– Бабочка, блин! – громким шепотом внесла она корректировку. – Ночная. Балериной у нас ты была, пока о столб не шарахнулась.
– Извините за задержку, – еле слышно прошептала Маринка. – Юлька никак заснуть не могла. Ну, как, все спокойно?
– У вас Басурман – кастрат? – не ответив на вопрос, спросила Наташка.
– Нет. Светлана Никитична, царствие ей небесное, в период мракобесия его чем-то пичкала. А что, это важно?
– Еще как! Пошел вон, компаньон.
Наташка скинула кота с раскладушки, он с остервенением огрызнулся, успев двинуть когтистой лапой по ее куртке.
– Последняя ночь на выгуле, не теряй время даром. Марина, занимай его место. Все смолкаем. А так потрепаться хочется! Больше, чем в туалет. Вот еще кто-нибудь сюда заявится так, как Маринка, и будет рокировка в желаниях. Смена приоритетов.
Наташка замолчала, и все началось сначала: речные переборы, шорох листьев и так далее. Все изменилось в один миг, когда мы увидели мерцающий свет фонарика. Его включали на пару секунд и сразу же выключали. Обладатель фонарика скрылся за углом дома и довольно быстро его обошел. Затем отправился в сторону альпийской горки и свет уже не выключал. Понятно, продираться сквозь ветки старых яблонь, рискуя попасть ногами в ямы или споткнуться о кочки, не хотелось.
– Убийца… – простонала Маринка, сжимаясь в комочек.
Я поспешно прошептала, что убийцам положено шляться крадучись и без фонарей.
Исследовав альпийскую горку и прилегающую к ней территорию, пришелец двинулся дальше, к бане. Вот тут до меня и дошло, что мы на грани провала. Он неминуемо заглянет под навес. Хорошо, если просто поздоровается и пожелает спокойной ночи…
– Мужик к калитке подошел, которой нет, берег реки освещает, – пискнула Наташка. – Бежим! Стоп. Я еще не сказала – куда. За угол дома, где он уже шмонал.
– Что делал? – страшным шепотом спросила Маринка.
– Потом объясню. Все бабочками – вперед! Я вас с тыла прикрою. Раскладушкой.
Мы и в самом деле снялись с места бесшумно и удачно сменили дислокацию. Только расположились не за углом дома, а за разросшимися кустами смородины, посаженной между двумя яблонями. Или грушами. Не важно. Важно то, что из-за кустов просматривалась и альпийская горка, и подходы к ней, и навес, и даже летний домик. Не было бы счастья…
Лежать на траве не очень приятно. Я с усилием отгоняла от себя мысли о пауках, жуках и прочих членистоногих… Мама дорогая, ну что на название отряда! Хотя при чем тут название? Просто на досуге проявилась моя испорченность, о которой и не подозревала. С годами становлюсь циничной.
В следующий момент из головы вообще все вылетело. Во-первых, Наташке пришла идея прикрыться сверху раскладушкой и она немедленно, но не очень удачно ее реализовала. Затем мы увидели, как мужик (Наташка лучше знает), добравшись до навеса и проверив его на наличие посторонних лиц, выключил фонарик и уселся на ящик. Думали, надолго, ан, нет. Ящик с треском сложился, мужик вместе с ним. Матюгнувшись, он снова включил фонарик и сел на другой ящик. Вот теперь-то уж точно надолго.
Из окна летнего домика раздался хриплый со сна голос Брусилова-младшего:
– А ну вылезай, убью!
– Я бы на такое приглашение ни за что не вылезла, – тихо проронила Наташка. Мы молча согласились.
– Спокойно, Юра, это я. Подежурю до рассвета, мало ли что. Все равно не спится.
– А-а-а… Ну давай, Сашок. Тогда спокойной ночи.
Издевательское пожелание, если учесть последующие события.
Ночь неожиданно обернулась светлой стороной. Не совсем, конечно. Тучи или невинные облака частенько пытались прикрыть неразумную наготу луны, но иногда ей удавалось от них ускользнуть. И мир освещался таинственным призрачным светом, пугая нас до невозможности. Сразу же хотелось прикрыться раскладушкой.
В одну из таких минут просветления на тропе между деревьями, ведущей к альпийской горке, показалась Анна Петровна в темном одеянии до пят. Белело только лицо. На руках, видимо, были перчатки. Во всяком случае кисти рук не белели. Нянюшка непрерывно оглядывалась по сторонам и крестилась. Последнее время это вошло у нее в привычку. Безоружной Анна Петровна не была, в руке держала полено. Очевидно, оно ее устроило только на переходный период – от дома до цветника. Подойдя к альпийской горке, сменила его на камень. При этом с одного плеча слетела теплая кофта. Пока она ее поправляла, луну опять принудительно изолировали, а нянюшка изолировалась сама. Как показалось, в направлении навеса. При этом никакой свары между ней и Брусиловым-старшим мы не услышали. У Саши хватило ума и ловкости организовать себе бесшумные перепрятушки. У меня, будь я на его месте, все содержимое навеса, включая сам навес, перелетело бы на новые горизонты. К неуемному восторгу деревенских псов.
