– Сергей, постой! Что это за ерунда такая? – я показала на портрет Илюхи.
– Ты что, ничего не знаешь? – удивился Сергей. – Илюха разбился на машине.
– Господи, когда?!
– Позавчера, утром.
– Он же у меня был утром, забирал эту свою чертову машину, – все еще не хотела верить я.
– Ну вот, а потом, когда ехал по кольцевой, на полном ходу врезался в бетонное ограждение. Кто-то там его подрезал, есть свидетели, и умчался, а Илюху развернуло – и в бетон. Говорят, тормоза отказали. А Илюха ведь гнал под 120, не меньше. В общем, погиб на месте. Похороны завтра, здесь прощаться будем. Придешь?
– Да, конечно, – прошептала я. – Приду.
Я и не предполагала, как много места в моей жизни занимал Илюха. Шумный, нагловатый, язвительный, сибарит и эпикуреец, Рискин был неотъемлемой частью моего мира. И когда эта часть вдруг исчезла, образовалась огромная дыра, из-за которой вся конструкция стала очень неустойчивой.
Последние дни я только и делаю, что реву. У меня распух нос от бесконечных вытираний, покраснели глаза, и в целом я похожа на больного насморком муравьеда. Вчера ко мне неожиданно пришла Анжела. Я открыла дверь и увидела живую иллюстрацию к стихотворению Агнии Барто «Зайку бросила хозяйка». И пусть эта зайка весила не меньше центнера, но выглядела она таким несчастным, вымокшим до нитки и никому не нужным зверьком, что я не выдержала и разревелась снова. А ведь буквально за полчаса до прихода Анжелы я с трудом успокоилась, и то благодаря Лешке. Он звонил теперь несколько раз в день, и я подсела на его звонки, как на наркотик. Наверное, без них я не смогу уже.
В общем, увидев мои слезы, птенчик заголосил еще громче, и, боясь, что соседи примут этот вой за сирену МЧС, я втащила ее в квартиру. Там уж мы наплакались от души, а потом успокаивались при помощи старинного народного средства – напились в зюзю.
Утром я проснулась от звуков работающего бульдозера. Я никак не могла открыть глаза, пыталась натянуть подушку на голову, стараясь заглушить звук, но звук проникал во все щели. Вот же гады, что они там надумали копать в нашем дворике, трубу прорвало, что ли? И почему нужно обязательно начинать работу в такую рань? Я долго ворочалась в постели, ругаясь гадко и нецензурно. Бульдозер ревел. Наконец, не выдержав неравную борьбу, я села на кровати. И неожиданно обнаружилось, что рев идет не с улицы, а почему-то с пола. Я долго тупо смотрела на бесформенную груду постельного белья, которая и являлась эпицентром звука. Инопланетяне, что ли, радиобуй подбросили? Но тут из кучи высунулась миниатюрная ножка размера эдак 43. Фу ты, черт, это же птенчик у меня ночевать остался, потому что уж очень мы вчера взгрустнули. А упитая Анжела могла призвести в нашем городе такие разрушения, что Годзилла утопился бы от зависти. И это не бульдозер ревет, это воробушек похрапывает.
Пока я пыталась вспомнить, что такое координация движений и как применять ее на практике, рычанье прекратилось. Груда простыней зашевелилась, послышался страдальческий стон, и на свет божий явился воробушек.
– Доброе утро, – продудела моя собутыльница.
– Ага, – промычала я. Ба, да я сегодня просто спикер палаты лордов, так и сыплю цветистыми речевыми оборотами!
Взглянув на то, что было когда-то лицом Анжелы, я обреченно взмахнула рукой. У меня, разумеется, не лучше. Я собрала то, что от меня осталось, в кучку, сложила эту кучку в мешок и поволокла все найденное в ванную. Отмокать.
Когда через полчаса я вышла оттуда, то уже могла самостоятельно передвигаться, ориентироваться в пространстве и даже произносить простые фразы типа «дай», «хочу», «…». Вот ведь умничка, правда?
Оказалось, что постель уже убрана, следы вчерашнего безобразия ликвидированы, посуда вымыта, а на столе источают волшебный аромат две чашечки крепчайшего кофе.
– Нет, Анжелка, ты все-таки волшебница, я была права тогда, – восхитилась я, – а Илюха ерунду говорил…
У Анжелы задрожали губы.
– Ой, прости, – спохватилась я, – ну никак не могу привыкнуть, что его уже нет. Ведь недавно мы тут так славно сидели, – я уже готова была опять разнюниться.
– Да ничего, я тоже не могу поверить. Но придется, – вздохнул птенчик, и мы молча допили кофе, оказавший на меня самое благотворное действие.
Воробушек вскоре собрался и упорхнул, ей пора было на работу. Хорошая она все-таки баба, была бы Илюхе славной женой, если бы он вообще когда-нибудь захотел остепениться. Но не случилось.
