— Але, — произнес Витек с каменным спокойствием.
— Бабки готовы? — грубо спросил второй дебил, который, с точки зрения Малгоси, был глупее, чем первый. Или все-таки первый был хуже?
— Притормози, не горит. Дай-ка с мамашей перетереть.
— В хате перетрешь. Все бабло собрал или нет?
Витек не хлюпал косом и не пускал слезу, вместо этого он вдруг превратился в упрямого тупицу.
— Хрен тебе. Мамашу хочу услышать. Живую. За покойников похоронщикам платят, а не тебе, лошара!
— А второе ухо не хочешь?
— Дело твое. Только со счета спишется. Каждый мамашин кусок — тебе прямой убыток. Строгай, ублюдок, режь в свое удовольствие.
— Ну ты сучара! — констатировал худший-лучший дебил с удивлением и даже легким восхищением в голосе. — Так-то ты мамашу ценишь!
— Так не так, а если трубку не возьмет, можешь сразу в зад меня поцеловать.
До нас донеслись приглушенные звуки, что это такое, понять было трудно, они походили на треск ломаемых досок или веток вкупе с каким-то сопением и крехтом.
— Ты, там, жди на трубе, щас дам твое сокровище. Сразу говори — кассу собрал? А то на хрена мне тут с твоей кошелкой колупаться!
— А кто тебе велел ее похищать?
— Не твое сраное дело. Ладно, щас дам… Лови ухом, чайник, другой раз не позвоню!
Стало совершенно ясно, что кретин нам попался космических масштабов. Ведь чем дольше он оставался на связи, тем больше было шансов засечь место, откуда он звонил. Отошел от похищенной, теперь должен к ней вернуться. Вместо того чтобы дать отбой и добавить работы полиции, он не разъединяется с абонентом. Ну, если менты его не выловят — конец всему…
Снова раздались приглушенные шумы. Шаги. Шорохи. Что-то вроде легкого скрипа.
— Базарь, дура, — рыкнул худший-лучший кретин. — Сынуля соскучился.
Раздавшиеся в комнате всхлипы, рыдания, слезливая икота и шмыганье мало походили даже на блатной «базар», не говоря уже о человеческой речи. Из нормальных слов удалось разобрать только «спасите», и то весьма фрагментарно. Но зато стало понятно, что мамуля жива, или, точнее, полужива, хоть и вся в соплях, но это, согласитесь, лучше, чем ничего.
Беляк жестами дал понять Витеку, чтобы он перестал выдвигать требования. Похититель придерживался того же мнения:
— Хватит выть. Бабло у тебя?
— У меня, — признался Витек после кивка Беляка.
— Лады. Загляни в ящик.
— В какой ящик?
— В твой, баклан, почтовый! Через десять минут перезвоню.
Тут он нас огорошил. Мне самой показалось, что речь идет о моем почтовом ящике, который прекрасно был виден за калиткой, и прошла пара секунд, прежде чем я сообразила, что имелся в виду другой, тот, на старой квартире.
Только Беляк с Лонцким все поняли сразу, и один из них снова вздохнул:
— Придется вам, господа, еще десять минут подождать…
— А когда через десять минут позвонят, что мне говорить? — осведомился Витек.
— Ничего, — задумчиво ответствовал Лонцкий, задержав расфокусированный взгляд на моем старом калькуляторе, затем как бы очнулся и поправил самого себя: — То есть соглашайтесь со всем, что вам скажут. И чтобы никакой инициативы. Ваш телефон, — он обратился ко мне, — подключен сейчас к нашему, приношу извинения. Разумеется, завтра вы получите ордер прокуратуры, если вам угодно. Но если вы сейчас заявите протест, нам придется… — он с трудом удержался от того, чтобы не оглянуться на Аню, — это очень осложнит следственные действия. Вы понимаете?
Мы прекрасно понимали. Я по своему телефону никаких тайн не обсуждала, поэтому согласилась не раздумывая. Господа следователи, переждав десять минут и получив сообщение, что Витек должен немедленно двигать и действовать, как сказано в письме, моментально улетучились из моего дома. Содержания письма нам никто не сообщил, а Витек пришел в движение ровно настолько, чтобы переместить свою импровизированную барную стойку с телефонных справочников на обеденный стол.
* * *
Все мы снова уселись за одним столом. Вечер еще не кончился, ужин нам доставили из ресторана, который находился в пяти минутах ходьбы от моего дома. Затем коллегиально было принято решение, что Павел страдать не должен, на то такси и придумано. Павел охотно согласился с мнением коллектива.
— Да уж, в·такой бридж я еще в жизни не играл, — заявил он с чувством признательности. — Мне даже понравилось, только может мне кто объяснить, что это было?
