— Что именно ничего? — спросил я. Потом подумал и добавил:
— Да я могу еще раз повторить, если будет нужно!
— Только попробуй! Я тебя убью! Причем два раза! У меня что, нервы железные, что ли? Хотя… посмотрим…Ладно, пошли дальше!
— Пошлить? А разве я пошлил? — удивился я.
— В смысле идем!
— Идем…
* * *
— Слушай, Жорик! — обратился ко мне в аэропорту Вован. — А чо, тебе твой шеф сильно до хера платит? Ты же нормальный пацан! Айда к нам! У меня работы — завались! И ты при деле, и мне приятно! Ты подумай над этим предложением, и, если что, позвони! Буду рад слышать! Кстати, — он протянул мне знакомый дипломат. — держи, это твоя доля! А то мы тут в бизнесе макаронников подвинули немного, а это твоя заслуга. Да и Татьяна осталась довольна! Если что не так, ты уж нас извини… Мы люди простые, азиаты, одним словом…
Я удивленно взвесил в руке увесистый дипломат и вытаращился на него:
— А здесь не слишком до хера?
— Да ладно, мелочи! Для нормального пацана не жалко! — ответил Вован и от всей души хлопнул меня по плечу, от чего левая рука у меня снова отнялась. В который раз. Впрочем, я уже привык.
Тут на моей шее повисла Татьяна:
— Ты был такой милый все это время, — промурлыкала она мне на ухо и чмокнула в щеку. — Настоящий джентльмен! Я в тебя почти влюбилась!
Я покраснел и опустил взгляд в пол.
— Кстати, — добавила она шепотом, не разжимая объятий. — Ты, говорят, живешь в Америке? Я скоро еду туда учиться и уже знаю, кто там за мной будет присматривать! Так что готовься, ковбой!
…Дома было пусто, скучно и гнусно. Я пнул ботинок, одиноко стоящий у самой входной двери и, дождавшись, когда он успокоится в дальнем углу, смачно выругался. Никакой реакции: дом был пуст, и в ближайшее время в нем никого не ожидалось. Я ногой захлопнул дверь, отчего она жалобно заскрипела, потом поплелся вверх по лестнице, где не считая, выгрузил деньги из дипломата в сейф. Их было много. Но они меня почему-то не радовали: что мне с ними делать? Мариновать, что ли? Я закрыл сейф, зашвырнул дипломат под кровать в спальне, потом открыл бар, достал оттуда бутылку водки и выжрал половину прямо из горлышка. Не полегчало. Выжрал оставшееся. Увы и ах! Тогда поплелся в гараж, чтобы съездить позагорать, что мне обычно иногда помогало. Но стоило мне бросить взгляд на свой дурацкий «Шевроле» девяносто четвертого года, как мое настроение испортилось окончательно и бесповоротно. После «нормальных тачек» лезть в это убожество у меня не было никакого желания. Шарахнув кулаком по крыше ни в чем не повинной машины, я вернулся домой, разделся и улегся на кровать, закинув ноги на стену. Потом нащупал пульт и врубил радио. Новости. Опять новости. Ерунда какая-то! Опять новости! Что они, все сговорились, что ли? Убил бы! Пульт полетел в стереосистему, но в кнопку отключения не попал… Пришлось, матерясь встать и пнуть ногой… Помогло со второго раза: система немного поискрила и умерла…. Я еще немного поскучал и решил позвонить кому-нибудь из своих женщин: если оставить свое настроение без присмотра, то к завтрашнему утру мной можно будет пугать детей.
Сара, узнав о моем приезде, с радостью согласилась меня навестить, и через час уже звонила в дверь. Я не стал особо много говорить, а тут же поволок ее в спальню. Увы, и здесь меня ждал облом: я с ужасом заметил на ее талии небольшие складочки жира! А ее грудь, по сравнению с грудью Татьяны, заметно провисала. Расстроившись, я без всякого энтузиазма отдался ей на растерзание, не проявляя ни инициативы, ни пыла, ни особого желания. Девушка, наконец заметив мое состояние, сочла это результатом тяжелой командировки и, приняв душ и накормив меня ужином из найденных в холодильнике концентратов, немного расстроенная, ушла.
Я не жалел о ее уходе: наоборот, мне захотелось побыть одному, чтобы подумать о своем будущем. У меня, как оказалось, не было ни хорошей женщины, ни хорошей машины, ни хороших перспектив. Ничего хорошего. И я был не в силах ничего изменить!
Однако к полуночи меня осенило: ведь у меня есть деньги! А, значит, я, как минимум, хорошая машина уже не проблема! И фиг с ним, с будущим: хоть чем-то я себя порадую!
* * *
Утром, еле продрав глаза, я кое-как оделся, заполнил дипломат деньгами, поймал такси и поехал за покупкой в центр.
Найти «Астон-Мартин» оказалось нелегко: машины такого класса не продаются на каждом углу. Но, приложив определенные старания, я разыскал салон, где продавали суперкары.
