– Не кипятитесь, мисс, я вовсе не то имел в виду… Никто вас не захватывал. Вы нарушали общественный порядок в аэропорту, а это серьезный проступок!
– Ничего мы не нарушали! Мы такой народ, темпераментный. Это наша вина? Итальянцев вы бы не задержали.
– Вы были пьяны…
– Просто мы боимся летать на самолете, поэтому выпили немного, расслабились… Они у нас часто бьются, посмотрите статистику. Мы, между прочим, впервые попали в вашу страну, радовались…
– Чрезмерно радовались, – нахмурился собеседник и стал переводить слова Аграфены мужчине.
– Чего он говорит? Нас арестуют? – запаниковал Эдуард Эрикович. – Переведи!
– А если мы извинимся? Мы уже все осознали и поняли, – продолжала напирать Груня. – Разве у вас много письменных заявлений на наш счет? Или только словесная жалоба?
– Письменных нет, но комиссар участка очень бы хотел знать цель вашего такого массового визита.
– Мы – труппа театра, – пояснила Груня, – артисты.
– В самом деле артисты? – удивился переводчик. – Это многое объясняет. Или вы вообще, по жизни, артисты?
– Нет, по профессии, – поправила Груня, стараясь взять себя в руки, чтобы произвести на хмурого полицейского и дотошного переводчика благоприятное впечатление.
– Вы в отпуск?
– Нас пригласил Марк Тарасов, живущий у вас вот по этому адресу, – протянула художница записку, которую давний друг оставил Эдуарду, будучи в Москве. – Он ждет нас. Между прочим, господин Тарасов директор местного русского театра и пригласил нас выступить там. Можете все узнать у него, мы не обманываем.
– Это уважаемый человек, – сказал сначала комиссар, а затем и переводчик.
– Так вы его знаете? Вот и прекрасно! Позвоните ему, и он все подтвердит, – обрадовалась Аграфена. И продолжила щебетать, пытаясь поймать волну, разболтать суровых полицейских и разжалобить их. – А я, как художник, должна написать портреты его бабушки и дедушки. А еще мы бы пригласили вас на спектакль. Только он будет на русском, и вы вряд ли что поймете.
Комиссар сделал какое-то странное движение руками, и мужчины молча удалились.
– Куда они? Что сказали? – спросил Эдуард Эрикович.
– Я не знаю, ничего не ответили. Наверное, пошли связываться с Марком, – предположила Груня.
– Так ему и надо! Не захотел нас встретить в аэропорту, придется встречать в полицейском участке. Карлсон уже нашалил, – высказалась Татьяна.
– Таня, прекрати! – покраснел режиссер.
И гости венгерской столицы снова погрузились в томительное ожидание.
– Не люди, а звери! Хоть бы чаю дали или просто воды! – высказал недовольство ведущий артист Николай Еремеевич, которого буквально тряс «товарищ Опохмел». Главный герой театра, как уже говорилось, давно страдал алкоголизмом и сейчас очень сильно от него страдал.
– А я в туалет хочу, – выдала Татьяна.
Тут уж Эдуард Эрикович взорвался и кинулся на закрытую дверь.
– Я президенту буду жаловаться! Да что ж такое? Здесь женщина с инсультом, а вы ее держите в камере!
Почти сразу же дверь открылась, и на пороге возникли все те же лица, а с ними очень красивый, молодой мужчина. Его внешность была совершенна – высок, широкоплеч, с лицом, словно вылепленным по классическим образцам античного искусства, темно-темно-синие глаза смотрели пронзительно и умно, а темные волосы, слегка вьющиеся волной, касались ворота темной одежды.
– Это Вилли, он отвезет вас в дом Марка Тарасова, – сказал переводчик, представляя мужчину.
– Нас много.
– Всех отвезет, – заверил переводчик.
– Нас больше не задерживают? – прорвало Татьяну.
– Нет, штраф уплачен, все улажено. Но попрошу вас вести себя более тихо.
– Наш темперамент не погасить, русскую душу не затоптать! – опять понесло Эдуарда Эриковича, пока кто-то не закрыл ему рот рукой. По красному маникюру Груня поняла, что это сделала Татьяна.
Аграфена же вообще потеряла дар речи от вида Вилли, а когда встретилась с ним глазами, ощутила внутри разорвавшуюся бомбу. Молодые девчонки захихикали:
– Какой хорошенький! Вот это мужик! У нас в России таких нет!
– Девочки, он словно из службы эскорта.
– Боюсь, моих командировочных на такого красавца не хватит, – оценивающе посмотрела на него Настя и обернулась к Аграфене. – Груша, а ты что язык проглотила? Спроси у этого мачо по-английски, свободен ли он. Или, может быть, он гей?
– Я прекрасно говорю на русском, – вдруг сказал мачо очень низким, приятным голосом. – Следуйте за мной.
