М. Роуз - Меморист

Вена, Австрия

Четверг, 24 апреля, 17.00

Под огромным куполом естественного происхождения, высеченным природой в толще известняка, Давид Ялом продвигался по самому краю подземного ущелья, даже не смотря в черную бездну. Ничто в его размеренной поступи не указывало на то, что он сознавал о той опасности, какую таил один неверный шаг, хотя когда всего несколько минут назад его проводник кинул в пропасть камень, они так и не услышали звук удара о дно. Наконец, после четырех часов карабкания по каменным стенам и блуждания по угрюмой паутине труб и каналов, переправы вброд через подземные ручьи, неподвижные заводи, утыканные сталагмитами, и кипящие озера Давид увидел то, ради чего пришел сюда. Впереди, вверху и справа, в точности все, как и описал Ганс Вассонг, была простая, но массивная арка, вырубленная в скале, и грубый крест, высеченный в камне.

— Значит, это место, о котором ты мне рассказывал, действительно существует.

Давид рассмеялся, но этот наполненный горечью звук, начисто лишенный веселья, наоборот, говорил о том, что в мире больше не осталось ничего веселого.

— Я же говорил, что мне можно верить. — Общаясь друг с другом, эти двое — израильский журналист и австрийский преступник — пользовались английским языком, на котором оба говорили с разными, но сильными акцентами. — Вся эта зона является частью одного большого телля[1], — продолжал Вассонг.

— Телля? — Давид не смог устоять перед неудержимым любопытством. Он находился здесь не как журналист, однако за долгие годы привычка копаться во всех аспектах любой истории стала его второй натурой.

— Телль, — объяснил Вассонг, обводя вокруг рукой, — это место, где со временем один слой накладывается на другой. Еврейское гетто поверх средневекового города, выросшего, в свою очередь, поверх древнеримского города. Для того чтобы составить план этого подземного мира сточных труб, подвалов и катакомб, необходимо снести все венские улицы.

Каменные стены впереди сияли в лучах света галогеновых фонарей, закрепленных на касках двух мужчин. Со всех остальных сторон подступали тени, переходящие в бесконечный мрак; каждый пройденный шаг бесследно исчезал позади. Последние несколько футов крутого гребня оказались особенно опасными, но, наконец, исследователи добрались до входа. Невысокий Вассонг свободно прошел под низко нависшей аркой, а Давиду пришлось пригнуться, чтобы проследовать за ним в подземное кладбище.

При звуках шагов здоровенная крыса, сверкнув красными глазами, выскочила из маленького черепа, судя по размерам, принадлежавшего ребенку, и метнулась в сторону, скрывшись среди груды выбеленных временем костей.

Услышав этот шум, Давид встрепенулся и выхватил пистолет.

Вассонг взял его за руку, опуская оружие.

— Не надо, это может вызвать обвал. Нас раздавит в лепешку, а я бы предпочел быть похороненным там, где меня смогут навещать мои родственники.

Повсюду вокруг в десятках ниш, вырубленных в стенах, лежали нетронутые человеческие скелеты. Оглядывая подземное кладбище, Давид изо всех сил старался не накладывать на эти останки лица своих родных, но тщетно. Уже несколько лет для него все мертвые превращались в его близких, ставших жертвами нескончаемых попыток врагов его родины стереть с лица земли целый народ. А те, кто был обязан защищать невинных, не справились со своей задачей.

— Только послушайте, какая здесь акустика, — сказал Вассонг, указывая на каменный свод, словно можно было увидеть просачивающуюся вниз музыку. — Просто поразительно, что музыка проникает так глубоко под землю, правда?

Тягучие ноты вспороли затхлый, сырой воздух, но Давид вместо звука настраиваемых скрипок услышал вой сирен, предупреждающих о воздушном налете, и лишь через какое-то мгновение его сознание определило, что на самом деле это только слуховой мираж. Давид готов был пойти на все, лишь бы унять эти воспоминания, постоянно накатывающие приливной волной; вот только если их не будет, что поможет ему продержаться столько времени, сколько понадобится для выполнения задуманного? Человеческая память является тайной. Почему он помнит одни моменты — больше того, они навязчиво его преследуют; однако другие — такие как, например, запах волос его жены, — от него ускользают, как отчаянно он ни пытается их оживить?

