— Не отвлекайтесь, — вступила Лумумба. — Постарайтесь несколько минут не думать о собственных проблемах. Вы представляете ее? Какой вы ее видите?
— Кого? — опешил Амадей.
— Какой вы видите эту женщину?
— Я ее вижу… Я ее вижу на горе: она высокая и тоненькая, на фоне рассвета — совсем тростинка с развевающимися длинными волосами…
— Насколько длинными? — спросила я.
— До пояса, — уверенно кивнул Амадей. — В руках у этой женщины лук. Большой, изогнутый лук. — Он чертит перед собой изгиб. — Она натягивает стрелу, наконечник стрелы как раз касается красного краешка восходящего солнца!..
— Спасибо. Достаточно. — Лумумба проверяет, не кончилась ли пленка в магнитофоне, и сразу же мы с нею разыгрываем небольшой спектакль: “Ну, что я тебе говорила, коллега?!”
— Ну, что я тебе говорила? — подводит итог Лумумба. — Удивление от отсутствия у женщины пениса переросло в сопротивление этому осознанию…
— …Потому что если тете кто-то отрезал пенис, то подобное может случиться и с мальчиком — налицо угроза и лихорадочный поиск несформировавшейся психикой выхода из такой страшной ситуации, — подхватываю я.
— Вы понимаете? — Лумумба подошла сзади и склонилась над Амадеем.
— Не-е-ет, — неуверенно проблеял он.
…и тяжелые последствия их отсутствия.
— Это же так просто: ваше детское логическое восприятие отсутствия у женщины пениса не привело вас к фетишизму, вот в чем дело. По Фрейду, мальчик, объясняющий себе подобное невероятное отсутствие, в силу дальнейшей приостановки воспоминания, как это случается при травматической амнезии, воссоздает для защиты определенный фетиш, заменитель, объяснитель, если угодно! Да, психически женщина обладает некоторым пенисом, но он видоизменен, и уже только от вашего дальнейшего способа анализа подобных выводов и зависело тогда, в детстве, станете ли вы фетишистом, гомосексуалистом, либо преодолеете шок ценой взаимозаменяемого интереса.
— И что?.. — подавленно спросил Амадей. — Кем я стал?..
— Пока что, — уверенно заявила Лумумба, — мы с коллегой думаем, что вы пошли по пути взаимозаменяемого интереса: вы не стали фетишистом, то есть вы не смогли убедить себя наделить женщину таким характером, благодаря которому она была бы терпимой в качестве сексуального объекта. А поскольку вы не стали фетишистом, то вполне можете быть подвержены комплексу страха либо желанию кастрации, который впоследствии и привел вас к изменению пола.
— А как вы это выяснили?..
— Это просто, — вступила я. — Вы пошли по совершенно иному пути, вы решили попробовать себя в качестве женщины, не обладающей пенисом в том виде, в каком его имеет мужчина. Психиатр Адлер, к примеру, считал, что у человека один-единственный орган может считаться неполноценным и располагающим к неврозам — это женский клитор. Теперь представьте, что визуальное открытие, подобное вашему, сделала для себя девочка. Она обнаружила, что мужчина (мальчик) имеет нечто, у нее отсутствующее. Условия, при которых это открытие произошло, могли оказать на нее такое же трагичное действие, как произошло и в вашем случае. Грани нормальности и ненормальности, таким образом, вытесняются той самой травматической амнезией, которая имела место в обоих случаях.
— То есть когда я в детстве увидел женские половые органы, то проассоциировал их потом со скрипкой, а свой половой орган — со смычком, от страха у меня это задержалось лишь на подсознании, но впоследствии привело к изменению пола, а когда эта девочка увидела мужские половые органы, то выросла и начала отстреливать ворон?..
— Приблизительно… — Мы с Лумумбой уныло посмотрели друг на друга. Нас всегда удручали попытки пациентов озвучить проблему с наивной прямолинейностью любого самого сложного трактования. По мнению Лумумбы, подобные попытки объяснить для себя попроще объяснения психолога — это вариант упрощенного взгляда на проблему, который ведет к успокоению и инерции в излечении. По-моему, это своеобразная защита от доктора, который возомнил, что слишком много знает. Пожалуй, пора перейти к более простым изъяснениям.
— Она… — задумался Амадей. — Эта женщина, она тоже помнит, что в пяти-шестилетнем возрасте разглядывала гениталии мальчиков или взрослых мужчин?
— Ее история сложней: она уверена, что видела у мамы мужской член.
— Ужасно… Но вы сказали — я могу помочь?..
— Вот к этому мы и ведем. — Я опередила Лумумбу и сделала ей знак — потрогала быстрым жестом кончики своих мочек (“лицо попроще”). — Если бы вы смогли показать ей себя в сегодняшнем образе мужчины, имеющего женские половые органы, а она, соответственно…
Лумумба посмотрела на меня несколько ошалело.