Я съездила в редакцию, получила наконец причитающиеся мне деньги, зашла в магазин и купила бутылочку моего любимого «Бейлиса». Завтра ведь уже 21 июня, у моего Таньского заканчивается отпуск, и она должна вернуться из Турции. Загорела, небось, накупалась, хоть развеселит меня немного своими рассказами о южных приключениях в стране знойных мужчин. Скорей бы приехала!
Не успела я открыть дверь своей квартиры, как вдруг резко заорал телефон. От неожиданности я подпрыгнула, пакет выпал из рук и хряпнулся о порог квартиры. Ну не дай бог разбилась дорогущая бутылка ликера! Убью звонившего, кем бы он ни был! Не обращая внимания на вопящий телефон, я подняла пакет. Ф-у-ф, все в порядке, не разбилась. Теперь можно и к телефону подойти.
– Алло, слушаю.
– Привет, Нюша, как дела? – услышала я Жанкин голос. – Ты уже готова, вещи там, бумаги – все собрала?
– В смысле? – не въехала я.
– Что значит – в смысле? – возмутилась Жанка. – Ты что, уже в старческом маразме? Рановато, Нюся, рановато. Напоминаю, что сегодня пятница, 20 июня, а в понедельник за тобой придет машина, чтобы увезти тебя на пять дней ко мне. Вспомнила?
– А, ты об этом. Знаешь, Жанка, давай перенесем. Не могу я сейчас, никак не могу.
– Это с какого перепугу? – опешила Жанка. – Мы же договорились!
– Знаешь, на днях погиб Илюха Рискин, мой хороший друг. Я до сих пор в себя прийти не могу, какая там работа! Давай через пару месяцев, когда я вернусь из Москвы, хорошо?
– Сочувствую, Аннушка, – впервые назвала меня пристойно Жанка, – но тогда тем более ты должна ко мне приехать.
– Почему тем более? – не поняла я.
– Потому что совсем незачем тебе киснуть одной, до июля десять дней еще, будешь сидеть, хандрить.
– Ну зачем одной. Завтра Таньский возвращается с юга, попрошу ее пожить у меня, – бодрилась я.
– Предположим. Но ведь она выйдет на работу, и будете вы общаться только по вечерам, а целый день будешь все равно одна выть на луну. А я всю неделю буду дома, сама ведь себе хозяйка. У меня есть сауна, бассейн, тренажерный зал, готовить тебе не надо – побудешь у меня, как на курорте, даже позагораем у бассейна, если дождя не будет.
– Думаешь? – дрогнула я. А ведь соблазнительно, черт возьми. Хотелось бы появиться в Москве не опухшей от слез и растолстевшей от поедания плюшек на нервной почве индюшкой, а отдохнувшей, загорелой и постройневшей бентамской курочкой. – Ладно, договорились. Только учти, интенсивной работы над материалом не обещаю, еду к тебе отдыхать. Но диктофон возьму, не волнуйся.
– Отлично! – обрадовалась Жанка. – А кстати, наш уговор помнишь?
– Какой?
– Ну насчет сохранения тайны?
– А, да, конечно, помню.
– И как?
– Разумеется, выполнила, – честно ответила я (Лешка не в счет), – да и не до того мне было, сама понимаешь, когда тут такая беда случилась, – и я опять захлюпала носом.
– Эй, эй, Нюсик, хватит. Давай-ка лучше готовься, собирайся. И удержись эти два дня, не проболтайся своей Татьяне, ладно?
– Ладно, постараюсь, – буркнула я.
Жанна прощебетала еще что-то успокоительное и отсоединилась. И чего на нее Илюха бочки катил, нормальная ведь баба, вон сколько мы с ней не виделись, и нате вам – заботится, в гости зовет. Но тайну свою бедный Илюха унес с собой.
Оставшиеся два дня пролетели незаметно, заполненные дегустацией привезенных Таньчиком турецких вин, рассматриванием ярких фотографий и захватывающими живописаниями отпускных приключений. Загорелый Таньский с сияющими глазами, азартно жестикулируя, пыталась изобразить в моей тесной халупке рафтинг – спуск по горной речке. Угомонилась, только разбив пару фарфоровых безделушек.
– Здорово, видно, было, вижу, – радовалась за подругу я, – а как там знойные турецкие мужчины?
– В штабелях, – деловито ответила Таньча.
– Это понятно, а высота штабелей?
– Достаточная. Зато я знаю теперь, как по-турецки будет слово «красавица», – гордо сказала подруга.
– Ну и как?
– Гюзелим! Уж наслушалась я, – скромничала Таньский, – волей-неволей запомнишь.
– Ну все, теперь с турками можешь общаться на их родном языке.
– Само собой, я еще много слов знаю: стакан по-турецки бардак, кровать – галстук, остановка – дурак, – зачастила полиглотка.
– О-бал-деть! – восхитилась я. – А дальше?
– А все.
– И действительно, зачем больше? – согласилась я. – Основные для общения с мужчинами термины ты выучила. В общем, по бардаку – и в галстук, правильно?
