– Что сомнительно, – услужливо подсказала я.
– А вот хамить не надо, – нежно сказал муж. – Мало того что ты вляпалась черт знает во что, так еще, когда я хочу помочь, норовишь сказать мне гадость. Неужели ты не понимаешь, дура ты…
Из-под стола раздалось злобное рычание, и мой муж осекся на полуслове. Элси – замечательная собака, умная, добрая, иной раз даже в ущерб своим основным обязанностям сторожа и охранника. Но есть у нее одна странность: совершенно не переносит слово «дура». Причина этого – весьма уважительная. Как-то раз, когда Элси была еще совсем молодой, но уже далеко не глупой, у нас в доме объявился случайный гость на один вечер. Кто из нас с мужем с ним познакомился, кто сдуру пригласил – давно забылось. Но зато прекрасно запомнился сам вечер. Гость был из породы поэтов-графоманов, тех, кто способен разговаривать только о себе и своих стихах, да еще читать эти самые стихи вслух в совершенно невероятном количестве. Плюс оказался не дурак выпить и очень быстро опустошил наш скудный запас спиртных напитков. А поскольку дело происходило во времена присноизвестной антиалкогольной кампании, то он, можно сказать, просто разорил нас. Вся «жидкая валюта», любовно собираемая всеми правдами и не правдами, по талонам и по блату, на глазах исчезала в бездонной утробе гостя.
Первой не выдержала Элси и на одном из трогательных рифмованных пассажей, который наш гость декламировал со смаком и завыванием, вдруг тоскливо и протяжно завыла. Мы с мужем непроизвольно прыснули со смеха, а гость, обиженный до глубины души, рявкнул: «Дура!» – и пнул Элси вбок.
В первый – и последний! – раз в жизни нашей собаке нанесли такое оскорбление. Элси моментально прекратила выть и резво вцепилась гостю в щиколотку. Мы с трудом заставили ее разжать зубы, с еще большим трудом успокоили нашего гостя (потратив на это остатки спиртного) и наконец выпроводили его восвояси, разобиженного, перемазанного йодом и обмотанного бинтами.
Позже выяснилось, что у Элси замечательная память. Когда какое-то время спустя в пылу супружеской полемики мой муж произнес заветное: «дура», адресуя его – и не без оснований! – мне, то Элси зарычала и чуть было не прокомпостировала ногу собственному хозяину. Псина ясно дала понять, что в ее присутствии таким словом лучше не баловаться. Справедливости ради надо сказать, что и слово «дурак» из супружеского лексикона (да и из обихода вообще) пришлось исключить, равно как и все однокоренные слова. Конечно, это не мешает нам по-прежнему бурно выяснять взаимоотношения, ибо в великом и могучем русском языке есть масса синонимов запретному слову. На такие определения, как «идиотка», «кретинка», «малоумок» и даже «придурок», Элси не реагирует.
Но на сей раз табу было забыто, и мой муж, не подумав, произнес это самое слово. Реакция Элси была мгновенной: собака выскочила из-под стола, где до сих пор мирно дремала, положив голову на мои тапочки, и злобно зарычала. Не на меня, разумеется.
– Сумасшедший дом! – разозлился муж. – Одна шипит, другая рычит, и обе требуют выбирать выражения. Осталось только тебе начать кусаться, а Элси – ездить в заграничные турне. Тогда вас с двух шагов различить нельзя будет.
Опять издевательские намеки! Пару лет тому назад под влиянием какого-то непонятного мне самой чувства я вдруг решила изменить цвет волос и выбрала для этой цели краску с романтическим названием «Тициан». Получилось нечто невообразимо рыжее, в принципе даже красивое, но, к сожалению, абсолютно совпадавшее по колеру с мастью Элси. Муж долго корчился от хохота, а еще дольше – по поводу и без повода – напоминал о том сходстве, которое имеется между мной и нашей собакой.
– Между прочим, с собакой пора гулять, – напомнила я, отказавшись от вполне законного желания продолжить перебранку и взять реванш. – Остальное обсудим после. Животное не виновато в том, что…
– Что у нее хозяйка…
Из-под стола снова послышалось приглушенное рычание. Дальше – больше: на предложение гулять Элси среагировала своеобразно, повернулась к моему мужу спиной и всем своим видом (а также поскуливанием) дала понять, что предпочитает мое общество.
– Тебя одну я не выпущу даже с собакой, – вздохнул муж. – Элси способна рычать только на своих близких. А со мной она идти не желает. Значит, отправляемся на прогулку втроем.
Против этого варианта Элси ничего не имела.
