Джек Хиггинс
Орел приземлился
Точно в час ночи на субботу, 6 ноября 1943 г., рейхсфюрер СС и глава государственной тайной полиции Генрих Гиммлер получил простое на первый взгляд сообщение: «Орел приземлился». Но означало это, что маленький отряд немецких парашютистов благополучно приземлился в Англии с заданием выкрасть премьер-министра Уинстона Черчилля из поместья в Норфолке, где тот проводил спокойный уик-энд у моря.
Книга, которую вы держите в руках, представляет собой попытку воссоздать события вокруг этой акции. По крайней мере половина рассказанного является документированным историческим фактом. Читатель сам должен решить, что из второй половины вымысел, а что – плод размышлений...
Когда я пришел на кладбище, кто-то копал в его углу могилу. Я помню это совершенно отчетливо, потому что этот факт как бы очертил место действия почти всего, что затем произошло.
С берез на запад от церкви поднялось пять или шесть грачей, которые сердито перекликались, пока я пробирался между могильными плитами к разрытой могиле. Воротник моего плаща был поднят – дождь лил вовсю.
Тот, кто находился в яме, тихо разговаривал сам с собой. Слов его расслышать было невозможно. Я подошел к куче свежей земли, увернувшись от вылетевших комьев, и заглянул вниз.
– Мерзкое утро для такой работы, – сказал я.
Он поднял голову и оперся на лопату – глубокий старик в матерчатой кепке, в ветхом, покрытом грязью костюме и накинутым на плечи мешком. Щеки у него запали и были покрыты седой щетиной, глаза слезились и ничего не выражали.
Я начал снова.
– Дождь, – произнес я.
В глазах у него отразилась какая-то мысль. Он посмотрел на хмурое небо и почесал подбородок:
– Ухудшится, прежде чем улучшится, скажу я вам.
– Вам, должно быть, трудно в такую погоду, – продолжал я. На дне ямы плескалось по меньшей мере на шесть дюймов воды.
Он ткнул лопатой в дальний угол могилы, и тот обвалился, как будто лопнуло что-то прогнившее, и земля покатилась вниз.
– Могло бы быть и хуже. Они все время пихают столько народу в эту свалку костей, что люди не превращаются больше в землю. Новых кладут в месиво из старых.
Он рассмеялся, обнажив беззубые десны, затем нагнулся, покопался в земле под ногами и вытащил косточку пальца.
– Понятно?
Даже для профессионала-писателя, которому в жизни приходится сталкиваться с разными вещами, есть предел того, что можно вынести, и я решил, что мне пора идти дальше.
– Я правильно понял? Это католическая церковь?
– Здесь все римские католики, – сказал он. – Всегда были.
– Тогда вы, может, поможете мне? Я ищу могилу или, возможно, памятник в самой церкви. Гаскону, Чарлзу Гаскону. Морскому капитану.
– В жизни о таком не слыхал, – сказал он. – А я здесь могильщиком сорок один год. Когда его похоронили?
– Примерно в 1685 году.
Выражение лица его не изменилось. Он спокойно сказал:
– А, значит, это еще до меня. Отец Верекер – вот кто может что-то знать.
– Он в церкви?
– Там или дома. По ту сторону деревьев позади забора.
В этот момент по какой-то причине колония грачей на березах над нашими головами пришла в движение, десятки птиц закружились под дождем, наполняя воздух шумом. Старик посмотрел на них и швырнул косточку вверх. Затем он сказал очень странную вещь.
– Шумные дьяволы! – крикнул он. – Возвращайтесь в Ленинград.
Я было уже повернулся уйти, но, заинтересованный этими словами, остановился.
– Ленинград? – спросил я. – Почему вы так сказали?
– А они оттуда. И скворцы тоже. Их окольцевали в Ленинграде, а в октябре они появляются здесь. Им там слишком холодно зимой.
– Правда? – спросил я.
Могильщик очень оживился, вытащил из-за уха полсигареты и сунул в рот.
– Там зимой так холодно, что у медной обезьяны может все отмерзнуть. Во время войны под Ленинградом умерло много немцев. Их не убили или там еще что-нибудь. Они просто замерзли насмерть.
К этому моменту я был уже сильно заинтригован и спросил:
– А кто вам все это рассказал?
– О птицах? – На его лице появилось хитрое выражение. – Как же, Вернер рассказывал. Он все знал о птицах.
– А кто был этот Вернер?
– Вернер? – Могильщик несколько раз моргнул, на лице снова появилось тупое выражение, но истинное или нарочитое – сказать было невозможно. – Он был хороший парень, этот Вернер. Хороший парень. Им бы не следовало с ним этого делать.
