Лумис Грег
Синайский секрет
Гора Хорив
март 1904 г.
Синайский полуостров
Открытие ошеломило сэра У. М. Флиндерса Петри, но, похоже, не слишком его обрадовало.
Целью этой экспедиции, финансировавшейся Фондом исследования Египта, было подробное изучение и картографирование области между Суэцким заливом и Акабой, где древние египтяне вели различные горные разработки. И, подобно очень многим своим предшественникам-исследователям, Петри нашел нечто весьма далекое от предмета своих поисков.
Он не рассчитывал обнаружить что-либо выдающееся, невзирая даже на то, что гора вполне могла оказаться тем самым Синаем, с вершины которого Моисей принес скрижали с текстом Десяти Заповедей. Просто гора находилась в тех местах, которые надлежало изучить, и потому экспедиция не без труда забралась на острую скальную вершину. И там, среди растрескавшихся валунов из красного песчаника и чахлых кустов, кишевших скорпионами, исследователи углядели нечто совершенно неожиданное.
Из зева пещеры, имевшей, несомненно, искусственное происхождение, выходили остатки стен, сложенных из древнего, ручной работы, кирпича. С южной стороны стены давным-давно отполировало песком, тысячелетиями приносимым сюда горячим ветром; Петри называл его про себя дыханием пустыни. Зато с северной стороны сохранились большие куски окрашенной штукатурки, которой строители некогда покрыли необожженные кирпичи. И в этой штукатурке иероглифами процарапаны надписи; Петри решил, что их можно датировать эпохой Двенадцатой династии египетских фараонов, приблизительно 2600 лет до н. э.
Задолго до Моисея.
И это означало, что перед ним возникла серьезная проблема.
Указания Фонда исследования Египта были очень четкими. Одна из целей экспедиции: проведение раскопок и исследований ради подтверждения и объяснения Ветхого Завета. Сейчас участники экспедиции находились на той самой горе, где Моисей говорил с Богом, явившимся в неопалимой купине, с вершины которой он принес даже не одну, а две пары скрижалей, и у подножия которой он сжег истукана золотого тельца.
Открытие Петри можно было бы расценить как измену друзьям и спонсорам, как нечто такое, чего ни один английский джентльмен не мог бы одобрить.
Обнародование находки, несомненно, заставило бы фонд отказаться от дальнейшего финансирования его работы. Больше того, оно могло бы вызвать всеобщее неудовольствие и даже привести к исключению Петри из Мейферского клуба исследователей.
Оставалось лишь сожалеть, что он полез на эту злосчастную гору.
Тем не менее и он сам, и сопровождавшие его исследователи уже находились тут, и отказ от раскопок означал бы пустую трату времени, сил и средств.
К закату из плена сыпучих песков освободили массу табличек, статуэток и всякой всячины, неоспоримо свидетельствовавшей о том, что здесь находился храм. Петри был уверен, что на следующий день их глазам предстанет алтарь и другие доказательства того, что здесь некогда поклонялись вездесущей Хатор, богине любви, гробниц, золота и песен, которая своим молоком даровала фараонам бессмертие. Сомнений в этом быть не могло — изображение божества красовалось на стене, и никого из прочих богов или богинь никогда не изображали с коровьими рогами и солнечным диском на голове.
К тому времени, когда с обедом было покончено, и местные проводники установили палатки для него и трех других англичан, Петри наконец-то принял решение — просто представить свои находки фонду, и уже фонд пусть решает, как с ними поступить. Хотя, конечно, все это вызывало досаду — он-то рассчитывал сам опубликовать результаты своих исследований.
К середине следующего дня от сухого песка расчистили несколько комнат и залов. Были обнаружены рельефные изображения различных фараонов, их любимых жен, сыновей и приближенных, а вот главного алтаря не оказалось. Зато нашли множество прямоугольных и круглых углублений, выдолбленных в песчанике, — каждое из них больше ванны. Петри никогда прежде не доводилось видеть ничего подобного, он не мог даже предположить, какой же практической надобности могли служить эти углубления. Еще больше озадачила его находка металлургического тигля и, пожалуй, нескольких фунтов неведомого белого порошка под каменными плитами пола. Возможно, о нем и говорил незнакомый иероглиф, часто попадавшийся в надписях на стенах и многочисленных стелах. Впрочем, о значении этого таинственного знака маститый археолог не имел никакого понятия. Он попросту никогда прежде его не видел. Но самой таинственной загадкой оставался найденный в храме тигель.
