У меня не получалось даже заплакать. Глаза горели, словно их засыпало песком.
Я встала с опротивевшего навсегда дивана. Фотографии рассыпались, поблескивая, словно болотные окна. Посмотри – и провалишься в вонючую бездну.
Хватит, насмотрелась. Еле выбралась.
Я подошла к крыльцу и с грустью взглянула на безжизненно поникший дом. Окна не светились теплым светом, значит, Алексей уехал. Скорее всего, сразу после того, как отдал мне фотографии. Боялся, что я побегу следом оправдываться и выяснять отношения?
Какая разница, о чем он думал и чего боялся? Ведь все это было сгоряча, он успокоится, наша дочь…
НЕТ.
В дом идти не хотелось. Больно очень. Там – еще теплилась жизнь, которой больше нет.
Но придется. Слишком поздно, чтобы уезжать. Машина моя в городе, потому что Лешка… Алексей запретил мне садиться за руль с моим пузиком. С животом. Заботился о беременной жене. Любил. И любит…
НЕТ.
Да, да, да!
НЕТ.
Так, ладно, пора спать. Надо бы поесть, дочу покормить, но кусок в горло не лезет. Тошнит от одной мысли о еде. Потерпишь, солнышко?
Мягкий толчок. Спасибо, родная.
Я вошла в дом и, не зажигая света, потащила себя наверх. В нашу спальню? Нет, в гостевую. Там нет воспоминаний.
На пороге комнаты мои силы вдруг закончились. О том, чтобы принять душ, не могло быть и речи. До кровати бы добраться, не уснуть на коврике.
Добралась. И отключилась.
Включаться не хотелось. Совсем. Но солнце, ворвавшееся в комнату сквозь не зашторенное окно, тормошило меня, светило сквозь веки, щекотало теплым лучиком лицо. Спать дальше не получилось.
Ого, уже почти двенадцать! Так, надо быстренько собрать вещи, главное, не забыть паспорт. Но вначале – душ!
Вода смыла напряжение, привела в порядок мысли. Но смыть боль не смогла.
Все свои вещи я забирать не стала, тяжелая сумка мне ни к чему. Белье, пару платьев, сменная пара обуви – и достаточно. А свидетельство о браке пусть остается в московской квартире Алексея.
Внизу было пусто и тихо. Значит, Алексей не вернулся. Вот и хорошо. Пойду, покормлю малышку.
Ничего хорошего. Я вяло дожевывала бутерброд с сыром, запивая его кофе, когда услышала шаги на крыльце.
Сердце вскрикнуло и забилось. Руки задрожали, расплескав кофе. Бутерброд выпал сам.
Надежда, которая, как я думала, ушла совсем, прибежала и, задыхаясь, замерла.
Лешка, ты пришел, ты…
НЕТ.
Лицо моего мужа заледенело еще больше. А глаза опустели, в них не было даже боли. Он стоял в дверях и молча смотрел на меня. Смотрел с холодной отчужденностью. Я нашла, не знаю где, силы встать и взглянуть в лицо моей жизни. Той жизни.
– У меня к тебе только одна просьба, – голос мой почти не дрожал, держись, ты сможешь!
– Какая же? – приподнял бровь Алексей.
– Пожалуйста, займись оформлением развода сам. Я написала, что согласна с любым твоим решением. Бумага на столе в гостиной. Что касается нашей дочери…
– Нашей дочери?
– Да, нашей дочери, – я удивленно посмотрела на Майорова. – Та гнусь, что на фотографиях, происходила в день свадьбы Вики, утром. Если помнишь, я рассказывала тебе о непонятной ситуации с уколом.
– Всю ночь думала? – пустота в его глазах сменилась презрением. – Выкрутиться надеялась?
Я задохнулась и сжала зубы так, что они заскрипели от напряжения. Говорить в таком состоянии было трудно. Да и что говорить? Оправдываться, доказывать?
– И не надо смотреть на меня, как на подонка. – Алексей брезгливо скривил губы. – Я, скорее, доверчивый кретин. Но ничего, это поправимо. А на развод я подам, не сомневайся. Если ты думала убить меня своим благородством, то ошиблась. Что касается ТВОЕЙ дочери… – он издевательски скопировал мою интонацию.
Это привело меня в боевую готовность. Да что же это происходит такое? Он решил отказаться от ребенка? Неужели я в нем настолько ошибалась?
– Хорошо, пусть будет моей, – я усмехнулась, взяла сумку и направилась к выходу. – Мы и не собирались претендовать ни на что, – с трудом вздохнула. – Ни на что, кроме отцовской любви.
– Отцовской?!! – ноздри Алексея побелели от ярости. – Какая же ты дрянь! – трясущимися руками он вытащил из кармана какую-то бумажку. – Вот, смотри! Ты хихикала, что я переболел в детстве свинкой? Хихикай снова – болезнь не прошла без последствий. У меня не может быть детей. Я БЕСПЛОДЕН!