Он нагнулся над лопатой и снова начал копать, полностью меня игнорируя. Я постоял немного, но было ясно, что больше он ничего не скажет, и поэтому с явной неохотой, ибо то, что я услышал, безусловно, обещало интересную историю, повернулся и стал пробираться среди могильных плит к главному входу в церковь.
На паперти я остановился. На стене церкви висела доска для объявлений из темного дерева, вверху которой потускневшими золотыми буквами было написано: «Церковь Святой Марии и Всех Святых, Стадли Констабл», а ниже указано время богослужения и исповеди. Внизу стояло: «Отец Филипп Верекер, иезуит».
Дверь была дубовая, очень старая, обшитая полосками железа, усеянными гвоздями. Бронзовая ручка – в виде головы льва с большим кольцом в пасти. Чтобы открыть дверь, кольцо надо было повернуть. Открывалась она со слабым, но зловещим скрипом.
Я ожидал, что внутри будет темно и мрачно, но вместо этого увидел средневековый собор в миниатюре, залитый светом и удивительно просторный. Аркада нефи была великолепной, огромные нормандские колонны устремлялись к дивному деревянному потолку, богато украшенные барельефами фигурок людей и животных. И все это находилось в отличном состоянии. Ряд круглых окон, освещавших хоры, располагался высоко с двух сторон и давал много света, так удивившего меня. Возле прекрасной каменной купели на стене висела крашеная доска, на которой были написаны имена всех священников, служивших в этой церкви, начиная с Рафа де Курси в 1132 г. и кончая Верекером, который пришел сюда в 1943 г.
В глубине находилась маленькая темная часовня, в которой перед изображением Девы Марии мерцали свечи, и казалось, что она плывет по воздуху. Я прошел мимо нее по центральному проходу между скамьями. Было очень тихо, от лампы в ризнице падал рубиновый свет, у алтаря – крест XV столетия с распятым Христом, дождь барабанил по окнам.
Позади меня раздался скрип, и сухой, твердый голос спросил:
– Могу я вам помочь?
Я обернулся и увидел священника, стоящего в проеме часовни Девы Марии, – высокого, сухопарого мужчину в поношенной рясе. Его седые волосы с металлическим отливом были очень коротко пострижены, глаза глубоко запали, как будто он недавно болел, и впечатление это усиливала туго натянутая на скулах кожа. Лицо было странное. Человек этот мог быть солдатом или ученым, но это меня не удивило, когда я вспомнил, что на доске объявлений значилось, что он иезуит. Заметно было также, что боль – его постоянный спутник, и когда священник подошел, я увидел, как он тяжело опирается на палку из терновника и тянет левую ногу.
– Отец Верекер?
– Точно.
– Я разговаривал со стариком на кладбище, могильщиком.
– А, да, Лейкер Армсби.
– Если это его имя. Он сказал, что вы, возможно, сможете мне помочь. – Я протянул руку: – Кстати, меня зовут Хиггинс. Джек Хиггинс. Я писатель.
После недолгого колебания он пожал мне руку, но задержка произошла просто потому, что ему пришлось переложить палку из правой руки в левую. И все же в нем чувствовалась сдержанность, а может, это мне показалось.
– Чем же могу вам служить, мистер Хиггинс?
– Я пишу серию статей для американского журнала, – сказал я. – Исторических. Вчера был в церкви Святой Маргариты в Клейе.
– Прекрасная церковь. – Он сел на ближайшую скамейку. – Простите, я теперь довольно быстро устаю.
– Там на кладбище есть могильная плита, – продолжал я. – Возможно, вы ее помните? «Джеймсу Гриву...»
Он тут же перебил меня: «...который помогал сэру Клудесли Шовелу сжечь корабли в порту Триполи четырнадцатого января 1676 г.». – Он показал, что умеет улыбаться. – Но эта эпитафия широко известна в этих местах.
– По моим данным, когда Грив был капитаном «Орандж три», у него был помощник по имени Чарлз Гаскон, который впоследствии стал капитаном военного корабля. Он умер от старой раны в 1683 г., и вроде Грив привез его хоронить в Клейе.
– Понятно, – сказал он вежливо, но без особого интереса, и в голосе его послышалось некоторое нетерпение.
– На кладбище в Клейе нет никаких его следов, – сказал я. – Нет их и в церковных книгах. Я побывал в церквах в Уивтоне, Глэндфорде и Блэкни с тем же результатом.
– И вы думаете, что он может быть здесь?
– Я снова просмотрел свои записи и вспомнил, что мальчиком он был католиком, и я подумал, что он, возможно, похоронен на католическом кладбище. Я остановился в отеле в Блэкни и разговорился там с одним из барменов, который сказал, что в Стадли Констабл есть католическая церковь. Это действительно забытое богом место. Я искал его целый час.