Потом скрипнула дверь летнего домика и из него, не предпринимая никаких попыток спрятаться, вышел Данька с фонариком. Немного постоял и направился к навесу. Выронив фонарик, обругал его ни за что ни про что, поднял и, выпрямившись, тихонько позвал «дядю Сашу». Он, разумеется, не откликнулся. Боялся спугнуть нянюшку. Брусилову-старшему не меньше, чем нам, хотелось знать, какого черта отважная женщина сидит в засаде. Надо полагать, Анна Петровна пережила несколько неприятных минут. Не дождавшись ответа, Данька решительно направился к альпийской горке. Не долго думая, приладил фонарик на одну из веток, она под его тяжестью наклонилась и удачно осветила все каменно-цветочное великолепие. Почесывая затылок, юноша немного на него полюбовался и сказал загадочную фразу: «Да-а-а… Не стоишь ты такого памятника. Цветы жалко».
Частично освободившаяся от чадры луна подсказала ему мудрое направление дальнейших действий. Какое, мы узнали через пару минут, когда он оперативно вернулся от дома назад с хорошо знакомым мне оцинкованным тазиком, лопатой и ведром, в котором болтался совок.
Данькиной работоспособности можно было позавидовать. Камни лихо летели или откатывались в сторону. Цветы с осторожностью выкапывались и переносились в тазик. Горка исчезала на глазах.
– Повезло тебе с зятем, – шепнула Наташка Маринке, и она испуганно шикнула. Раскладушка, благодаря кому-то из них, дернулась, мы застыли. Сначала из предосторожности, затем от неожиданности. Никто не заметил, как Анна Петровна подкралась к горке и, соответственно, Даньке. Сам он, увлеченный процессом работы, кряхтел, сопел и ничего вокруг себя не замечал, а она заявлять о своем присутствии явно не собиралась. Спрятавшись за ствол ближайшего дерева, буквально слилась с ним, держа свой камень за пазухой. Не в прямом смысле, конечно. В руках ей было удобнее. Пускать камень в ход нянюшка пока не собиралась. Чего-то выжидала. Скорее всего, боялась промазать. Не снайпер же. Да и оптического прицела для метания камней в чужие головы с расстояния около пяти-шести метров не имелось. Слава Богу, хоть до такого усовершенствованного приспособления к примитивному орудию убийства каменного века не додумались. Впрочем, не известно, чего Анна Петровна вообще выжидала… Нет, кажется, известно!
– Ле-е-жать! – еле слышно скомандовала я соратницам, и они послушно дернулись, плотнее вжимаясь в землю.
Было непонятно, куда делся Брусилов-старший. Неужели отдежурил свое на этой земле? Зато ясно, что Анне Петровне ничего не стоило тихо подкрасться к Даньке – он подвоха не ожидает, и грохнуть парня по голове своим каменным орудием. Однако она продолжала маскироваться под яблоню. Следовательно, ждала, пока Данька выполнит за нее всю тяжелую работу – разнесет бывшую горку до основания. Пристукнуть юношу нянюшке удобнее в тот момент, когда он будет перетаскивать камни и цветы в другое место. Сопротивления не окажет – убийцу не услышит, не увидит, да и руки будут заняты.
Раскладушку трясло и корежило. Причем она, безуспешно пытаясь подстроиться под индивидуальный ритм каждой из нас, потихоньку сползала. Луна предательски покинула пост, и мы видели только освещенный фонариком круг бывшего цветника. Данька вооружился лопатой, решив то ли разровнять землю под цветником, то ли откопать лист металла, прикрывающий колодец, но дала себя знать усталость. Он решил передохнуть и, не выпуская из рук черенок лопаты, присел на корточки спиной к Анне Петровне.
Нянюшка не выдержала. Ствол яблони бесшумно раздвоился, и черная фигура крадучись направилась к Даньке.
Трясучка резко прекратилась. Я схватила Наташку за руку и сквозь зубы дала команду: «На старт!» Важно было уловить тот момент, когда нянюшка начнет заносить руку для удара. А дальше… Дальше достаточно вскочить и заорать дурным голосом. Не обязательно выбивать камень у нянюшки, с перепугу да от неожиданности она его и сама выронит. Но вскакивать не пришлось. А орать дурным голосом не получилось. От ужаса мы синхронно зажали рты грязными ладонями. Тут уж не до гигиены.
