Уоррен Мерфи - Стальной кошмар

Он ждал этого момента почти сорок лет. Сорок лет. Но сегодня, в этот зимний день, на дороге, покрытой грязным снегом, под блеклым небом Нью-Гемпшира, на котором высоко и безрадостно стояло солнце, ожидание наконец прекратится.

Он тронул рычаг управления, и инвалидное кресло подъехало ближе к затемненному окошку. В фургоне витал въевшийся запах машинного масла. По дороге приближалась машина, слегка виляя из-за неправильного развала колес.

– Это он? – прозвучал надтреснутый голос. Неужели голос так меняется от старости? А ведь когда-то голос его был сильным, властным. Да и сам он был атлетом с прекрасной фигурой – женщины так и вешались на него. Но теперь от былой физической силы ничего не осталось, да и женщина сохранилась только одна.

– Погодите, – откликнулась Илза. Она грациозно выскочила на дорогу. Откинув с лица длинные светлые волосы, девушка навела бинокль на приближающийся автомобиль. – Цвет вроде бы тот, – прошептала она. – Голубой. Минуточку... Номера не те!

Он резко опустил левую руку на подлокотник, металл звякнул о металл.

– Черт побери!

– Не волнуйтесь, – произнесла Илза, махнув рукой вслед проехавшей машине. – Он всегда ездит на работу этим путем.

– Ну и черт с ним. Я ушиб руку.

– Ах, бедняжка! Не стоит так волноваться! Илза не видела собеседника: их разделяло тонированное стекло перегородки. Впрочем, это не имело значения.

– Сорок лет, – с горечью произнес он.

– Тридцать восемь лет, семь месяцев и пять дней, если быть до конца точным, – поправила она.

Он что-то проворчал. Ее тогда еще и на свете не было, а ему было столько же лет, сколько ей сейчас. Если бы он тогда с ней познакомился, она обязательно принадлежала бы ему. При необходимости взял бы ее силой. Он бы и сейчас взял ее – если бы было чем. Может быть, когда дело будет сделано, он найдет способ овладеть этой глупой девчонкой, воспринявшей ложную идею ушедшего поколения как свою.

– Еще одна машина.

Илза снова выбежала на дорогу. Он наблюдал за ней: черные брючки плотно облегали стройную девичью фигуру, белая блузка была накрахмалена, словно форменная. Нарукавная повязка была вывернута наизнанку, так что снаружи был заметен только красный цвет. Но даже в таком виде повязка напоминала ему былые дни.

– Ну теперь-то он? Смит?

– Да! – возбужденно ответила Илза. – Это он! Харолд Смит.

– Наконец!

Харолд Д. Смит сначала заметил девушку. Стоя посредине дороги, она изо всех сил размахивала руками.

Хорошенькая, лет двадцати пяти – двадцати шести, с лицом, которому не требовался макияж. Сквозь обтягивающую блузку виднелось черное кружево лифчика. Смит отметил все это чисто автоматически: он перестал воспринимать молоденьких женщин как сексуальный объект, когда его седые волосы начали редеть, а случилось это более десяти лет назад.

Он затормозил и лишь тогда заметил фургон. Фургон был из тех, что делаются на заказ, выкрашенный бронзовой краской. Он стоял в грязи на обочине, чехол на прикрепленном сзади запасном колесе отсутствовал.

Блондинка подскочила к окну с его стороны, и Смит опустил стекло. Девушка одарила его лучезарной улыбкой, но он не улыбнулся в ответ.

– Вы не могли бы мне помочь? – спросила девица.

– А что случилось? – поинтересовался Харолд Смит, хотя случившееся было очевидно: спустившее колесо.

– Мне никак не удается снять запаску, – объяснила блондинка.

– Минуточку.

Харолд Смит съехал на обочину, испытывая легкое раздражение оттого, что теперь наверняка опоздает на работу. Ему совсем не улыбалось заниматься физическими упражнениями, связанными с заменой колеса, особенно после этой мерзкой овсяной каши, камнем лежавшей у него в желудке и представлявшей собой верх кулинарных способностей его жены.

Он вышел из машины, и блондинка запрыгала от счастья, как веселый щенок.

– Меня зовут Илза Ганс, – объявила она, протягивая руку.

Смит неуверенно пожал ее. Пожатие было сильным, гораздо сильнее, чем он ожидал. И в этот момент свободной рукой она вытащила пистолет со взведенным курком и наставила на Смита.

– Спокойно, – предупредила она.

Харолд Смит попытался вырвать руку, но девица сжала ее еще сильней и заломила ему за спину. Ударив Смита по пояснице, она повалила его на автомобиль.

– Юная леди, я должен вас предупредить. Если это ограбление...

Но тут ему в спину уперлось дуло пистолета, и он подумал, что, возможно, она собирается пристрелить его прямо на месте.