Когда мы уже выходили на лестничную площадку, в квартире раздался телефонный звонок. Чертыхнувшись, муж пошел отвечать, а меня Элси потащила вниз по лестнице. Я успела только крикнуть, что буду ждать у подъезда, – и выкатилась вслед за собакой на улицу. Там я спустила Элси с поводка и предоставила резвиться на скудном московском газончике. Сама же вновь и вновь прокручивала в памяти случившееся и те меры, которые необходимо теперь предпринять.
Необходимо встретиться с Аськой и вытащить из нее побольше сведений. Не желаю я больше быть за болвана в преферансе. И если мне даже проломят голову, то по крайней мере буду знать, за что. Согласитесь, обидно получить по черепушке просто так, за прекрасные глаза и за собственную глупость.
После этого надо заново проанализировать ситуацию, не исключено, что с помощью мужа. И если мы в две головы не сумеем придумать ничего путного, значит, придется нарушить еще один строгий запрет и обратиться к Володе Пронину, моему старинному, еще со школы, приятелю. Его еще тогда дразнили «майором Прониным» – по имени первого советского детектива-аса, а теперь уже и не дразнят. Он действительно майор и действительно классный специалист сыска. Беда в том, что мой муж ревнует меня к нему. Со всеми вытекающими из этого последствиями, хотя и абсолютно без оснований. Мы с Володей – хорошие друзья, хотя, к сожалению, редко встречаемся. Чаще общаемся по телефону – это мне милостиво позволяют.
Мои детективные размышления были прерваны самым бесцеремонным образом. Меня схватили за руку (больно, между прочим!), и одновременно чужая рука зажала мне рот. А в самое ухо очень внятно сказали:
– Без глупостей. Тогда все будет тип-топ. А если пикнешь…
«Пикать» я не стала, а с перепугу да и со злости впилась в чужую руку зубами. Запало, наверное, в память недавнее пожелание мужа. Вцепилась от души, Элси бы обзавидовалась. Рука отдернулась, и раздался истошный вопль:
– Дура! Да я тебя сейчас…
Договорить неизвестный, плохо видимый в сумерках мужик не успел. В воздухе мелькнула рыжая торпеда, и Элси вцепилась ему в ту руку, которой он держал меня за запястье. То есть в еще непрокушенную. Одновременно с воплем, который издал мужик, послышался знакомый голос моего мужа:
– Стой! Стой, мерзавец, убью на месте!
Логики в этом не было никакой: своего рода вариация на тему «Выходи-ка, Билли, чтоб тебя убили». Мужик, естественно, стоять не стал, стряхнул с себя Элси и дал стрекача. Элси я предусмотрительно схватила за поводок и никуда не отпустила, хотя она и рвалась в погоню, а муж понял, что в темноте ловить неизвестно кого бесполезно. Зато всю нерастраченную еще энергию он вложил в пламенную речь, доказав мне как дважды два, что более легкомысленной, взбалмошной и безмозглой авантюристки, чем его законная супруга, найти просто невозможно, даже если объявить всепланетный розыск. Убежденная не столько его красноречием, сколько очередным неприятным приключением, я покорно кивала и поддакивала.
Мы возвращались домой. Элси гордо шла рядом, и посему столь уместное и наиболее выразительное слово, определявшее мою натуру точнее всего, произнесено так и не было.
В отличие от меня мужу не чужд инстинкт самосохранения.
На следующий день я первым делом позвонила Асе и потребовала личной встречи. «Там, где мы с тобой в первый раз поругались», – обозначила я место нашего свидания, поскольку в последний момент спохватилась, что телефон – если не мой, то Аськин, а то и оба сразу – самым распрекрасным образом могут прослушивать. И время постаралась зашифровать как могла. То есть предложила «часом икс» считать разницу в нашем возрасте, а она у нас составляет три дня. Не сразу, но до моей подруги все-таки дошло, что именно я пыталась ей втолковать, и она – честь ей и хвала! – воздержалась от ненужных вопросов и уточнений. В экстремальной ситуации на Аську всегда можно было положиться, а при нынешних нравах, когда все ситуации можно считать экстремальными, ей просто цены нет.
Встретились мы в скверике возле старого здания МГУ, в просторечье именуемом также «психодромом». Почему – не знаю, не с нас это началось, не нами кончится. Именно на этом скверике мы с Асей поругались в первый и в последний раз в жизни чуть ли не насмерть, поскольку один и тот же кавалер одновременно назначил нам свидание, а мы, две зеленые дурочки, стали обвинять друг друга в злонамеренном разбивании личного счастья. Потом-то, конечно, разобрались и устроили шутнику веселую жизнь, но ссору эту запомнили на всю жизнь.
