Александр Ермак
Вагоновожатый
Трамвай, как обычно, пришел точно по расписанию. И в кабине сидел тот, кто должен был быть в ней сегодня – Игорь. Эрика каждый день ездила этим трамваем на работу и потому знала всех вагоновожатых в лицо, а также по именам, указанным в окошке таблички «Сегодня Вас обслуживает…»
Она вошла через переднюю дверь, улыбнулась Игорю. И он улыбнулся в ответ. Как обычно. Ее любимое третье место справа было свободно. Эрика села и взглянула в зеркало, висевшее над головой вагоновожатого. Игорь смотрел на нее. Она снова улыбнулась и отвела глаза. Ей было очень приятно внимание этого, как казалось, очень спокойного, надежного парня. Брюнет. Такие живые и теплые карие глаза. Чисто выбритые щеки.
Трамвай тронулся. Плавно разогнался. Не проехал он и до следующей остановки, как на улице стемнело, начался дождь. Она очень вовремя оказалась под крышей.
Игорь включил в салоне свет. И снова взглянул на нее. Эрика это заметила, потому что не только смотрела на расплывавшуюся за мокрым окном улицу, но снова и снова – в зеркало над головой вагоновожатого. Хотя Игорь внимательно следил за дорогой перед собой, он успевал еще и бросать взгляды на нее. Она считала: «…три, четыре, …восемь, девять…»
Уже почти месяц как Эрика выделила Игоря среди остальных вагоновожатых. Заметила, что он улыбается, увидев ее на остановке, и посматривает на нее в салоне. И чем дальше, тем больше казалось ей, что так было всегда. Эрика ждала трамвай, а в трамвае ждал Игорь. Она знала его имя, а он ее – нет. Эрика молчала, проходя мимо него, и Игорь ни разу не заговорил с ней. Он всегда только смотрит, смотрит и смотрит своими карими. А ведь мог бы спросить: «Как дела? Как вас зовут?» И она бы тут же ответила: «Все хорошо. А зовут меня Эрика…» Именно так бы и сказала. Она столько раз произносила эти слова мысленно. И вслух, когда рядом никого больше не было. Она бы ответила, и Игорь тут же сказал бы: «Какое замечательное имя…» И предложил бы: «А давайте сходим куда-нибудь вечером или днем в субботу, в воскресенье…» И Эрика, не раздумывая, потому что уже все обдумала, согласилась бы: «Конечно. У вас тоже очень хорошее имя…»
Но Игорь не спрашивает и не приглашает. Только смотрит, смотрит и смотрит своими карими. И молчит. И может быть, он улыбается не только ей. И через зеркало над головой поглядывает время от времени вовсе не только на нее – на всех в салоне. Так, скорее всего, ему положено по работе.
А может быть все-таки и не на всех смотрит. Только на нее, но, увы, Игорь женат, у него есть дети и семейные обязательства, и поэтому он молчит. Смотрит и молчит.
А может Игорь и не женат вовсе. Как знать, ведь он только смотрит и молчит. Смотрит и молчит.
Эрика вздохнула и принялась разглядывать окно со сбегающими по стеклу каплями. Они то катились параллельными дорожками, то притормаживали и начинали робко, но неумолимо тянуться друг к другу. Они тянулись, тянулись, дрожа, а потом раз – и решительно бросались навстречу, соприкасались, врывались друг в друга, сливались в одно целое и уже одной крупной каплей падали, просто улетали. Вместе. Одним целым. Эрика считала: «…три, четыре, …восемь, девять, … четырнадцать, пятнадцать…»
Она вспомнила и снова глянула в зеркало над головой вагоновожатого. Глянула и вздрогнула – на нее смотрел вовсе и не Игорь. В зеркале она увидела кусочек лица незнакомого человека. Совсем другие глаза. Такие маленькие глаза-пуговки. И их впившийся в нее взгляд был очень неприятен.
И тут же в трамвае погас свет. Стало темно. Трамвай замедлил ход и остановился.
Эрика качнулась в кресле, хотела спросить: «В чем дело?» Но спрашивать, как оказалось, было некого. Оглядевшись, она обнаружила, что осталась в темном салоне совсем одна. Видимо, пока смотрела в окно, попутчики разошлись, покинули трамвай на своих остановках, а войти в него – никто не вошел. Так бывает. Эрика уже не раз ездила одна в совсем пустом салоне трамвая. И по пути на работу, и с работы. В какие-то дни так случается. А сейчас еще и дождь. Люди пережидают его в более уютных местах.
Она подумала о том, что трамвай, наверное, сломался. Такое тоже бывало. Особенно не нравится этой электрической машине сырая погода, дождь, как сегодня. После того как трамвай остановился, вагоновожатый должен объявить, рассказать о том, что произошло и можно ли дождаться устранения поломки или нужно выйти на улицу. Под дождь.