– Помалкивайте! – пригрозила девица, и в голосе ее зазвучал металл. Затем она сняла нарукавную повязку, аккуратно вывернула ее, завязала Харолду Смиту глаза и повела его к фургону со спущенным колесом.

Если бы Смит мог взглянуть на себя со стороны, то он наверняка узнал бы черную свастику в белом кругу, красовавшуюся в самом центре закрывавшей ему глаза повязки, и, возможно, понял бы все. А может быть, и не понял бы.

– Харолд Смит?

У него пересохло во рту, и он глотнул воды. Почему он так нервничает? Ведь скорее пристало волноваться Харолду Смиту.

– Да... – неуверенно произнес Харолд Смит. Хотя глаза у него были завязаны, он знал, что находится внутри выкрашенного бронзовой краской фургона. Пол был устлан ковром, верх обит плюшем: он задел лысиной потолок, когда его втолкнули в мягко отъехавшую боковую дверцу. Чьи-то холодные руки бросили его на вращающееся сиденье.

– Харолд Д. Смит?

– Да. – Голос Смита звучал спокойно. А у этого Смита есть выдержка, если не сказать – смелость. Может, оно и к лучшему, подумал он.

– Самыми тяжелыми были первые десять лет.

– Я вас не понимаю, – отозвался Смит.

– Там были зеленые стены. Снизу потемнее, вверху – посветлее, и мне ничего не оставалось, как только глазеть на них. В те дни я часто думал о вас, Харолд Смит.

– Я вас знаю?

– Я как раз к этому и веду, Смит.

Он словно выплюнул это имя. Нервозность почти прошла. Отлично.

Илза стояла на коленях на коврике и улыбалась ему. Она сошла бы за любящую дочь, если бы не пистолет, нацеленный на ненавистного Харолда Д. Смита.

– Тогда у нас не было телевизоров, – продолжал он уже спокойнее. – Телевизор был тогда в новинку. Хотя в Америке уже кое-кто обзавелся телевизорами, но там, где я сидел, об этом нечего было и мечтать, вот мне и приходилось пялиться на зеленые стены. У меня от них болели глаза, такие они были зеленые. И по сей день я не могу спокойно смотреть на траву. И на ваши бумажные деньги.

Харолд Смит напряг зрение, пытаясь разглядеть что-либо сквозь темную повязку. Он держал руки на коленях, боясь пошевелиться. Он знал, что у девицы в руках пистолет, нацеленный на него.

– Но в конце концов, – продолжал скрипучий голос, – нам все-таки поставили телевизор. Думаю, только он помог мне сохранить рассудок. Телевизор давал пищу уму. Он был моим окном в мир, ибо, как вы понимаете, в комнате в зелеными стенами не было окон. Без телевизора я бы, наверно, покончил с собой. Лишь ненависть может так долго поддерживать человека.

– Ненависть? Я вас не знаю.

– Ты ведь не видишь меня, Харолд Смит!

– Ваш голос мне не знаком.

– Голос? Последний раз ты слышал его в сорок девятом году. Помнишь?

– Нет, – медленно ответил Смит.

– Нет?! Неужели не осталось даже отдаленных воспоминаний? Ничего?

– Извините, но я не понимаю, о чем вы.

– О смерти, Смит, только о смерти. О моей... и твоей тоже.

Смит сильнее сжал колени руками.

– А не помнишь ли ты, что ты делал седьмого июня сорок девятого года?

– Конечно, нет. Кто же это может помнить?

– Я. Я запомнил каждую мелочь. Ведь именно этот день был днем моей смерти.

Смит промолчал. Перед ним был явно сумасшедший. Одна за другой в голове Смита стремительно проносились мысли: может, появится какая-нибудь машина? Но остановится ли она? Впрочем, по этой дороге мало кто ездит.

– В тот день я умер, – продолжал голос. – И это ты убил меня. А теперь, Харолд Смит, посмей повторить, что ты не помнишь тот день.

– Но я действительно не помню, – медленно проговорил Смит. – Боюсь, вы меня с кем-то перепутали.

– Лжец!

– Я же сказал, что не помню, – ровным голосом повторил Харолд Смит.

Он знал, что когда имеешь дело с неуравновешенными людьми, лучше говорить спокойно. И еще Смиту было известно, что таким типам лучше не противоречить, но он с детства отличался упрямством. Он не станет терпеть бред какого-то безумца, лишь бы его ублажить.

Послышалось стрекотание маленького моторчика, и скрипучий голос зазвучал ближе. Тут до Смита дошло, что его собеседник сидит в инвалидном кресле, и он вспомнил, что заметил на заднем стекле фургона знак: “За рулем инвалид”.

– Так, значит, не помнишь?

В голосе звучала горечь, если не сказать – грусть.

– Не помню, – холодно подтвердил Смит и тут же услышал новый звук.