Итак, расследование Миртл убедило ее в том, что Даг Берри не тот, за кого себя выдает, однако она не могла продвинуться дальше и выяснить, кем же он был на самом деле. Миртл продолжала тешить себя надеждой, что ненавязчивые окольные расспросы об интересующих Дага датах дадут ей ключ к решению поставленной задачи, однако нужные вопросы никак не приходили на ум. Кино— и телегерои в таких случаях начинают с осторожного прощупывания, но...
Ага. Прощупывание уже началось.
— Прекрати, Даг, — сказала Миртл, высвобождая руку из его пальцев.
Даг нарочито горестно вздохнул.
«Жаль, что я не знаю, как отыскать Уолли Нэрра, — подумала Миртл. — Уж он-то помог бы мне выяснить, что же происходит на самом деле». Однако после той единственной встречи, когда Уолли открыл изумленным глазам девушки волшебство компьютерной техники, Миртл больше его не видела. Может быть, Уолли был коммивояжером, разъезжающим по округе и торгующим компьютерами и тому подобными вещами. Но приведет ли его торговый путь обратно в Норт-Дадсон? И захочет ли Уолли вновь посетить библиотеку?
— Даг, не надо...
— Миртл, прошу тебя...
— Смотри кино, Даг, — велела Миртл. — Прекрасный фильм, не правда ли?
— Оторваться от него не могу, — с горечью в голосе произнес Даг.
Том Джимсон сел в поезд на станции Пенн, держа в руках все ту же небольшую кожаную сумку, с которой он отправлялся в тюрьму, выходил на свободу и в которую, судя по всему, уместится все необходимое, когда он достанет деньги и, избавившись от последних компаньонов, сядет в самолет и отправится в милую его сердцу Мексику.
Ну, а сейчас Том ехал в другое место. «Преступник возвращается на место преступления», — подумал он и прикоснулся кончиком языка к верхним зубам. Он всегда так делал, ведя безмолвные беседы с собой. (Человек, которому никто не мог доверять, в свою очередь, тоже никому не доверял и, следовательно, должен был развлекать себя собственными монологами.) Том отыскал уютный уголок из четырех кресел, стоявших друг против друга парами, и занял его целиком, усевшись в первое кресло, положив на второе сумку, на третье — ноги, а на четвертое — руку. Чтобы кто-то рискнул посягнуть на захваченную Томом территорию, поезд должен был заполниться куда плотнее, чем этого можно ожидать сегодня, среди недели.
Поезд еще стоял на месте, когда в кресло, отделенное от Тома проходом, уселся здоровенный увалень ростом под девять футов, лет двадцати, в громадных нелепых походных башмаках и белых носках, одетый в зеленые шорты, из-под которых выглядывали толстенные бугристые колени, покрытые, как и все остальное тело парня, густой шерстью. На его футболке красовалось какое-то дурацкое изречение, белокурые волнистые волосы были схвачены красной повязкой, а над головой возвышался рюкзак чудовищных размеров.
Том с брезгливым интересом наблюдал за тем, как парень расстегнул все лямки и снял рюкзак, который занял сразу два кресла. Бросив на Тома самоуверенный взгляд, свойственный лишь круглым дуракам, парень сказал:
— Постереги мой мешок, а?
— Ага, — отозвался Том.
Бухая ножищами и работая коленями, как марионетка, парень двинулся вдоль по проходу. Том дождался, пока тот уйдет, и быстро, но тщательно обыскал рюкзак. Затем он переложил в кожаную сумку (которую никогда и никого не просил «постеречь») двести долларов наличными и шестьсот в дорожных чеках, а также иллюстрированную «Кама-сутру», оставив парню грязное белье и прочий хлам. Усевшись в своем уголке, Том достал книгу Бэрнетта «Удар в темноте» и углубился в чтение.
Спустя несколько минут придурок вернулся с сандвичем и банкой пива в руках.
— Спасибо, — поблагодарил он Тома.
— Не за что, — ответил Том и вновь обратился к своей книге. Несколько минут спустя поезд дернулся и отправился в путь.
Поезд промчался по туннелям в центральной части Манхэттена и выскочил на поверхность на его северной окраине; Том продолжал читать. Поезд полез в гору и остановился на Сто двадцать пятой улице, где никто в него не сел и никто из него не вышел. Трущобы сменились индустриальным пейзажем, постепенно переходящим в сельский. Том продолжал читать. Природа никогда его особенно не интересовала.
Время приближалось к двум часам дня, и Том уже почти дочитал книгу — она должна была завершиться счастливым концом, Том это прекрасно видел, — когда в репродукторе зашипел голос проводника: «Райнклифф! Райнклифф!»
Отлично. Том сунул книгу в сумку, застегнул ее — две лямки с замочками, никаких «молний», — и поднялся на ноги. Сидевший по ту сторону прохода увалень приветственно приподнял руку и сказал:
— Всего доброго.
