Стоун выписал счет, и, покинув бар, они зашагали по прохладной вечерней дорожке по направлению к его номеру. Она взяла его под руку, но никто из них не проронил ни слова. К запахам цветов в воздухе примешивалось неопределенность ожидания.
Номер был мягко освещен, и она прошла прямо в спальню, как лепестки, роняя на ходу свою одежду. Под дверью лежал конверт с каким-то сообщением, но сейчас Стоун был не в состоянии думать об этом. Он бросил конверт на прикроватный столик и начал лихорадочно расстегивать пуговицы.
Она разделась первой.
— Не гаси свет, — сказала она, скидывая покрывало с верхней простыней на пол.
Он сделал, как попросила она.
Она распростерлась на постели и закинула руки за голову. На ее прекрасном теле практически не было ни одного незагорелого местечка. В Нью-Йорке ему никогда не доводилось видеть подобное.
— Сначала я, — сказала она.
Он начал с ее грудей и двигался вниз. Она лежала с руками, закинутыми за голову. Когда его руки добрались до заветной цели, ее пальцы оказались в его волосах, и она слабо застонала.
Спустя некоторое время настал его черед. И это стоило ожиданий.
Стоун медленно просыпался, поначалу дезориентировавшись в незнакомой комнате. Кровать представляла собой нечто ужасное, повсюду были разбросаны простыни, и он был один. Он потянулся и подумал о предыдущей ночи, и воспоминания о ней были весьма приятные, потом вскочил, услышав телефонный звонок.
— Хэлло?
— Это Билл Эггерс. Почему ты не позвонил мне вчера вечером? Я прождал почти полночи.
— Право, Билл, я и не знал, что это тебя будет так волновать.
— Ты что, не получил мое сообщение?
— О! — сказал Стоун, открывая маленький конверт. В записке говорилось:
ПОЗВОНИ МНЕ ВЕЧЕРОМ, КАК БЫ НИ БЫЛО ПОЗДНО.
— Извини, Билл, я был очень занят, и даже не прочитал его.
— Черт возьми, откуда ты знаешь Дэвида Стармака?
— Я встретился с ним вчера за обедом в доме Вэнса Калдера.
— Только вчера? — Он звонил мне по поводу тебя вчера днем, а это было до того, как ты встретился с ним, не так ли?
— Верно.
— Господи, что же ты делаешь в Голливуде, обедая со звездами экрана и со стряпчими?
— Стряпчими?
— Ты, что, не знаешь, кто такой Дэвид Стармак?
— Мне известно, что у него достаточно влияния в сфере кино бизнеса. Вот и все, пожалуй. Кто он еще?
— Стоун, если это случилось не на Верхнем Ист Сайде между Сорок Второй и Сорок Шестой улицами, то ты не в курсе событий, верно?
— По-твоему, я обязан знать, кто он такой, этот Стармак?
— Ну, может, и нет. Только очень немногие действительно знают, и так случилось, что я — один из них.
— Отчего же он так малоизвестен, при столь большом влиянии?
— Потому что ему так хочется. Все обычно происходит так, как этого желает Стармак.
— О!
— Ей, богу! У нас с ним был вчера разговор. Он позвонил совершенно неожиданно. Хорошо, что застал меня на месте.
— Билл, ты хотел рассказать, кто он такой, этот Стармак.
— Он — князь долбаной тьмы, вот кто он такой.
— Ты взял эту строку из фильма.
— От этого она не становиться менее правдивой, — сказал Эггерс в порядке оправдания.
— Думаю, не становится. Ну, а теперь объяснись, пожалуйста.
— Это началось следующим образом: отец Стармака, носивший имя Моррис, или Мо, в течение тридцати лет был правой рукой Мейера Ланского.
— Шутишь?
— Какие к черту, шутки! Говорят, что он послал своего сына Дэвида учиться на юриста для того, чтобы сделать его респектабельным и полезным.
— И он стал полезным?
— Можешь поверить, что да. Его специальностью было организовать людей в профсоюз. Он был очень тесно связан с Хоффа, Тони Скотто и дюжиной других профсоюзных боссов того времени. В конце пятидесятых годов он отправился на запад и сделался посредником между Голливудскими профсоюзами и работниками киноиндустрии. Он всегда был очень осторожным. Никогда не работал адвокатом, так что никто не мог обратиться в коллегию адвокатов, если кому-то не нравились его методы. С годами, он все больше и больше исчезал из виду, пока не стал практически невидимым, но в то же самое время, город все больше и больше чувствовал на себе его хватку.
— Билл, откуда ты все это знаешь?
— Я знаю все о каждом. Разве ты этого не знал?
— Ладно, тогда расскажи, откуда ты все это знаешь.
