Уоррен Мерфи - Узы крови

Чиун, правящий Мастер Синанджу, почтенный глава древнего рода наемных убийц-ассасинов, служившего властителям мира с древних времен, недоуменно вздохнул:

– Ничего не понимаю!

– Я не сомневался: рано или поздно ты придешь к моему образу мыслей, сказал Римо Уильямс, его ученик и последователь.

– Молчи, белый! Что за манера все на свете обращать в шутку!

– А я не шучу.

– Поговорим в другой раз, когда ты сумеешь вести себя как подобает и держать свой бестолковый язык за зубами.

«Как угодно», хотел было сказать Римо, но, сообразив, что, сделай он так, жизнь его станет сущим несчастьем, а выслушать Чиуна все равно придется, склонил голову:

– Прости, папочка. Что именно ты не понимаешь?

– Так-то лучше, – сказал Чиун. – А не понимаю я, что за чепуха с этими канцерами.

– С чем?

– С канцерами. Ведь канцер – это болезнь?

– Да. И весьма опасная – рак.

– Но если рак так ужасен, почему все стремятся приобщиться к нему?

– Не встречал никого, кому хотелось бы заполучить рак, – сказал Римо.

– Я сам видел. Или ты думаешь, я совсем глупец? Люди собираются в толпы, чтобы иметь канцер! Много раз видел. Своими собственными глазами.

– Ну теперь уже я ничего не понимаю! – воскликнул Римо.

– Собственными, – настойчиво повторил Чиун. – По телевизору. Ради канцеров прерывают даже регулярные передачи, и все эти длинноволосые и неряшливые люди поют, танцуют и кричат: «Канцер для фермеров!», «Канцер для шахтеров!»

Некоторое время Римо обдумывал услышанное. Чиун длинными ногтями выбивал дробь по натертому до блеска полу гостиной занимаемых ими гостиничных апартаментов.

Наконец Римо сказал:

– Может, ты имеешь в виду концерты? Благотворительные концерты в помощь сельскохозяйственным рабочим и прочим?

– Именно. «Канцер для фермеров!»

– Чиун, канцер и концерт – разные вещи. Концерт – это представление.

Денежный сбор от благотворительных концертов идет в пользу больных и неимущих.

Теперь призадумался Чуин.

– Кто это – неимущие?

– Таких много. И в Америке, и по всему миру. Это бедные люди, которым нечего есть. Даже прикрыть наготу нечем.

– В Америке? В Америке есть такие бедные?! – недоверчиво переспросил Чиун.

– Да. Встречаются.

– Не верю! В жизни своей не видел страны, которая бы так швырялась деньгами. В Америке не может быть бедных.

– И все-таки они есть.

Чиун покачал головой.

– Никогда не поверю. – Он отвернулся к окну. – Вот я – я могу рассказать тебе, что такое бедность. В стародавние времена...

И поняв, что ему предстоит в десятитысячный раз услышать о том, как невыносимая нищета заставила жителей северокорейской деревушки Синанджу податься в наемные убийцы, Римо тихо выскользнул за дверь.

Когда Римо вернулся, то, замерев в гостиничном коридоре, услышал доносящиеся из номера горестные всхлипывания. Чье-то пение служило им фоном.

Он толкнул незапертую дверь. Чуин, сидевший перед телевизором на татами, поднял на него ореховые глаза, в которых сверкали слезы.

– Римо, я все понял!

– Что именно, папочка?

– Что нищета и голод – бедствие, поразившее Соединенные Штаты. – Он показал на экран, на котором распевал какой-то парень. – Ты только взгляни на этого беднягу. Ему не на что купить себе нормальные штаны. Он вынужден покрывать голову тряпьем. У него нет денег, чтобы постричься или хотя бы купить мыла, и все-таки он поет вопреки своему убожеству! О, невыносимая противоестественность нищеты в этой злобной и беспечной стране! О, величие бедняка, не согнувшего спину перед несчастьями! – причитал Чиун.

– Папочка, это Уилли Нелсон.

– Привет тебе, Нелсон, – откликнулся Чиун, смахивая слезу. – Привет тебе, мужественный, непокоренный бедняк!

– Уилли Нелсон, к твоему сведению, может скупить пол-Америки.

– Что!?

– Он певец. Очень богатый и знаменитый.

– Почему же он в лохмотьях?

Римо пожал плечами.

– Это концерт в пользу фермеров. Чтобы собрать для них денег.

Чиун снова вперился в экран.

– А может, он не откажется устроить такой же и тем самым принести этой штуке, – он махнул рукой на телевизор, – наипочетнейшее место в истории человечества?

– Нельзя ли поточнее? – осведомился Римо.

– Концерт в пользу ассасинов, – пояснил Чиун. – И чтобы все вырученные деньги пошли мне.

– А что, неплохая идея.

– Рад, что тебе нравится. Пожалуй, я поручу тебе организационные вопросы.