«Астон-Мартин» там был один. Навороченный до предела. Серо-стального цвета, с белоснежным кожаным салоном и совершенно сумасшедшей стереосистемой. За триста тысяч долларов… Дилер, которого я попросил принести ключи, посмотрел на мои протертые джинсы и презрительно улыбнулся:
— Вам только от этой машины или от всех остальных тоже?
— Только от этой! — я не собирался с ним беседовать! Мне была нужна машина! Именно эта! И за любые деньги!
— Она не продается! — решил отвязаться от надоедливого клиента парень и отвернулся.
— Я сказал, принеси ключи, придурок! — я развернул его к себе и ткнул носом в дипломат Вована. — Денег навалом! На, смотри!
Увидя пачки сто долларовых купюр, чуть не вываливающиеся наружу, он от неожиданности икнул, побледнел и тут же сорвался с места:
— Конечно, сэр! Как скажете, сэр! Сию минуту, сэр!
— То-то же! — буркнул я, дождался, пока парень откроет мне машину и с восторгом опустился в сидение, заботливо укрытое целлофаном. Мне стало спокойно, уютно и хорошо. Стоило мне прикрыть глаза, как я представлял себе Татьяну, сидящую рядом, и от этого мне становилось еще приятнее.
— Отсчитай деньги, оформи бумаги, себе возьмешь штуку! — я протянул ему дипломат, завел двигатель и снова закрыл глаза.
Минут через сорок я летел по городу, не обращая внимание на светофоры, и чувствовал себя человеком.
Раза три полиция пыталась меня урезонить, но деньги, как ни странно, решали все, и к дому я подъехал, довольный, как бык-производитель на новой ферме…
Даже на пляж ехать было гораздо приятнее, чем обычно, и по дороге я решил продать свой «Шевроле» к чертовой матери, так как сомневался, что вообще захочу садиться за его руль.
* * *
Машина меня радовала. В отличие от всего остального: женщины, попадающиеся мне, имели какие-то изъяны, на которые раньше мне не пришло бы в голову даже обратить внимание. Например, коротковатые ногти. Или чуть-чуть плоская задница. Или еще что-нибудь. Однажды, в очередной раз упившись до поросячьего визга, я признался себе, что уже причислил Татьяну к лику святых, и у всех остальных нет ни единого шанса. Это меня расстроило, и я продолжил пить. И пил, за редкими перерывами на работу, месяца полтора. Пока меня не вывели из запоя довольно оригинальным способом. Впрочем, другого способа, на мой взгляд, не было…
…В баре было пусто. Ни капли водки, коньяка, виски или чего бы то ни было алкогольного. В холодильнике — тоже. Я на всякий случай поискал под кроватью, но и там не оказалось даже паршивой бутылки пива. А нутро требовало внимания, вернее, вливания… «Трубы горят», — кстати вспомнилось русская народная поговорка. «Пол царства за КОНьЯ…К»! — пробормотал я, немного подождал ответа, потом вспомнил, что живу, собственно, один, и начал одеваться… Мысль о том, что до ближайшего магазинчика со спиртным пять минут ходу, вызывала тошноту. Но другого выхода не было… кроме двери на улицу: лезть через окно мне было в лом, хотя путь до магазина и укорачивался метров на пятьдесят. Я привычно запутался в наплечной кобуре с любимыми пистолетами, зашвырнул ее под кровать, решив, что в таком состоянии мне сам черт не страшен: все равно зрение не фокусируется дальше собственного носа, и черта я не узнаю…
Теплый сентябрьский вечер встретил меня легким ветерком в опухшую от пьянства морду, из каких-то садистских побуждений усложняя и без того нелегкий путь до вожделенной бутылки. Я горько вздохнул, поморщился от запаха своего же перегара, сплюнул под ноги и поплелся вверх по улице…
Магазин, как ни странно, стоял на своем месте. И даже работал! (В прошлые выходные я как-то с очередного перепоя приперся сюда в половине пятого утра и все не мог понять, почему мне не хотят открывать эти паршивые двери…) Я вломился внутрь, правым глазом прицелился в продавца, и с надеждой в голосе спросил:
— Рассольчика не найдется?
Продавец тупо посмотрел на меня и, склонив голову к плечу, с удивлением спросил:
— А что такое «рассольчик», сэр?
Я почесал затылок, потом небритый подбородок, потом снова затылок и, наконец, сообразил, что, увы, нахожусь в том же самом паршивом Лос-Анджелесе, что и вчера, а не в стране своей мечты России, мать ее растак и перетак! Вот там, небось, тебя не спросят, что такое «рассол»! Мне еще больше поплохело. Я молча сгреб с полки бутылку виски, поднял с пола упаковку пива, кинул парню деньги и грустно побрел домой. Даже визг тормозов на перекрестке и мат в ухо не принес мне ни капли облегчения: я просто выдернул обладателя визгливого дисканта из машины, дал ему в ухо, перешагнул через него и побрел дальше.