— Надеюсь, — отозвался Том и зашагал было прочь, но в этот момент словно бес толкнул его в бок, и Том обернулся к парню со словами: — И вам того же.
Поезд остановился, и Том покинул вагон, а на физиономии парня продолжала играть дурацкая ухмылка.
«Мамуля узнает вас в лицо, — заверил Тома Стэн Мэрч. — К тому же она там единственная женщина-таксист. И уж конечно, это будет единственная машина из Дадсон-Сентр». «Как-нибудь найду», — ответил Том.
Выйдя из поезда, он тут же заметил мамулю — приземистую плотную женщину в матерчатой кепке, куртке на «молнии» и вельветовых брюках, которая стояла, скрестив руки на груди и опираясь плечом о борт зеленой машины с белыми шашечками и надписью «Городской таксомотор».
Завидев Тома, она кивнула ему, не прекращая перебранки с другим сошедшим с поезда пассажиром, который намеревался нанять ее такси. Том подошел поближе, и неудачливый пассажир, возвысив голос, вскричал:
— Скажите же мне, ради Бога! Вы таксист или нет?
— Я — памятник Диане Хансен.
Том втиснулся между памятником и пассажиром и негромко сказал:
— А вот и я.
Мамуля, как и обещал Стэн, тут же признала Тома.
— Отлично, — сказала она. — Садитесь, — и открыла свою дверцу.
— Эй! — крикнул пассажир, увидев, что Том взялся за ручку задней дверцы машины. — Сейчас моя очередь!
— Не обращайте внимания, — сказала мамуля.
Еще чего не хватало. Том пожал плечами и полез в салон, но незадачливый пассажир ринулся вперед, просунув в открытую дверцу свой портфель и не давая Тому сесть. Тому пришлось бросить на него взгляд.
Он и сам не понимал толком, что такого особенного в его лице, но всякий раз, когда возникало неожиданное затруднение, Тому бывало достаточно лишь взглянуть на человека, создававшего помеху, и недоразумение улаживалось само собой. Может, что-то в его глазах или чертах лица — Том не знал и не желал знать. Но это «что-то» неизменно срабатывало, а больше ничего и не надо.
Сработало и теперь. Том бросил на скандалиста взгляд, и тот сразу умолк, заморгал глазами, и на его физиономии появилось тревожное выражение. Он втянул подбородок, словно норовя спрятать его за кадыком, и убрал портфель с пути Тома. Наконец Том получил возможность спокойно занять свое место.
Им еще предстояло пересечь Гудзон. Железная дорога бежала вдоль восточного берега реки по живописным местам, нимало не изменившимся с тех пор, как на этом континенте появились первые европейцы, но Том не обращал ни малейшего внимания на окружающие красоты. Сквозное шоссе, затопленный Паткинс-Корнерз и многочисленные Дадсоны, как погибшие, так и ныне процветающие, остались по ту сторону реки, где простиралась основная часть территорий штата Нью-Йорк.
К счастью, мост через Гудзон находился здесь же, в Райнклиффе. Проезжая по нему, мамуля посмотрела в зеркальце заднего обзора на Тома, который вновь достал книгу и принялся ее читать.
— Как добрались? — спросила она.
Том оторвал взгляд от книги, заложил страницу пальцем и, поймав в зеркальце взгляд мамули, ответил:
— Спасибо, прекрасно. Погода в это время года стоит отменная. И я не голоден, благодарю вас. И не следил последнее время за спортивными событиями. И не имею ни малейшего понятия о политике.
Затем он опустил глаза и вновь углубился в чтение.
Мамуля глубоко вздохнула и задержала воздух в легких. На ее щеках появились маленькие белые пятна, и мамуля устремила взгляд вперед, выискивая на дороге желающих померяться с нею силами.
Таковых не оказалось, и мамуля несколько минут впустую растрачивала свое негодование, пока не выехала на Сквозное и не увидела вдали машину из Бруклина. В тот самый миг гнев мамули обратился на ни в чем не повинный автомобиль. Какого черта являться сюда из Бруклина без крайней необходимости?
Мамуля вычислила территориальную принадлежность бежевого «форда» по номерному знаку 271 KVQ. Первая буква нью-йоркских номеров обозначает район, и "К" — отличие Бруклина.
Водитель несчастного автомобиля, кудрявый молодой человек, спокойно ехал, погруженный в свои мысли, когда появившийся откуда ни возьмись «Городской таксомотор» подрезал его справа, промчавшись в считанных миллиметрах от борта его машины, и вильнул хвостом, словно делая похабный жест выхлопной трубой. Позабыв о тормозах и вцепившись обеими руками в рулевое колесо, молодой человек лишь выпучил глаза, но соответствующей реакции на оскорбление не последовало. Разогнавшейся по левой полосе мамуле пришлось притормозить и дождаться, пока молодой человек подъедет поближе. Тогда она вновь сместилась вправо и пристроила свою машину вплотную к переднему бамперу «форда». Ну что, сопляк? Что же ты не отвечаешь?