— А она? — заинтересовался Амадей. — Что — она?..
— Дело в том, что у нее есть то, чего вы не изобрели в себе после шока в детстве. У нее есть фетиш.
— То есть как? — растерялся Амадей. — Не хотите же вы сказать, что у нее это наследственное?!
— Наследственное?..
— Ну да. Ее мама имела мужской член. И она, соответственно… Хотя что я несу, как же это возможно?.. — Он схватился за виски и стал их усиленно массировать.
— Минуточку, мину…точ…ку! — Я с силой убрала от головы его длинные пальцы музыканта. — Вы слушали, что я сказала? Я сказала — фетиш! Понимаете разницу?..
— И что же это? — шепотом спросил Амадей.
— Да! Что это за фетиш? — сделала “лицо попроще” Лумумба.
— Винтовка с оптическим прицелом, датчиком на скорость ветра и прибором ночного видения.
— О! Понимаю, — просиял наш пациент и почему-то затем погрозил пальцем. — Винтовка! Оружие. Символ мужской мощи. Я должен был догадаться. Вы сказали, что она отстреливает ворон, я почему-то подумал, что стрелами из лука. Глупо, согласен… Винтовка!..
— Если вы заинтересуете Люсю, то узнаете женщину, которая при надобности имеет огнестрельный вариант мужского пениса, а потом откладывает его за ненадобностью. Но для вас достаточно будет знать, понимаете? Знать, что она восполняет шоковый пробел, полученный вами в детстве, она — женщина с пенисом! И если любая другая женщина при подобных объяснениях ее владения оружием может просто расхохотаться вам в лицо…
— Я не буду ничего объяснять, я же не психиатр!.. — перебил меня Амадей и неуверенно добавил: — Здесь ведь что важно — не обладание, а осознание! Если она хотя бы на подсознании осознает, зачем ей ружье, значит, и ведет себя соответственно. У нее другое отношение к жизни, понимаете?!
— Отлично понимаем! — радостно хором уверили мы его.
— Ну и хорошо… А объяснить ей и вы можете, а я только посмотрю на такую женщину. Я к женщинам отношусь неплохо, тем более что сам… сама тоже, ну, вы понимаете…
— Спасибо за сеанс! — от души поблагодарила я Амадея, выдернув его из кресла за протянутую навстречу моей руку и проводив к двери.
У нас с нею двенадцать лет разницы в возрасте. Странно, никогда меня это не заботило. Люсю, по-моему, тоже.
— Девочки, — снисходительно посоветовала она, когда мы с Лумумбой, поочередно подменяя друг друга, пытались объяснить ей проблемы трансвестита Амадея и попросили немножко ему помочь. — Не тяните кота за хвост. Если я правильно поняла, то, по-вашему, у меня есть нечто, от чего этот Амадей постарался избавиться. Допустим, я соглашусь с вами, что винтовка в моих руках — это некий условный фетиш, попытка выжить после шокового события в детстве. Но себе-то я чем помогу?
— Вы с ним станете психически взаимозаменяемы. — Такой вариант помощи предложила Лумумба.
— Люся, попробуйте просто поверить мне, не анализируя, хорошо? — попросила я. — Теперь представьте, что в детском возрасте вы получили некоторую психическую травму, которая привела к десексуализации будущих ваших представлений о влечении вообще. То, что случилось с вами, это самое обычное дело для многих детишек, и последствия, как правило, вытесняются в будущем новыми впечатлениями о разнополости. Если — обратите внимание! — если только этот шок не усугубится повторной травмой. У вас на подсознании образ матери с мужским членом являет собой на самом деле простую структурную схему — либо образ отца взаимозаменяет образ матери, либо наоборот. Налицо то, что психиатры называют “расслоением” влечений. Большая часть вашей либидинозной энергии нейтрализована и десексуализирована. Это не похоже на последствия детской травмы, что-то еще подорвало ваши представления о принципе правильности. Мы с вами работаем уже больше года, но выяснить это “кое-что” мне так и не удалось.
— Стоп-стоп-стоп! — Люся подняла руки, “сдаваясь”. — Я отстреливаю ворон с тридцати лет. Если бы моим соседям-олигофренам не почудилось, что я этих ворон поедаю, мне бы и в голову не пришло обратиться к психиатру, понимаете? Первый раз меня к нему направили почти насильно. И ваш коллега сразу же выписал несколько рецептов и выдал справку о моей невменяемости. Что же я имела после такого “лечения”? Я потеряла научную работу, но как-то постепенно свыклась с этим. Я отклонила больше десятка предложений стать киллером за большие деньги, а ведь люди, предлагавшие это, как на особую ценность указывали на мою справку из психушки. Я потеряла почти всех своих друзей. А теперь — главное. Знаете, почему я спустя семь лет после получения этой справки пришла к вам? Я пришла сказать, что, может быть, я совершенно здорова и нормальна. А то, что увидела в детстве, было абсолютной реальностью.