«Господи! Он слышал весь этот бред!» – вспыхнула до корней волос Груня, хотя как раз она ничего и не говорила.
Девчонки тоже растерялись, а затем начали смеяться. Смех их оборвался на неожиданной ноте, когда они увидели припаркованный к полицейскому участку огромный… катафалк, украшенный траурными венками и лентами.
– Это что?!
– Наш транспорт, – махнул рукой Вилли, не меняя выражения лица.
– Вы издеваетесь? Почему катафалк? – поджала губы Татьяна, хватая Эдуарда за руку, словно прося у него защиты и помощи.
– Извините, не успел сменить транспорт.
– Вы работаете водителем на кладбище? – округлила огромные и красивые глаза Анастасия.
– Нет, что вы, я всего лишь рою могилы, катафалк мне доверили чисто случайно, – серьезно ответил красавец-мужчина. И добавил: – А вообще, смотрю, мои ставки упали – от мальчика по вызову до водителя катафалка. Даже не знаю, что лучше.
– Но почему именно эта машина? Марк большой оригинал! – все-таки не сдержался Эдуард Эрикович.
– Мы сегодня хоронили Марка, и меня вызвали прямо с кладбища забрать группу задержанных, приехавших из России. Если бы я искал другой транспорт, вы бы просидели в заточении еще больше. Так что не обессудьте.
– Марк умер? Я не ослышался? – оторопел Эдуард, выражая общественное мнение и общественное изумление.
– Марк Анатольевич умер позавчера, сегодня, на третий день, похороны. Он говорил мне, что должна приехать группа русских артистов, где-то с неделю назад, но не сообщил ни дату, ни номер рейса. А потом, в связи с его смертью, вообще все из головы вылетело, закрутился. Столько хлопот и забот… Извините.
– Господи, какой ужас! – оцепенел режиссер. – Мы к нему летели, а он умер… Что же нам делать?
Вилли посмотрел на него и слегка улыбнулся, насколько позволяли приличия в данной ситуации.
– Комнаты приготовлены. Гости Марка – мои гости. Про организацию спектаклей он мне тоже говорил заранее. Живите, отдыхайте, играйте спектакли.
– Марк обещал нам бесплатное жилье и еду. А у вас?.. – осторожно поинтересовался Колобов с видом человека, который, если что, немедленно отправляется назад и улетает на родину. И его можно было понять. Мало того, что первым местом, куда труппа попала по приезде в Венгрию, оказался полицейский участок, так еще и человек, к которому они приехали – умер. Все складывалось крайне неудачно. Но в данный момент Эдуард думал не о Марке, а о себе.
– Еще раз повторяю: все, на что вы рассчитывали, остается в силе. И еще одно. Надеюсь, это вас как-то успокоит. Марк жил в моем доме, у него самого ничего не было. Так что сейчас мы поедем ко мне домой.
Эдуард Эрикович дрогнул и галантно открыл перед собравшимися своими спутниками дверцу катафалка. Режиссер принял решение, и оно было очевидно.
– Прошу, дамы и господа! Извините, если что не так… Немного странная ситуация, но зато все поместимся.
Народ, невольно затихший, погрузился в машину. Вилли сел за руль, и катафалк плавно тронулся в путь. Красавец-мужчина выглядел очень отстраненным и холодным. А Груня не могла оторвать от него глаз, ее словно примагнитило к нему. Хорошо, что смотреть и любоваться она могла совершенно спокойно и беспрепятственно, поскольку сам мачо совсем на нее не смотрел. Ни на нее, ни на кого другого.
– Извините, а вы кем приходитесь Марку? – не выдержала молчания Татьяна, у которой от удивления даже лицо слегка выровнялось. Так сказать, шоковая терапия произвела свое действие.
– В принципе, никто, – пожал плечами Вилли. – Марк Анатольевич был очень не сдержанным в чувствах человеком, наверное, поэтому у него и было десять браков.
– Сколько?
– Десять. Он жил несколько лет с одной женщиной, а потом уходил к другой. Каждая последующая женщина была моложе предыдущей, – ответил Вилли и внезапно посмотрел в глаза Груне через зеркало заднего вида. Словно хотел глянуть на дорогу назад, а там – ее лицо с открытым ртом.
Аграфена от неожиданности вспыхнула и опустила глаза.
– Известная история, – хмыкнул Колобов. – И в институте Марк еще тот «ходок» был. Девчонки в общежитии с визгом по комнатам разбегались, когда Марк приезжал туда. Это из серии «Кто не спрятался – я не виноват!». То есть он был откровенным бабником. Ой, а так можно говорить? Ведь о мертвых или хорошо, или ничего, – запнулся Эдуард Эрикович.
– «Бабник» – это не плохо, а всего лишь констатация факта, – ответила Татьяна.
