольного ребенка, — Там грязно до ужаса… Щелкаю зажигалкой. Слава богу, я с собой для сжигания роли на алтаре настоящую «Zippo» взяла. Оглядываюсь по сторонам.
Ознакомительная версия.
