— Какой сегодня день, Ваша светлость?
— Среда.
— Вас устраивает ответ в пятницу?
— Я бы предпочел его получить сразу, но, учитывая всю значительность события, могу потерпеть еще сорок восемь часов.
Он повесил трубку, ощущая некоторое разочарование.
«Я никогда не видел таких неприятных рож, как на этом треке», — размышлял князь. Толпа все прибавлялась; сквозь прорези шлемов он рассмотрел малосимпатичные лица: бледные, испитые, изуродованные шрамами, с плохо выбритыми подбородками, злыми взглядами. Большинство из этих молодых парней ненавидели весь мир и с удовольствием бы с ним расправились. Некоторые пытались резко толкнуть, ударить более робких. При многократном повторении подобных инцидентов вмешивался Эдуар. У него был резкий пронзительный свисток, перекрывающий даже грохот шумных пятидесятикубовых маленьких моторов. Эти решительные призывы к порядку обычно устанавливали спокойствие; но когда попадался какой-нибудь строптивый юноша, Эдуар возникал перед ним в центре трека. Его внушительная фигура, спокойствие и уверенность в себе напоминали тореадора в поединке с быком. Это действовало настолько впечатляюще, что нахал тут же останавливал машину.
«Ты здесь не для того, чтобы заниматься хреновиной, ты здесь для того, чтобы развлекаться, — говорил спокойно Эдуар. — Ты лупишь свою девчонку, прежде чем ее трахнуть? Нет, не так, ты ее ласкаешь. Тут то же самое с этими тачками, понял, дубина? Машины здесь не для того, чтобы их ломали, они требуют нежного отношения».
Укрощенный, обузданный паршивец возобновлял движение по кругу.
Как-то во время подобного эпизода прибежал Банан, чтобы сообщить Эдуару, что его адвокат, мэтр Кремона о нем спрашивает.
— По телефону? — осведомился Эдуар.
— Нет, он здесь, с дамой.
Он показал на два забавных силуэта на другом конце трека. Несмотря на расстояние, Бланвен узнал неразлучную пару. Он любил адвоката, но его неожиданный визит встревожил Эдуара: он боялся неприятных известий. Кремона смотрел на приближающегося Эдуара влюбленными глазами. И действительно, парень того стоил.
Эдуару удалось преодолеть все тяжелые последствия болезни. Правда, у него не было больше таких бицепсов, как прежде, но зато он стал стройнее. На нем были черные в обтяжку брюки, красная сорочка в американском стиле, черный кожаный жилет и шейный платок. Несмотря на смешной, нелепый наряд, он не выглядел вульгарно. Из левого кармана его жилета свисало что-то вроде патронташа — это был футляр для очков, принадлежавший Рашель и служивший ему талисманом.
От постоянного пребывания на воздухе Эдуар загорел и, чтобы иметь воинственный вид, отпустил волосы, которые он собирал на затылке в забавный хвостик. Это немного тревожило княгиню Гертруду, мало знакомую с современными взглядами мужчин.
Жена адвоката изображала из себя элегантную даму в своем белом драповом манто, настолько замусоленном и грязном, что с ним мог сравниться лишь бурнус торговца финиками. Манто украшала неизменная лисья горжетка. Губная помада неопределенного красного цвета с оранжевым отливом была намазана неряшливо и лежала комочками.
— Вы неотразимы в этом костюме! — воскликнула она.
Мадам Кремона пыталась привлечь внимание Эдуара, подчеркивая свою сексапильность: она томно приоткрыла рот, игриво поводя трепещущим языком, как бы призывая к страсти и наслаждению.
Адвокат, заметив ее мимику, пожурил жену мягко, со снисходительной улыбкой.
— Что-то произошло? — спросил князь. Кремона стал как-то серьезнее и взял Эдуара под руку.
— Мне нужно с вами, мой дорогой, поговорить, как мужчина с мужчиной.
— Пожалуйста, поговорим, — ответил князь, стараясь подальше отойти вместе со своими друзьями от грохочущей музыки.
Мадам плелась за ними. Для адвоката мужской разговор не исключал присутствия его бесценной супруги.
Трио остановилось около чахлого деревца, возле которого когда-то стояло кресло Рашель.
— Я должен признаться в своей вине и представить доводы в свою защиту, — сказал Кремона с некоторым профессиональным пафосом.
«Болтун! Старый милый болтун! Переходи к делу, вместо того чтобы упиваться собственной речью!»
Чувствовалось, что адвокат волновался: от волнения он поперхнулся, его кадык судорожно прыгал.
