Тварь - Тимур Сытников

Твоей игре посвящается...

Тварь.

1

Я всегда знала, что осень придет. Еще тогда, когда мы весной уходили из города, я понимала, что когда-нибудь мне придется вернуться обратно. И хоть на тот момент я была еще очень молода, но некое предчувствие уже тогда поселилось у меня в душе. Уходило нас из города много, и по большей части мы все были молоды, а самые старшие из нас родились на свет зимой, и для них наступившая весна была такой же первой, как и для нас, появившихся на свет ранней весной. И пусть по ночам еще бывали заморозки, но нас они уже не были способны испугать. Первое время мы испытывали трудности с пропитанием, но очень скоро весна вступила в свои права, и пищи стало предостаточно.

Я была из тех, кто ушел далеко от города; так я поступила по совету своей матери. Она была слишком старой, чтобы покинуть город, не в состоянии перенести долгий переход. Ее слова навсегда отложились в моей памяти: «Уходи от города так далеко, как только сможешь. Помни, Тварь хоть и живет в городе, но часто выходит за его пределы поохотиться». И хоть я не разу не видела Тварь, в ее существовании я не сомневалась. Слишком уж часто чувствовала ее запах, когда совсем маленькой покидала убежище, а уж крики тех, кому не посчастливилось попасть в лапы Твари, доносились до нашего убежища еще чаще.

Тварь всегда была проклятием нашего народа. Рассказы о ней и ее жестокости передавались из поколение в поколение, редкие выжившие после встречи с ней, подкрепляли рассказы демонстрацией тех ран, которые Тварь нанесла им. Тварь и стала причиной нашего исхода. Той весной нас стало очень много, и мы начали голодать. Голод и Тварь гнали нас из города, и мы бежали. Не скажу, что мы были слишком несчастны, все-таки перед нами открывался новый мир, мир который обещал нам счастье.

Итак, я ушла очень далеко от города. Обосновалась я на краю поля, рядом с опушкой леса. Совсем рядом пробегал небольшой ручеек, который полностью обеспечил меня водой. В вырытой мной землянке, было сухо, а листва деревьев прикрывала ее как от летнего зноя, так и от набегавших дождей. Выходить из землянки, я предпочитала либо рано утром на рассвете, либо ближе к закату, возвращаясь обратно до полной темноты. Так я спасалась от дневного зноя, а ночь меня пугала.

Со временем, я начала встречать соседей. Выше по течению ручья, поселились Пип и Куцая. Пип был добрым, веселым, но жутко рассеянным, и неизвестно, смог бы он выжить, если бы не Куцая, вечно сердитая и сосредоточенная, которая не давала ему сильно расслабляться. Встречала я их обычно возле ручья, рано утром. Куцая редко вступала в разговоры, и все время подгоняла Пипа. Пип же всегда любил поболтать. Его речи всегда начинались с того, что он сообщал, что безмерно рад тому, что мы покинули город, и что теперь мы можем жить не опасаясь Твари. Далее он всегда начинал делиться со мной, рассказами о том, где вот-вот поспеет зерно, а где его стало меньше. Я же, желая не оставаться в долгу, рассказывала о своих наблюдениях. Куцая, всегда нетерпеливая, тем не менее внимательно слушала мои рассказы, ведь таким образом и ее жизнь становилась легче. В итоге все наши разговоры сводились к тому, что Пип начинал рассказывать о том, что нынешнее лето будет вечным и нам не придется больше возвращаться в город, а если и случится осень, то Тварь к тому моменту умрет от голода, и мы сможем вполне спокойно вернуться, но этого не случится, потому что это лето вечное. И таким образом его мысли зацикливались и начинали течь по кругу.

Обычно Куцая всегда его обрывала и уводила. Я же отправлялась в поле в поисках зерна. По дороге я порой думала о словах Пипа о вечном лете. Пип, как и я, был рожден ранней весной и не застал зиму с ее морозами. Те остатки сезона, когда зима сдавала свои права весне, мы провели в убежище, а потому только из рассказов старших знали о снеге, который покрывал все, и даже весь город стоял закованным в ту снежную массу, которая обрушивалась с небес. Рассказывали нам и про лед, в который превращается вода, и что этот лед такой же твердый, как и камень. Верили ли мы? Слабо. И лишь те легкие заморозки, которые мы застали весной, могли свидетельствовать о том, что эти рассказы отчасти верны. Иногда мои мысли перескакивали на Тварь, и хоть подобные мысли вызывали тревогу, я не старалась прогонять их из головы. Могла ли умереть Тварь от голода? Все-таки из города ушли не все, например там осталась моя мать...

Однажды я даже провела эксперимент, сколько дней можно провести без еды. Поначалу мне было легко, и я покидала землянку лишь затем, чтобы попить воды. Продержаться мне удалось лишь пару дней. Итогами эксперимента я поделилась с Пипом; услышав итоги, он принялся рассуждать о том, что Тварь значительно крупнее нас, и непременно должна уже помереть от голода, и даже порывался вернуться в город, но грозно цыкнувшая на него Куцая остановила эти потуги.

В поле жило много из наших, но с ними я виделась настолько редко, что о них и не осталось особых воспоминаний, кроме одного, практически моего соседа. Его звали Маркус. Он был очень стар, просто невероятно стар. Седой, он едва волочил ноги, подолгу останавливался, чтобы отдышаться, и разговаривал тоже медленно, подолгу составляя фразы. Мы часто встречались с ним возле кустов кукурузы, где лакомились молодыми побегами, и вели долгие разговоры.

Маркус был из тех, кто никогда не жил в городе. Как и его родители, и их родители. Он знал все о суровости зимы, о том как злые вьюги заметают землянки снегом, о том как приходится откапывать себе выход наружу, о голоде, который безжалостно гонит искать схроны зерна, о тех хищниках, которые приходят зимой...

«Ты говоришь, что в городе у вас всего одна Тварь? Счастливчики! Тут их десятки зимой, а куда спрятаться от них среди снега? Говоришь у вас там есть убежища и много домов, в которых можно укрыться? Да, был бы я моложе, я бы точно ушел туда, но теперь уже поздно...»