Тигель вновь появлялся в изображении Анубиса, бога-шакала, провожавшего умерших в загробный мир. Зверь возлежал на барке, а перед ним, держа в руках конический предмет, стоял фараон Аменхотеп. В надписи сообщалось что-то о даровании золота и радости для ртов.
В ходе дальнейших поисков золота найти не удалось — только загадочный белый порошок.
Как и подобало компетентному археологу, Петри описал результаты, закончил раскопки (так и не определив местонахождение алтаря) и двинулся дальше по маршруту, который ему поручили изучить.
С Фондом Петри, по-видимому, достиг какого-то взаимоприемлемого соглашения, поскольку вскоре — в 1910 году — свет увидела его небольшая книга «Древний Египет и Древний Израиль». Эта книга, вероятно, вызвала бы сумятицу в научном мире, если бы вскоре не померкла в тени по-настоящему грандиозных бурь — двух мировых войн.
Тем не менее ученый, как это случалось и со многими другими исследователями, привел в действие силы, чьей мощи и самого их существования даже не представлял. Впрочем, этого не мог представить себе никто в Европе начала двадцатого столетия.
Штифт Мельк на Дунае
Австрия
Настоящее время
Йозеф Штайнберг (д-р философии) стоял в двухэтажном портале, повернувшись к солнцу, клонившемуся к закату. Прямо перед ним круто обрывался в стремительные серые воды Дуная холм, где в десятом веке были возведены первые монастырские постройки. А за спиной находилась библиотека — огромная, триста футов в длину, комната, все стены которой прятались за книжными шкафами высотой по пятьдесят футов.
Из находившейся чуть ниже часовни доносились песнопения монахов, служивших вечерню. В этом изумительном памятнике архитектуры барокко, где некогда помещалась приходская школа, все еще жили около трех десятков монахов. Впрочем, он не обратил на голоса никакого внимания, пожалуй, вовсе не слышал их.
Если бы не буксир, толкавший тяжелые баржи вверх по течению, да автомобили, жужжавшие на шоссе и мосту, перекинутом через реку, Штайнберг мог бы считать, что находится в любом из временных отрезков последнего тысячелетия.
Об этом он тоже не думал.
Он был полностью сосредоточен на странном открытии, занимавшем его мысли вот уже два дня.
Год назад аббатство принялось за грандиозную работу по научному описанию двух с лишним тысяч томов, созданных в период с девятого по пятнадцатый век. На прошлой неделе один из аспирантов наткнулся на связку пергаментов на древнем иврите, которая, возможно, оказалась не на своем месте во время паники 1683 года, когда Кара-Мустафа с двухсоттысячным войском осаждал Вену, находящуюся всего лишь в пятидесяти милях к востоку от монастыря. Тогда по всей стране лихорадочно прятали ценности. Хотя турки через три месяца вынуждены были уйти восвояси, документы, по всей видимости, не вернули на место и оставили храниться вместе со всякой текущей церковной писаниной. Церковь обратилась к Штайнбергу, штатному профессору древнееврейской истории, временами занимавшемуся и археологическими изысканиями, с просьбой перевести и датировать документы.
Толщина пергамента и качество чернил дали Штайнбергу основание предполагать, что листы по возрасту соответствуют Мельку. А вот описанные на них события произошли раньше, намного раньше. Необычный синтаксис, фразы, заимствованные из египетского языка времен фараонов, заставляли профессора думать, что перед ним лежит кропотливо переведенная кем-то хроника, относящаяся к эпохе примерно от 1500 до 1200 гг. до Рождества Христова. Или, соблюдая надлежащую политкорректность, до н. э. — до новой эры. Как бы там ни было, хоть так назови, хоть этак, но задолго до того, как иврит стал известен в качестве языка, имевшего свою письменность.
Штайнберг, человек весьма педантичный, повернулся, направился в библиотеку, к одной из передвижных лестниц, закрепленных на металлических направляющих, поднялся к самой верхней полке и в очередной раз осмотрел то самое место, где были найдены документы. Не могло быть никаких сомнений в том, что все соседние тома датировались серединой — концом семнадцатого века.
