Голос у старушки в отличие от зрения, памяти и ног с годами слабее не стал, а выражения от времени только окрепли и сбивали не подготовленных к словесной атаке граждан не только с толку, но и с курса. Поэтому знающие люди в присутствии на посту бабы Веры старались прокладывать маршруты подальше от ее стратегической лавочки.
Накануне старушка целый день просидела дома из-за ливня, не имея возможности надзирать за происходящим в мире иначе, как посредством просмотра телевизионных программ. К сожалению, в новостях показывали все больше чужие страны и далекую столицу. Охватить заботливым взором милый сердцу родной двор через окно баба Вера тоже не могла, потому как потоки дождя сделали стекло волнистым и непроглядным.
Наутро стало солнечно. Старушка с нетерпением дождалась, пока лужи обмелеют настолько, чтобы не заливать в калоши, а с любимой лавочки хотя бы перестанет капать, и выдвинулась на огневую позицию с рулоном клеенки наперевес.
Некоторое время она развлекала себя тем, что в старый театральный бинокль разглядывала двор, оценивая урон, нанесенный ему шквальным ливнем. Если бы дворник Азиз проявил неосторожность и появился во дворе во плоти (шарканье метлы за углом баба Вера не расслышала), неравнодушная старушка нагрузила бы его работой за троих.
Впрочем, это не доставило бы ей особого удовольствия. Дворник Азиз с бабой Верой не спорил, вежливо кланялся и кротко принимал все ее ценные руководящие указания. Побеждать такого противника было попросту неинтересно.
Другое дело – соседи. Каждого из них баба Вера знала в лицо и по походке, так что все необычное и неправильное в облике и поведении замечала сразу же и могла без промедления заклеймить.
К сожалению, в трехэтажном одноподъездном домике было всего-то шесть квартир и двенадцать постоянных жильцов – маловато материала для клеймения. Хорошо еще, кобель из третьей квартиры регулярно водил к себе разных девах, а старый хрыч из шестой нелегально держал квартирантов, и пришлый люд вносил в жизнь бабы Веры желанное разнообразие.
Этим утром старушке повезло: словно компенсируя вчерашнюю скукотень, новый день щедро, как из мешка, вываливал пред очи бабы Веры незнакомцев.
Едва она обстоятельно устроилась на лавочке – застелила ее сначала клеенкой, потом пледом, а сверху еще положила подушечку, – как появился первый пришлый.
Рыжеватый смазливый блондин с хитрой рожей прошагал в чужой подъезд, как к себе домой, походя царапнув бабушку цепким взглядом и – для компенсации, наверное, – преувеличенно душевно поздоровавшись:
– Добренького утречка, бабуленька!
– И тебе не хворать, внучок! – в той же тональности напевно откликнулась баба Вера, подумав про себя: «У-у-у, чертяка конопатый! Рыжий, глаз бесстыжий!»
Не прошло и пяти минут, как из подъезда вышел другой чужак – не рыжий, непонятной масти, в кепке. Он даже не вышел, а вывалился, с крыльца едва не рухнул и дальше поплыл, как пьяный лебедь, по синусоиде.
– Залил зенки с утра пораньше! – радостно приветствовала незнакомого пьяницу баба Вера. – Ишь, нажрался, клоп вонючий!
Мужик и впрямь изрядно попахивал.
– Слесарь, что ль? – крикнула ему вслед любопытная бабушка, запоздало распознав вонь машинного масла.
Но предполагаемый слесарь ей не ответил. Ему было не до того: за кустами его шумно вывернуло, и неравнодушная баба Вера посочувствовала дворнику Азизу: мало тому было природной грязи во дворе, теперь еще и за алкашом приблудным убирать!
Нервничая, я звенела ложкой в чашке, как корова колокольцем, но следователь был невозмутим. Отодвинув нетронутую чашку, он открыл блокнот:
– Итак, Паулина Павловна…
– Полина, – перебила я. – Пожалуйста, называйте меня Полиной, я так привыкла.
– Хорошо. Скажите, Полина, вы ведь участвовали в телевизионной программе «Совет да любовь»?
– Пассивно, – я поморщилась. – Сидела в зале и смотрела.
– В зале?
– Ага. В зале смотрела в оба, а на экране потом уже вполглаза смотрела, потому что мне очень стыдно было, – вздохнула я. – Вы же видели, что там невестушки вытворяли?
– Вообще-то еще не видел, – признался следователь и, кажется, смутился. – Вообще-то я думал, что это вы были одной из «невестушек». Разве нет?
– А, это Юлины штучки, – я скривилась. – Она послала заявку на участие в программе от моего имени.
– Зачем?
– Затем, что у меня имя прикольное – Павлова Паулина Павловна! – как всегда, едва задели тему моего небанального ФИО, я начала сердиться. – Известно же, что на телевидении нужно чем-то выделиться, чтобы тебя заметили в общей массе, вот Юля и придумала хитрый ход.
– А фамилия самой Юли? – Следователь занес над блокнотом остро заточенный карандашик.
– Тихонова она, Тихонова Юлия Юрьевна. А почему вы спрашиваете?
– Потому что немного напутал и пришел не по адресу.
– Если вам нужна не я, а Юля, то как раз по адресу, мы обе тут живем, – я поняла, что ко мне у полиции ничего нет, и мне сразу же полегчало. – Это она вам тапочки подавала.
– Добрая девушка, – заметил следователь и улыбнулся. – Значит, это она ищет себе жениха?
– Она, она!
– А вы не ищете?
– А почему вы спрашиваете?
– Извините, это не имеет отношения к делу, – следователь перестал улыбаться. – Что ж, Полина Павловна, очевидно, я должен побеседовать с вашей подругой.
Он встал и коротко огляделся, как бы в поисках правильной собеседницы.
Словно Юля могла прятаться под столом или за холодильником.
– Она там, – я махнула рукой на дверь нашей девичьей светелки.
– Очевидно, не одна? – уточнил следователь, сделав пару шагов и насторожившись.
– С Эдуардом и Чучундрой, – ответила я, прислушиваясь к доносящимся из комнаты звукам и стараясь не выдать растущего беспокойства.
За дверью стучали, скрипели, топали и издавали невнятные гортанные звуки.
Бог мой, чем они там занимаются? Предаются бурной страсти? Всего лишь через полчаса после знакомства?!
– С Чучундрой? – повторил следователь, делаясь задумчивым.
Я бы тоже озадачилась, гадая, кому принадлежит такое имечко.
Хм, если вдуматься, мои родители не такие уж изверги. Я хотя бы не Чучундра Павловна по паспорту, уже и на том спасибо.
– Кто-кто, а Чучундра вашей беседе точно не помешает, – заверила я следователя.
С чего бы такому страшилищу, как наш кактус, мешать допросу? Напротив, он даже может помочь. Не зря ведь разные жуткие предметики и вещички – обязательная часть убранства классической пыточной.
Меня больше волновало, не помешает ли чему-нибудь наш случайный товарищ Эдик, но узнать это, не заглянув в комнату, возможности не было.
Я громко покричала:
– Тук-тук! – и еще продублировала сигнал стуком, который поднял бы Илью Муромца, тридцать лет и три года проспавшего на печи.
– Ой, здрасте! – оживленно сказала открывшая нам Юля и шумно сдула локон со щеки.
В руке у нее была швабра.
Бог мой, неужто они делали уборку?!
«Версия с бурной страстью выглядела более убедительной», – высказался мой внутренний голос.
– Позволите войти? – спросил вежливый следователь.
– Конечно! – ответила Юля и сделала резкий выпад шваброй вниз и в сторону.
Откровенно толкаясь, мы со следователем протиснулись в комнату, и я наконец смогла понять, какой увлекательной физкультурой занимались Юля и Эдик.
Они положили набок открытую коробку от пылесоса и загоняли в нее Чучундру подсобным инструментом: Юля – шваброй, а Эдик – крючковатой ручкой мужского зонта.
Чучундра выглядела изрядно загнанной, но не в том смысле, как надо бы: здорово помятая и сильно полысевшая, упаковать себя она все-таки не дала.
– А что это вы тут делаете? – спросил заинтригованный следователь въедливым голосом приставучего мальчика из старого фильма.
– Э-э-э… Это мы тренируемся! – нашелся Эдик.
– Это у нас как бы керлинг, – сказала Юля и со скрипом потерла пол шваброй.
– И одновременно как бы хоккей с мячом, – добавил Эдик и стукнул кактус клюшкой так удачно, что наконец-то случился гол. – О! Один – ноль в мою пользу!
– Хоккей с кактусом? – лишь самую малость удивился следователь.
Я подумала, что у него очень крепкие нервы.
– Ну, это же летний вид спорта! – не задержался с ответом Эдик. – Для жарких стран с тропической растительностью!
– Понятно, – обронил следователь.
И явно соврал: по нарочито невозмутимому лицу его было видно, что с диагнозом Юли и Эдика он еще не определился.
– Юлия Юрьевна, могу я с вами побеседовать?
– Да! А о чем? – Юля отбросила швабру и охотно пошла на сотрудничество.
– Это приватный разговор, – сказал следователь и выразительно покосился на Эдика.