Абсурдность этой информации на время отключила мое восприятие. Я смотрела сквозь что-то кричавшего Алексея, ничего не ощущая. Ступор. Или топор, расколовший вдребезги мозг.
Не-е-ет, вовсе даже не топор. А хороший такой, увесистый подзатыльник, основательно встряхнувший пустоту внутри. И оказалось, что там совсем не пусто. От толчка вернулись все чувства и эмоции. Последней, чихая и кашляя, с грохотом обрушилась откуда-то способность к логическому мышлению.
Я-то знаю, что малышка НАША. У меня, кроме Лешки, никого нет и быть не может. Эпизод с Голубовским глумливо ухмыльнулся, получил пинок в зад и улетел в тесный чулан. Там ему и место, надо будет замуровать на досуге.
Значит, у Андрея есть сообщники. Кто-то ведь сфальсифицировал результат анализа. Кто-то передал эти фотографии Алексею. Кто-то постоянно нагнетал обстановку, исподволь настраивая мужа против меня. Кто-то, кто был рядом…
– Откуда у тебя эти фотографии? – бесцеремонно вклинилась я в мутный поток его обвинений.
– Что? – Алексей, наполненный яростью до самой макушки, не мог переключиться сразу.
– Во-первых, прекрати орать, – сухо процедила я, подходя ближе, – не забывай, что перед тобой – женщина, причем беременная. Я не желаю выслушивать твой бред. И доказывать ничего не собираюсь. Если ты вот так, с ходу, поверил в невозможное, значит, я в тебе ошиблась.
– Ты?! Ты ошиблась?!! – Майоров задохнулся от возмущения.
– Я. Потому что когда против тебя началась травля, я ни секунды не сомневалась в твоей невиновности.
– Это – совсем другое дело.
– Нет, Лешенька, не другое. Но, повторюсь, унижать себя оправданиями я не буду.
– А что во-вторых? – сухо поинтересовался Алексей. Если человек не хочет слышать, он не услышит никогда. – Ты пафосно начала с «во-первых».
– А во-вторых, собери мозги в кучку, напрягись и постарайся ответить на мой вопрос. Без воплей и истерики.
– Не хами, – буркнул Майоров. – Пакет Катерина нашла в нашем почтовом ящике. Запечатанный. И позвонила мне.
– На конверте, кроме твоего имени, ничего нет. Значит, бросил его не почтальон. Как пакет мог попасть в ящик без ведома консьержа? Ты спрашивал у охраны?
– Нет. Какая разница – кто, как?! – голос Майорова опять взлетел ввысь. – После того, как это увидел, я… А ведь там еще и диск с видеозаписью имеется. Хочешь, вместе посмотрим? Славный фильмец, немецкое порно отдыхает.
– Ты сейчас отвратителен, – спокойно заявила я. Но, Бог мой, как же трудно далось мне это спокойствие!
– Я?!
– Ты. И был отвратителен тогда, когда сразу же побежал проверять свое отцовство.
– Ну и что? Если раньше я не обращал внимания, когда мне говорили, какой я счастливчик, раз не получил осложнения после паротита…
– Кто говорил?
– Какая разница? Зато благодаря ей я смог оперативно выяснить правду.
– Ей? Ирине… – я усмехнулась и покачала головой. – Все ясно.
– Что тебе ясно? – глаза Майорова сузились, он опять заорал: – Хватит! Хватит выкручиваться и пытаться переводить стрелки на совершенно непричастных людей! Да ты…
Я отключила слух и, стараясь не смотреть на искаженное, чужое, но в то же время такое родное лицо, прошла мимо мужа и вышла на крыльцо.
Постояла, прощаясь с домом, деревьями, птицами. Правда, пение птиц заглушал натренированный голос выбежавшего следом Майорова, но попрощаться нам удалось.
Так, куда теперь? На автобус или на электричку? В автобусе сейчас невыносимо душно и воняет, день сегодня жаркий. Значит, остается электричка.
Я спустилась с крыльца и направилась к калитке. Шум позади смолк, заскрипел гравий на дорожке, затем Алексей, соревнуясь с гравием, сипло проговорил:
– Садись в машину, довезу до Москвы.
– Спасибо, не надо.
– Не дури, вон духота какая. В твоем положении…
– Как ты недавно подчеркнул, это – исключительно МОЕ положение, – я подошла к калитке, оглянулась и, горько улыбнувшись, сказала: – Какой же ты дурак, Лешка. Прощай.
И быстро, боясь разреветься, захлопнула калитку, окончательно разделив свою жизнь на «до» и «после».
Хотя в поселок я обычно добиралась на машине, но расположение железнодорожной станции приблизительно представляла. Где-то в получасе ходьбы от нашего дома.
Ага, в получасе. Легкой, упругой походкой по утренней прохладе. А под палящим солнцем, опустошенной и измотанной, да еще с малышкой…
В общем, когда спустя час я почти вползла на платформу, в висках пульсировало только одно желание: «Пить!!!»
Буфетчица, увидев меня, всплеснула руками:
