В кабинете начальника отдела полиции несмело рассаживается дежурная смена. Майор Зайсунцев бодр и свеж, глаза навыкате сверкают – начальник плотоядно рассматривает овощной набор. К 8 часам утра кроме как овощами дежурный наряд не назовешь. Ночью никто не спал, стараясь выполнить начальственные требования по оформлению «баранок»: рапорта, опросы, справки, планы первоначальных ОРМ. Всю ночь опера и следователи скрипели ручками и стучали по клавиатуре, набивая уголовные дела бумагой. Бумага превращалась в документы, судя по которым дежурная смена сделала чуть больше чем могла для раскрытия очередного преступления, но установить виновного все же не смогла. Теперь уставшим потным полицейским предстояло напрячь опухшие головы и найти слова оправдания.
Овощи – ответственный, опер, следователь и дознаватель — осторожно прикладывают обтянутые темно–синим сукном зады на жесткие стулья в ряд у стены. К ним спиной за приставным столом в мягкий стул вонзил тазобедренную кость начальник уголовного розыска. Пантелеев сидел с прямой спиной и расправленными плечами, белая рубашка моталась на едва прикрытом жилами скелете, как простыня на огородном пугале.
— Ответственный, доложите обстановку. – Зайсунцев откинулся на спинку кожаного трона и выпучил глаза на Рассошкина.
— За прошедшие сутки, — бодро начал Рассошкин, — зарегистрировано 73 обращения граждан, по которым…
— Ты первый раз ответственным заступил? – прервал начальник. – Ты мне рапорт дежурного не повторяй! Доложи о преступлениях и что по ним сделано!
— Слушаюсь, Денис Александрович! – втянул голову Рассошкин, собрав загривок гармошкой.
— За сутки возбуждено шесть уголовных дел: три по фактам краж, два грабежа и одно по факту обнаружения боеприпасов у гражданина Булкина.
— Что за боеприпасы? – скривил бровь Зайсунцев.
— Десять патронов 5,6 миллиметра, согласно справки эксперта признаны боевыми, Булкин в протоколе расписался, вину признает.
— Понятно, опять алкаша уговорили.
Пантелеев сжал челюсть, отчего губы выехали вперед, взгляд при этом стал одновременно подобострастный и осуждающий.
— Пантелеев, у нас на территории боеприпасы в каждом мусорном баке валяются. – Зайсунцев перевел дула глазниц на начальника уголовного розыска. — Третью неделю подряд бомжи патроны находят. Никакой фантазии!
— Проявим фантазию, товарищ майор! – пообещал Пантелеев.
— Что по нераскрытым? – снова начальственные глаза выпучились на Рассошкина.
Ответственный по смене зашелестел блокнотом и доложил о проделанной работе:
— Проверены места возможного сбыта – 6 ломбардов, 4 мини–рынка, опрошены продавцы, просмотрены журналы приема товаров. Помещения ломбардов сфотографированы, фотографии приложены в дела.
— Каждое утро в делах одни и те же фотографии. Вы бы хоть с разных ракурсов нафотографировали, потом чередовали. – усмехнулся Зайсунцев.
— Сколько отработали ранее судимых?
— Отработано 18 человек. Опрошены, дактилоскопированы, сфотографированы.
— Караваев, — обратился Зайсунцев к оперу, замеревшему на краешке стула у стены, — расскажи, как отрабатывал.
— Алиби проверял, — вскочил и вытянулся Караваев. — Соседей опрашивал, родственников. Самих судимых расспрашивал.
— Признался кто‑нибудь? – снова усмехнулся начальник отдела. – Ты их где отрабатывал, по месту жительства или в отдел привозил?
— Кого привозил, кого дома. – стушевался Караваев.
— Пантелеев! Сегодня же сделай макет, по которому дежурный опер будет отрабатывать ранее судимых. Чтобы в рапортах я работу оперуполномоченного видел, а не отписки!
— Понял, Дмитрий Александрович! – насупил брови Пантелеев. – Сегодня же дам указание.
— С какими бестолочами приходится работать. – проворчал Зайсунцев, когда дежурная смена на полусогнутых ногах вышла из кабинета.
— Так точно. – поддакнул Алексей Николаевич. – Контингент оставляет желать лучшего.
— «Контингент»! Лодыри и придурки! Как с такими раскрываемость повысить? Хорошо хоть субординацию знают. Ты от всех избавился?
— Последний нежелательный элемент сейчас в другой район переводится, Денис Александрович. – Пантелеев кашлянул.
— Что еще? – шевельнул ноздрями Зайсунцев.
— Так, кстати. Я сводки просматривал по области, недалеко от села Большой Карабулак обнаружен сгоревший автомобиль. По номерам установлено, что он принадлежит Кабанову Дмитрию Петровичу. Не помните такого?
— Нет, почему я должен помнить?
