Платный вход в вокзалы придумали уже сравнительно недавно, с подсказки мэра, научившего МПС делать деньги из воздуха. То есть пассажир, имеющий конкретный билет на сегодняшнее число, мог пройти в зал ожидания задарма, однако граждане встречающие за право посидеть в тепле обязаны были выкладывать денежки. Официально все это производилось под лозунгом борьбы с вокзальными бомжами, у которых не могло быть ни билетов, ни денег, а также в целях профилактики: предполагалось, что вокзальные воры испугаются мальчиков из охраны либо пожадничают платить и будут задержаны той же охраной при попытке перепрыгнуть через турникет. Курочкин до сих пор не знал, убоялось ли вокзальное ворье нововведений, но вот живописные бомжи продолжали как-то просачиваться на охраняемую территорию, тихо спали днем по углам, а ночью выходили на сбор пустых бутылок. Про одного из таких бомжей, прозванного Филином, даже написал на днях «Московский листок»; сейчас этот Филин (дедок лет семидесяти) сочно похрапывал на лавке в тени искусственной пальмы. Рядом были сложены в кучку небогатые пожитки деда. Обычные посетители вокзала старались не занимать ближайшие к бомжу лавки, и Курочкин легко нашел свободное место. Оставалось лишь проверить, крепко ли спит старик.
– Кхэ-кхэ! – громко откашлялся Дмитрий Олегович. Филин не проснулся, только пробурчал что-то сквозь сон и натянул на себя серую рогожку, играющую роль одеяла. Журналист «Московского листка» дознался, что в былые годы Филин был инженером-путейцем и даже неплохим, но потом состав его по причине пьянства стремительно двинулся под откос, пока не очутился в грязном вокзальном тупичке рядом с пластмассовой пальмой в горшке.
Под прикрытием этой пальмы и спящего бомжа Дмитрий Олегович вновь обследовал содержимое дипломата; Теперь он уже интересовался не деньгами, а чем-то, могущим навести его на след таинственных хозяев ценного груза. Теоретически на след его могли бы навести уже сами банковские упаковки, но – несмотря на популярные лекции Валентины – Курочкин продолжал быть полным профаном в денежных делах. Значки и цифры на бандеролях оставались для него китайской грамотой. С таким же успехом сама Валентина могла бы нарисовать простенькую формулу гидролиза целлюлозы и объяснить, при каких условиях в качестве конечного продукта образуется именно D-глюкоза… Дмитрий Олегович вздохнул и оставил попытки разобраться с упаковками банкнот. Ничего не прояснил и старый номер «Свободной газеты», брошенный поверх пачек. Курочкин не очень любил читать про политику, однако добросовестно исследовал газету с начала и до конца от латинских девизов «Mea culpa» и «O tempora, o mores!» – и до подписи «Главный редактор Виктор Морозов». Единственно, в чем уверился Дмитрий Олегович по прочтении номера, – так это в том, что газета попала в одну компанию с долларами совершенно случайно и решительно никакого отношения к владельцам денег ни сам главный редактор Виктор Морозов, ни вся его газета не имеет. Слишком размашисто обращался в своей передовице господин Морозов с миллиардами рублей, баррелями нефти и квадратными километрами территорий. На такую размашистость, как правило, способны люди, у которых всегда туговато с наличностью, а недвижимое имущество ограничивается старой моторной лодкой. Сам Курочкин был тоже из таких людей, даже без лодки. Только он, по крайней мере, предпочитал помалкивать в тряпочку, а не давать президенту США пространных советов, как тому лучше обустроить Америку…
Счастливым билетом для Дмитрия Олеговича неожиданно оказался смятый листок, на который он сперва не обратил внимания. Сперва Курочкин мельком углядел смешную рожицу на «Листке» и еще подумал, что это вряд ли автопортрет владельца четверти миллиона долларов. И лишь затем, отодвинув в сторону бабушкин будильник, обнаружил: листок – не обычная бумажка, а фирменный бланк. С грифом, адресом, двумя телефонами и факсом – все, как положено в солидном бизнесе.
Фирма называлась «Мементо».
Название было знакомое. Дмитрий Олегович, разумеется, не знал, что именно производит, продает или покупает означенная фирма, однако слово, призывающее граждан о чем-то помнить, периодически мелькало на телеэкранах – чаще всего во время каких-нибудь сериалов, которые так обожала Валентина. Супруга всегда была самого низкого мнения о телерекламе, какой бы то ни было. По ее словам выходило, что берутся оплачивать такую бестолковую белиберду только полные обалдуи, заставляя других обалдуев прерывать интересное и полезное зрелище идиотскими заставками, экономическая эффективность каковых – уж поверьте слову опытного бухгалтера! – ниже не бывает. Соответственно и деньги, потраченные на рекламу, – выброшенные деньги. Проще их взять да и выбросить на улицу.
Вспомнив эти Валентинины изречения, Дмитрий Олегович с трудом удержался от нервного смешка: ему вдруг пришло в голову, что фирма «Мементо» точно последовала совету его супруги и в самом деле выкинула полный чемоданчик денег. А Курочкин этот чемоданчик подобрал…
– Хррр… – зарычал во сне вокзальный бомж Филин и перевернулся на другой бок. Должно быть, бывшему работнику путей сообщения приснилось, будто он – паровоз под парами и уже виден свет в конце туннеля.
Дмитрий Олегович осторожно поправил сползшую с Филина рогожку и поднялся с места. В принципе неважно, для рекламы ли предназначались потерянные доллары или для чего другого. Курочкину все равно. Если дипломат с деньгами действительно принадлежит фирме «Мементо», он его вернет хозяевам – и дело с концом.
В зальчике, где одну стенку из четырех занимали телефоны-автоматы, Дмитрий Олегович обнаружил картинку, радующую сердце любого художника-сюрреалиста. Три небольшие очереди протянулись всего к трем автоматам из доброго десятка: к остальным, видимо, нечего было и подходить. Курочкину с детства везло на неработающие телефоны; из двушек и жетонов, опущенных в безответные прорези Димой, Дмитрием и Дмитрием Олеговичем, можно было сложить пирамидку приличных размеров. В студенческие годы Курочкин мечтал изобрести такой химический индикатор, типа лакмусовой бумажки, который бы при соприкосновении с корпусом телефона-автомата, сразу давал явный ответ. Осталась бумажка нейтральной – можно звонить, покраснела – лучше и не соваться к трубке. Лишь к шестому курсу до студента Димы дошло, что невезение не подчиняется объективным законам естественных наук и что все зависит от конкретного человека. Предположим, Д. Курочкина.
– …Работает? – на всякий случай осведомился Дмитрий Олегович у очкастой дамы впереди после того, как до него дошла очередь.
– Работает, – обнадежила дама, уходя, и Курочкин, поместив один из своих жетонов в прорезь, набрал первый номер с бланка фирмы «Мементо».
В трубке пискнуло, жетон провалился в щель, а затем наступила тишина.
– Алло! – крикнул Курочкин в пустоту. В ответ ему из трубки донесся писк, на сей раз длинный и протяжный. – Алло! – На самой высокой ноте писк внезапно оборвался, и пошли обычные короткие гудки.
«Гадина какая!» – мысленно заругался Курочкин на Фортуну, перешедшую от крупных неприятностей (в виде находки злополучного чемодана) к совсем уж мелким пакостям вроде поломки телефона-автомата перед самым курочкинским носом.
– Похоже, испортился… – сообщил Дмитрий Олегович очереди позади него. – Не соединяет почему-то…
Очередь, состоящая из молодой спортивной парочки с рюкзаками, угрюмой бабки с узлом и гоблиноватого вида парня со здоровенным баулом в руке, быстро рассредоточилась по двум оставшимся очередям. Через несколько секунд Курочкин остался в одиночестве, сжимая в руке бесполезную трубку. В трубке прерывистые гудки тем временем сменились длинным, нормальным.
Дмитрий Олегович еще раз поглядел на бумажку с телефонными номерами – и про себя обозвал себя последним идиотом. Автомат был исправен и притом невиновен в курочкинской глупости. Да и Фортуна вряд ли предполагала, что Дмитрий Олегович наберет по ошибке номер факса. Отсюда и писк вместо ответного «Алло».
Ошибка стоила Курочкину четверти всего наличного запаса жетонов; осталось еще три штуки. Дмитрий Олегович сунул в паз очередной пластмассовый кружочек, тщательно сверился с «Мементовским» бланком и лишь затем накрутил нужный номер.
Пошли длинные гудки. Первый, второй, третий…
После шестого «би-ип» Курочкин повесил трубку на место. В запасе оставались все те же три жетона и только один номер. Ну-с, госпожа Фортуна…
Дмитрий Олегович глубоко вздохнул и набрал последнюю комбинацию цифр, обозначенную на смятом бланке с рожицей.
Длинные гудки. Потом со щелчком в прорези исчез жетон, а из трубки донесся приглушенный женский голос:
– Фирма «Мементо» слушает.
Дмитрий Олегович откашлялся. Пока он дозванивался, заранее заготовленные умные и веские фразы куда-то делись.