— Сейчас мы находимся прямо под самым большим концертным залом Вены, — объяснил Вассонг, снимая очки и вытирая их шейным платком.

Давид упомянул про этот характерный жест в самой первой статье, посвященной Гансу. Надев очки, Вассонг указал на северную стену, покрытую сетью трещин.

— Это место примыкает к древнему колодцу, ведущему к подвалам здания. Музыка распространяется через решетки, когда-то являвшиеся частью старой отопительной системы.

— И ты уверен, что эта область не нанесена на планы города?

Виолончели, рожки, флейты и гобои состязались между собой, но никак не могли сойтись на гармонии. Доминировал то один инструмент, то другой, то третий, но все вместе они образовывали диссонирующую какофонию, точно так же, как и сознание Давида выбрасывало отчетливые разрозненные воспоминания, подобные моментальным фотографиям. Лицо его жены Лислы — жуткая, неузнаваемая кровавая маска. И оно же, за несколько лет до этого, смеющееся над анекдотом, рассказанным Давидом, когда они вместе нежились на пляже. Его сын Исаак, в пять лет, требующий уложить вместе с ним в кровать новенький велосипед, подаренный на день рождения. Затем грубый обрубок на том месте, где была левая нога Исаака. И так далее, и так далее. Давид вел счет каждому воспоминанию, словно это что-то доказывало. Но что? То, что когда-то он был психически нормальным человеком и жизнь его имела смысл? Или то, что у него были веские и осязаемые причины выполнить то, что он замыслил?

Ганс Вассонг продолжал объяснения:

— Начиная со Средних веков эти пещеры использовались для захоронений. Так продолжалось до тех пор, пока они не стали таким рассадником всевозможной заразы, что в начале XVIII века император Иосиф Второй вынужден был их закрыть. А кому придет в голову составлять план гробниц?

— А вот этот предмет совсем не похож на артефакт XVIII века. — Давид указал на смятый алюминиевый котелок, выкрашенный защитной краской, который валялся в углу небольшого грота. Еще только начиная работать в журналистике, он выяснил, что предметы говорят правду, даже когда люди лгут.

— Во время Второй мировой войны правительство открыло несколько секций, для того чтобы использовать их в качестве бомбоубежищ. Но когда бомбы попали в здания наверху, некоторые пещеры обвалились. Сотни людей оказались раздавлены и погребены заживо, и наш подземный город был снова оставлен, поскольку его сочли источником опасности. Вот только кое для кого из нас здесь, внизу, безопаснее, чем там, наверху, не так ли?

Давид пропустил мимо ушей заговорщические нотки в голосе Вассонга.

— Но ведь есть те, кому известно про это место?

— Такие люди были, да, но, судя по знакам, сюда уже несколько десятилетий никто не спускался. В этом ты можешь положиться на меня, Давид. И еще ты можешь со мной расплатиться. Кажется, таков был наш уговор. Я доставляю тебя на место, ты выкладываешь денежки.

Десять лет назад, готовя материал про подпольный рынок оружия в Восточной Европе, Давид познакомился с Гансом Вассонгом, который к тому времени уже не один десяток лет числился в списках Интерпола по подозрению в похищении людей, убийстве и контрабанде оружием и взрывчаткой. С течением времени журналист завоевал полное доверие преступника, и тот поставлял ему информацию самого разного характера. Но теперь их роли поменялись; сейчас Давид не собирал материал для статьи, он собирался сам стать главным действующим лицом, и уже Вассонг был тем, кто мог его разоблачить.

Расстегнув «молнию» темно-зеленого рюкзака, Давид достал пухлый конверт и протянул его Вассонгу. Тот его открыл, пересчитал пачку банкнот по двести евро, затем, не говоря ни слова, убрал конверт во внутренний карман куртки и похлопал по нему.

— А теперь скажи, когда у тебя все будет готово?

— К понедельнику или вторнику.