— Сделать это признание меня вынудило ваше намерение жениться на Сильвии Деманжо. Или я ошибаюсь?
— Откуда вы об этом знаете? — спросил князь.
— Она мне сама сказала.
— Вы ее исповедник или доверенное лицо?
— Минуточку, мой милый, не злитесь. В этом не так легко признаться, хоть все было сделано из лучших побуждений. Вы, вероятно, знаете, что, когда вы лежали в больнице с гнойным плевритом, врачи поставили на вас крест. Профессор полагал, что вы не протянете и недели. Вот тогда-то вы и попросили меня разыскать малышку, с которой вы когда-то в детстве оказались волею судьбы в одной камере. Было видно, что для вас в тот момент это было самым главным и важным. Учитывая ваше состояние, я понимал, что выполнение этой просьбы, быть может, станет для вас последней радостью, и я решил сделать все возможное и невозможное. Прежде всего, я расспросил вашу мать, не посвящая ее в причину моего интереса к столь давним событиям. Она мне рассказала все, что знала о своей сокамернице. Затем я обратился за помощью к услугам бывшего комиссара полиции Пендура. Видя срочность и необычность ситуации, Пендур проявил чудеса профессионализма: в течение нескольких часов он напал на след Барбары, но, к сожалению, Барбара умерла еще в детстве, два года спустя после тюрьмы от менингоэнцефалита. Новость меня убила!
Эдуар ощутил боль в груди. Услышанное причинило ему не меньшие страдания, чем пули Дмитрия Юлафа.
— А потом? — прошептал князь.
— Потом… Но что вы хотите, мой дорогой друг… Вы умираете, а мое сердце переполнено к вам любовью и симпатией. Значит, ложь во спасение! К тому же идею мне подсказала моя дорогая жена. Так как настоящей Барбары не существовало, а вы, находясь в агонии, ее требовали, мы попросили мою племянницу из Лиона, дочь моей дорогой покойной сестры, сыграть роль Барбары, объяснив ей ситуацию. Сильвия — человек широких взглядов, она все поняла. Она сыграла свою роль очень хорошо, даже, мне кажется слишком, потому что произошло чудотворное исцеление (возможно, благодаря ей, кто знает), и к тому же вы влюбились.
Но теперь! Вы просите ее стать вашей женой. Сильвия, как и я, — честный человек; мы не хотим, чтобы вы женились на мечте. Наступил момент, когда блистательная истина непременно вступает в свои права. Теперь, вы знаете все. Уф! Эта тайна давила на меня.
Эдуар сидел на краю большого камня, как когда-то в былые времена, когда он приходил к Рашель. В нем боролись смешанные чувства: злости и признательности. Он был зол за то, что его так одурачили, и признателен Кремона за все хлопоты, которые он проделал ради его же блага. Действительно, если бы в страшные часы агонии его не поддерживала надежда увидеть снова свою маленькую подружку былых лет, то, наверное, его сейчас уже не было бы в живых.
— Она знает о вашем приходе и вашем признании? — спросил через некоторое время Эдуар.
— Естественно, ведь это она меня попросила обо всем вам рассказать.
— Она не хочет выйти за меня замуж?
— Ценой лжи — нет.
— А если я не обращу внимания на эту ложь? Вы понимаете, она на меня произвела грандиозное впечатление в тот момент, когда у меня уже все эмоции и желания были притуплены. Это было как удар молнии. Ведь это что-то, да значит, не так ли?
Кремона улыбнулся ему снисходительной, сострадательной улыбкой, как бы отпуская князю его грехи, а не наоборот.
— Она в моей машине, в трехстах метрах отсюда, — признался он. — Она решила приехать, надеясь, что вы любите ее, а не прошлое.
Он ее заметил на заднем сиденье своей бывшей машины. Сильвия сидела задумчивая и грустная, подперев голову руками. Эдуару показалось, что она молится. Постучав по стеклу, он открыл дверцу.
Сильвия повернула к Эдуару свое лицо, и они посмотрели друг другу в глаза, как и в первую встречу, в больнице.
— Вы позволите? — робко спросил князь. — Сесть рядом и немного помолчать?
И он сел.
Чуть позже она прошептала:
— Привет, ковбой! Вам недостает лишь татуировки.
А затем они замолчали надолго.
Розина пыталась привлечь внимание Банана отчаянными жестами, но он ничего не замечал, увлеченный своими обязанностями.
Потеряв надежду, Розина опустила окошечко своей кассы и на всей скорости, которую ей позволяла ее громоздкая фигура, побежала в вагончик княгини Гертруды.
Старая дама перебирала четки в память о своем покойном муже.