На его вопрос ответила Аня:
— Обыкновенное, жестокое и непроходимо глупое похищение. Интеллект преступников ниже уровня канализации. Приходилось мне заниматься подобными делами, но эти двое просто рекордсмены кретинизма. С какой стороны ни возьми.
— Ну, тетку-то они оценили прилично, — похвалил Витек.
— Как же, — буркнула я недовольно, — сижу я на этих миллионах, геморрой уже насидела..
— Почему рекордсмены? — подозрительно спросила Малгося. — Что-то тут не так. Ты там ничего не оставила, на старой квартире?
Я пожала плечами.
— Да вроде нет. Ну да, телефон.
— Что телефон?
— Я же сказала, не полюю. Я и своего старого номера не помню. В конце концов, я сама себе редко звонила Там какая-то двойная была закавыка, кажется, я тот старый номер тогда меняла, точно не уверена, но вроде бы так. Потом была общая смена номеров, когда присобачили нам спереди эти шестерки и восьмерки, спятить можно. Ну, а когда здесь поселилась, всем, кому не лень, этот номер давала Каждый мог его найти, особенно журналисты, а вот адрес — другое дело, адрес оставался прежний, сами знаете, перерегистрировалась я позже, лет пять назад.
— Четыре, — поправил Витек.
— Четыре? А мне казалось, что больше, даже шесть…
— Меньше, — категорично заявила Клара — Я помню. Максимум четыре.
— Вам виднее, — согласилась я. — До сих пор туда какие-то письма приходят, кто не очень в курсе, может думать, что я все еще там живу. Другого объяснения у меня нет. А что до телефона, то это было до повальной компьютеризации, и ни в одной телефонной книге я как Хмелевская никогда не значилась… Хотя нет, вру, значилась. В одной. В начале моей карьеры, потом я опомнилась и убрала псевдоним. И уж больше никогда. Может, старых знакомых спросить?
— О чем?
— О тех номерах.
— Я тебя с рождения знаю и ничегошеньки об этом не слышала, — укоризненно заметила Малгося.
— Потому что все выбрасываешь. Все всё выбрасывают, аккуратисты, мать вашу, а могли бы, как я, сорок пять лет иметь одну записную книжку! Вычеркиваю и новые вписываю, там у меня даже те, что в молодости!
— А потому в ней никогда и найти ничего нельзя…
— Все можно! Только надо знать, на какую букву искать!
— Ну, и на какую у тебя ветеринар? — встрял вдруг Витек.
— Как на какую? На Ж.
— Его же фамилия Ольшанский!
— Ну и что? А на букву Ж — животные. Элементарная ассоциация.
— Мимо кассы. Не тот номер.
— Ну и что? Эти телефонные станции и не такие номера откалывают, все может быть. А если к тому же та баба уперлась, что она — это я…
Мартуся вдруг сорвалась с места и с диким энтузиазмом начала сметать со стола все подряд — и одноразовую ресторанную посуду, и мои собственные тарелки, вырывая прямо-таки из-под носа у гостей остатки кормежки. Я возмутилась:
— У тебя что, крыша поехала? Люди же не доели! Пре крата немедленно!
— Ну, слава богу, заметила меня, — обрадовалась она и тут же уселась на место. — Только так и можно привлечь твое внимание. Малгося по делу вопрос задала, а вы с темы соскочили. Так что там с рекордсменом?
Аня сохраняла ангельское спокойствие, правда, в нем сквозило легкое смущение с оттенком негодования. Сочетание скорее нетипичное и тем более интригующее. Вся компания уставилась на нее с прямо-таки осязаемым нетерпением.
— Я уже на пенсии, — деликатно, но с посылом заявила она. — А они попросту опасаются, что остались старые связи, знакомства и так далее. Остались, конечно, но сейчас это не важно. К текущим расследованиям я отношения не имею и теоретически ничего о них не знаю, а что касается закрытых дел, то мне не надо соблюдать служебную тайну. Так вот… Эти похищения, крайне жестокие, просто бесчеловечные, как правило, для всех кончаются плохо. Примитивных преступников в конце концов ловят, жертвы, если выживут, остаются инвалидами, деньги пропадают, короче, безнадежное это дело. Но такого дурного, как это, еще не было. Перепутать жертву, а в придачу и номер телефона, это что-то из ряда вон..
— А ведь ты еще не все сказала, — заметила я, проявив неожиданную сообразительность, пока все озадаченно молчали.
— Не все. Кое-какая неофициальная информация до меня доходила. И доходит. Я привыкла хранить тайну, но теперь не обязана Это частная информация. Скорее слухи…
— И вы нам расскажете! — обрадовалась Мартуся. — Со стола я потом уберу!