— У меня когда-то был клиент, который был связан с ним по бизнесу, так у него нет-нет, да и проскальзывали слова о Стармаке. Ему нравилось рассказывать истории про старые времена. Этот человек умер в начале этого года, но, очевидно, дал Стармаку справку обо мне. Вот почему Дэвид знал, кому позвонить насчет тебя. А теперь у меня есть вопрос к тебе.
— О'кей, валяй.
— Чем, черт возьми, ты сумел столь сильно заинтересовать Стармака за столь короткий срок? Я имею в виду, что знаю тебя гораздо лучше, чем он, но вовсе не проявляю к тебе такого интереса.
— Благодарю. Для меня самого это полная загадка. Единственная личность, связывающая Стармака со мной — это Вэнс Калдер, а мы с Калдером не имели никаких общих дел.
— Может, и нет, но, возможно, Калдер, слышал о тебе немало, лежа на подушке.
— Он, и в самом деле, говорил, что Аррингтон много рассказывала ему обо мне, и тем не менее…
— Короче, я думаю, что ты должен воспользоваться возможностью, дружище, а мы прикроем тебя здесь, но имена Вудман и Велд не должны появиться ни на единой бумажке, которая уйдет от тебя к Стармаку. Надеюсь, мы понимаем друг друга?
— Да, но мы с ним еще до этого не дошли. Ему, похоже, нравится играть роль человека, способного монополизировать мое время. Сейчас я совершенно независим, но как только начну на него работать, то уже не смогу быть сам себе хозяином.
— Я вижу, куда ты клонишь, и ты достаточно умен, если так мыслишь.
— Вот что еще меня беспокоит. Он утверждает, что имеет какой-то, не очень большой, бизнес в Нью-Йорке — что-то из недвижимости, пару ресторанов — но при этом говорит, что адвокаты, раньше представлявшие его интересы, выставляли ему счета на сумму свыше миллиона долларов в качестве ежегодных гонораров. Не кажется ли тебе это странным, а?
— Нет, не кажется. Если он тратит на юристов миллион в год, значит у него либо большой бизнес в городе, либо там у него большие неприятности. На твоем месте, я бы поставил вопрос именно так.
— Я задам этот вопрос. Кроме того, он говорил, что у меня появится возможность инвестировать средства в его проекты.
— Я бы поостерегся это делать, молодой человек. Поскольку ты — представитель органов правосудия, то должен быть на сто процентов уверен, что это абсолютно чистое капиталовложение.
— Ну, я еще не знаю, стоит ли мне связываться с ним. В любом случае, что стоит за именем — Стармак?
— Он — шведский еврей, если ты можешь в это поверить.
— Думаю, что евреи живут всюду. Почему бы ему не быть родом из Швеции?
— В самом деле, почему бы и нет? Как я слышал, дед Стармака был дилером — оптовиком по продаже рыбы в Стокгольме, а его сын, Мо, попал в большую беду, может, даже убил кого-то, и должен был бежать из страны. Он объявился в Нью-Йорке и через семейные связи встретился с Мейером Ланским. Очевидно, это была любовь с первого взгляда.
— Кстати, на вечере у Вэнса был еще один человек, который показался мне несколько странным. Его имя — Онофрио Ипполито. Оно тебе о чем-то говорит?
— Он — банкир, вот все, что мне известно. Мне говорили, он прямой, как стрела.
— Смешно, но он выглядел, как мафиози.
— Стоун, ты слишком долго был полицейским. Не каждый с итальянским именем, непременно мафиози.
— Я знаю.
— А теперь расскажи мне, что ты делаешь в Лос-Анджелесе?
— О, у меня роль в фильме.
— У тебя, что?
— Вчера я прошел кинопробу, и меня взяли на роль. Я, оказывается, самое сенсационное открытие в этом городе.
— Ну, ладно, ты, очевидно, просто не хочешь рассказать мне, так что я лучше пойду.
— Билл, я тебя не разыгрываю, — сказал Стоун, но Эггерс уже положил трубку.
Стоун принял душ и заказал завтрак, а когда пришел официант, заметил толстый конверт на кофейном столике в гостиной. Он вскрыл его и обнаружил там сценарий. — Что ж, — подумал он, — есть над чем поработать.
Следующий час он посвятил работе над ролью, потом зазвонил телефон.
— Хэлло?
— Стоун Баррингтон?
— Да.
— Меня зовут Бобби Рутон. Я занимаюсь костюмами для фильма «Из суда».
— Понятно. Чем могу помочь?
— Слушай, гардеробный отдел «Центуриона» не был готов к тому, чтобы одевать адвоката, которого ты играешь — слишком малые сроки, но, в любом случае, надо тебя как-то приодеть.
— О'кей.
— Какие костюмы и рубашки ты обычно носишь?