Но вагоновожатый ничего не говорил. Динамик над головой Эрики молчал. И двери не открывались. Ей вдруг пришло в голову, что, может быть, с Игорем что-то случилось? И поэтому кто-то занял его место, остановил, как смог, никем не управляемый трамвай? Эрика хотела встать, подойти к кабине вагоновожатого, помочь, если нужно. Но она осталась на месте. Дверь в кабину распахнулась, и оттуда вышел, если вышел, не только не Игорь, но даже как бы вовсе и не человек. Эрика увидела какое-то расплывающееся в не очень ярком свете салона пятно. Оно замерло на мгновение, но потом тронулось с места, медленно начало продвигаться по проходу между креслами. В сторону Эрики.
Это пятно просто надвигалось на нее. Эрике стало страшно. Она понимала, что нужно встать, рвануться к дверям, попытаться открыть их и выскочить из этого темного жуткого трамвая. Но ноги не слушались ее. И пальцы рук, вцепившиеся во впередистоящее кресло, никак не могли разжаться. Эрика смотрела на них, но пальцы были как чужие, не слушались ее. Она как бы и не чувствовала их. Как будто у нее совсем не было этих пальцев. Но именно они не давали ей отпустить кресло, впаянное в тело трамвая. И из-за них Эрика не могла сдвинуться с места, попытаться встать на ноги, которые может быть все-таки сделают то, что должны, обязаны сделать в эту минуту.
А темное пятно все ближе и ближе. Еще пара шагов и оно нависнет над Эрикой. А она, оказывается, и закричать не может – губы тоже невозможно шевельнуть, рот не раскрывается. И тело, уже все тело целиком вышло из-под ее контроля. Его сковал какой-то непреодолимый ужас. Как загипнотизированная, она смотрела на все приближающееся, приближающееся и приближающееся пятно. Хотелось закрыть, сомкнуть глаза, но даже веки не подчинялись ей. А жуткое пятно уже совсем рядом. На нем начало проступать лицо, и Эрика узнала те самые глаза-пуговки, тот самый чужой неприятный взгляд в зеркале над вагоновожатым. Пятно вздрогнуло и из него к ней потянулись длинные-длинные, видимо, руки. Они крепко схватили Эрику за плечи, сначала легонько тряхнули, как на повороте трамвая, но затем рванули с места с такой неожиданной силой, что пальцы ее разжались.
Пятно потащило Эрику к дверям, а она по-прежнему не могла сопротивляться. Руки безвольно обвисли, ноги волочились по полу салона. С нее, кажется, слетели туфли. Расстегнулись плащ и блузка. Ей не было больно ни от впившихся в плечи чужих пальцев, ни от неровностей пола, наверняка, царапающих босые ноги. Эрика ничего не чувствовала. Только… Только ей вдруг показалось, что между ног становится влажно.
Двери распахнулись, и она увидела, что трамвай остановился в совершенно неузнаваемом месте. Эрика разглядела в сырой темноте лишь силуэты то ли дальних деревьев, то ли ближних кустов. И ее потащили, поволокли к ним. И тут же яркая вспышка перед глазами…
Эрика вздрогнула и проснулась. В трамвае было светло. И за окном тоже. Скоротечный дождь кончился. И ей уже совсем скоро выходить.
Она глянула в зеркало над вагоновожатым. Никакого чужого лица, неприятного взгляда. На нее по-прежнему смотрел Игорь. Эрика повертела головой. В салоне, конечно, не оказалось никакого жуткого человека-пятна. Рядом стояли-сидели несколько беззаботных попутчиков.
Эрика облегченно вздохнула. Все было лишь сном, неприятным видением. Она просто заснула в трамвае. И знала почему. Просто потому что последнее время пьет на ночь снотворное, а после него ей и днем постоянно хочется спать. А без снотворного обойтись никак не получается. Вот уже две недели.
Две недели повторяется одно и то же. Каждый вечер, когда Эрика возвращается с работы домой, ей кажется. Кажется, что за ней кто-то идет. Кто-то преследует ее, когда она шагает от остановки трамвая по дорожке между домами. Всего-то пару-тройку сотен метров. Но кто и зачем?
Шагая по дорожке, Эрика время от времени оборачивается, но не видит за собой никого. И это удивительно, необъяснимо. Ведь она точно знает, она чувствует: кто-то идет следом, кто-то упирается взглядом в ее спину.
На самой дорожке Эрика ощущает себя еще более-менее уверенно. Ее видят из домов, под окнами которых она проходит. Но дальше, прежде чем войти в ее двор, нужно миновать арку. Без освещения, без фонарей. Потому что это сводчатое пространство всего в пять шагов. Днем даже не замечаешь, как проскальзываешь мимо серых голых стен арки. Но вечером она растягивается в размерах. И хорошо, чтобы какая-нибудь семья в несколько человек – шла по арке на встречу. Разговаривая, веселясь. Но чаще Эрике никто не попадается навстречу. Ей приходится проскакивать замершую, как капкан, арку в одиночестве. И слышать, явственно слышать сзади гулкие шаги. И это не эхо. Это не ее шаги.