— Наш бывший сотрудник, который сам увольняться не пожелал, который в СИЗО наркотик хотел пронести.
— Ну и?
— В сгоревшей машине обнаружен его труп! – скривил губы в улыбке Пантелеев.
— Что он там делал? В Карабулаке этом?
— Неизвестно. В сводке указано, что машина полностью сгорела, причина пожара устанавливается, но по внешним признакам пожар возник в результате столкновения с деревом. Труп тоже обгоревший, но обнаружены документы на имя Кабанова.
— Сгорел, ну и хуй с ним! – Денис Александрович Зайсунцев взял пульт от кондиционера и прибавил холодку. – Снова жара начинается. Иди, Пантелеев, работай.
Кому она такая жизнь нужна? Проснешься и борешься за нее, будто должен кому. Что хорошего в такой жизни? Поэтому и спивается народ, уходит от проблем. А кто проблемы ярмом на шею вешает? Всю жизнь тебе приказывали, всю жизнь подчинялся. Работал! За еду.
Как этот хирург Шекспиром баюкал: «уснуть забыться».
Документов нет, квартира продана — не отсудишь, друг мертв. Самого за убийство ищут. Заловят, ничего слушать не станут: пальцы на бутылке, еще какую улику мастера сыскного–подкидного дела привинтят, никакой адвокат не поможет. Суд, этап, Нижний Тагил, красная зона. Лет 8 животного существования. Дальше, если выживешь, — болезни, унизительная старость.
Всю жизнь работать на каких‑то ублюдков, получать гроши и радоваться, что тебе дают жить! Так ли уж нужно за жизнь такую цепляться?
Кабанов лежал на спине и смотрел в темноту. Есть ли там, за гранью, что‑нибудь?
Кабанов был реалистом. Нет там ничего, не нужно себя утешать. Даже тьмы нет. Нет – это значит отсутствие чего‑либо. А нет хорошего, нет и плохого, что уже хорошо. Такой вот инстинкт самосохранения – избавиться от мучений. Эвтаназия. Предлагал же Трайбер. Но тогда это не собственный выбор был.
А как же инвалиды живут, смертельно больные за каждый час зубами цепляются? Не слишком ли себя любишь, не гордыней ли отравлен? Забыл, как результаты биопсии ждал, как молил Бога отвести смертельную болезнь? И работать готов был, кем угодно, и от всех удовольствий в жизни отказаться, лишь бы жить.
А сейчас, когда физически здоров, бравируешь, жить или умереть выбираешь.
Если и так! Это выбор разумного существа. Как говорится, пока жив, всегда есть выбор. Выбор жить рабом или покинуть мир свободным. Мертвый – свободный? Окстись, такой уж и раб? На хлеб всегда заработать можно. Можно и на отруби в корыте.
Кабанов лежал на продавленном матраце в комнате с маленьким окном. Такие же матрацы были разложены по всему полу, на них храпели и испускали кишечные газы азиаты–гастарбайтеры. Углекислый газ путал сознание, мысли гуляли по лабиринтам мозга.
Вон друзья–таджики спят вповалку, едят руками из общего котла и скалят коричневые зубы. Все у них хорошо. А через пару десятков лет будет еще лучше. В процентном отношении азиаты перевалят за половину. Их дети станут гражданами России. Культурный уровень снизится, но жить станет веселей. Так что нынешним рабам из Азии есть к чему стремится, есть ради чего жить и терпеть. А у бывшего белого человека, бывшего хозяина своей жизни ни детей, ни плетей.
«Жить будем!» — вспомнил свои слова Дмитрий.
Выпулив с территории санатория имени Августа Хирта, Хаким гнал «шаху» по трассе еще минут сорок. Стрелка тахометра гуляла в красной зоне, из глушителя валил синий выхлоп вперемешку с маслом. Двигатель на предельных оборотах перегрелся, пришлось съехать на обочину. Слава Богу, их никто не преследовал.
Пока Хаким принимал меры к охлаждению мотора, выражавшиеся в махании руками и плевками в открытый капот, Дмитрий отвел Катю в сторону.
— Катюша, тебе на некоторое время надо скрыться. Со мной нельзя, пока не разберусь с бандитами и с властью. Есть куда уехать?
— К подруге поеду, она в соседней деревне живет.
— Не пойдет, слухи быстро разлетятся. Не думаю, что тебя искать с большим усердием будут, но рисковать не стоит. Надо уехать в один из соседних городков, скажем, в Энгельс, снять комнату на месяц и …
— И что я там делать буду? – перебила девушка. – В четырех стенах от собственной тени шарахаться?
— Прости, Катюш, что втянул в свои проблемы. – Дмитрий приобнял подругу. – Но теперь по–другому нельзя. Это ненадолго, я разберусь, не успеешь соскучиться. Веришь?