– Почту за честь, папочка, – откликнулся Римо, и Чиун поглядел на него с недоверием. – Но, к несчастью, я позвонил Смиту и у него для меня нашлось дело.

– Пустяки! – отмахнулся Чиун. – Концерт в пользу убийц – вот настоящее дело.

– Обсудим это, когда вернусь.

Уходя, Римо слышал, как Чиун кричит ему вслед:

– Концерт! Специально к случаю я напишу стихотворение в традиционном корейском стиле «Унг» и сам его прочитаю. «Привет тебе, Нелли Уилсон, надежда бедных!» Ему понравится.

– За что караешь, Господи? – пробормотал Римо себе под нос.

У Марии был Дар. Другие могли бы назвать его талантом или могуществом, однако Мария была преданной католичкой, каждый день причащалась святых тайн в церкви Св. Девина, твердо верила, что все хорошее в этой жизни – от Создателя нашего, и не позволяла себе думать, что способность проникать взором в будущее – что-либо иное, как не Дар Божий.

Этот Дар и раньше спасал ее. И сейчас, когда она отъехала от цветочного магазина, положив на сиденье рядом с собой букет весенних цветов, ему вновь предстояло сохранить ей жизнь.

На этот раз ненадолго.

Мария держала руль, как всегда сжимая в правой руке нитку черных четок.

Посмотрев в зеркало заднего вида, не обнаружила серебристого седана, который ожидала увидеть, коротко выдохнула: «Слава Богу!» и отсчитала еще одну бусину на четках, доставшихся ей от матери, а той – от ее матери, еще в Палермо, на родине.

Напрасно я с ним пререкалась, думала она. Надо было идти прямо в полицию.

Почти на выезде из Ньюарка ее посетило видение. Впереди был спокойный перекресток, и вдруг на Марию снизошла странная легкость. Мир вокруг сделался серым и плоским, и крест-накрест заплясали в глазах непонятные тоненькие черные полоски, уже не раз виденные раньше. Она нажала на тормоз.

Когда, через мгновение, зрение прояснилось, перед ней снова лежал перекресток, но не такой, как раньше, а каким ему предстояло стать.

Мария увидела, как ее маленькая «хонда» приближается к перекрестку, тормозит, едет снова, и вдруг огромный трейлер накатывается прямо на нее. Из разбитого ветрового стекла «хонды» торчит женская рука, и с замиранием сердца Мария узнала черные четки, стиснутые в безжизненных пальцах. Своих собственных безжизненных пальцах.

Когда видение померкло, Мария отъехала к обочине и остановилась. Мимо по направлению к перекрестку проехал золотистый фургон. Она уткнулась лицом в руль, но уже через секунду душераздирающий визг тормозов заставил ее поднять голову.

Это рваными рывками пытался остановиться фургон, но его с силой развернуло, и послышался глухой удар. Трейлер – тот самый, из видения снес ему радиатор и с воем пополз дальше.

– О, Господи!

Выскочив из машины, Мария побежала к покалеченному фургону, из кабины которого на ватных ногах выбирался парень в джинсах.

– Вы не пострадали? – спросила Мария.

– Нет... кажется, нет, – неуверенно проговорил парень и поглядел на смятый передок своей машины. – Ух ты! Пожалуй, мне еще повезло!

– Повезло нам обоим, – сказала Мария и пошла назад к «хонде», оставив озадаченного этими странными словами водителя посреди дороги.

Уже второй раз Дар спасал Марию. Тогда, впервые, она тоже была за рулем, на пути в Ньюаркский аэропорт. На Бельмонт-авеню застряла в дорожной пробке и, нервничая, ждала. Все те же черные полоски вдруг застили ей зрение, а потом она увидела авиалайнер, с натугой взлетающий в небо... выше... выше и вдруг он пал камнем, взорвался и дымно сгорел где-то в районе Байонского парка. Мария знала, что это тот самый самолет, на котором ей предстояло лететь. Непонятно откуда, но знала, и все тут. Знала она и то, что взлет еще не объявлен и что время у нее есть.

Она выскочила из машины, не обращая внимания на гудки и ругань, бросилась к телефону и трясущимися руками стала набирать телефон аэропорта.

Дозвонилась, но никто даже не подумал прислушаться к ее словам. Сгорит на взлете, спросили ее, там что же, подложена бомба? Нет?

Тогда откуда же ей известно, что самолет разобьется, едва оторвавшись от земли?

– У меня было видение, – опрометчиво призналась Мария, сама понимая, что этого говорить не стоит.

– Ах, вот как, – сказали в аэропорту. – Тогда спасибо, что позвонили, – и повесили трубку.

Заливаясь слезами, Мария вернулась к машине. Лучше бы мне солгать, думала она, насочинять небылиц, только б они поверили и отменили взлет. Например, что я – террористка и требую выкупа.