Пятеро черных: два почти одинаковых парня с какими-то свертками – худые грустные физиономии с громадными глазищами, белки так и сверкают. Бунтарского вида парень – берет, как у Че, плащ как у Хайле Селассие.[4] Мужчина средних лет, с гладкой кожей, прекрасно одетый, с аккуратным кейсом на коленях. Дородная женщина, наверно, домохозяйка, в пальто с лисьим воротником – наверное, с плеча какой-то дамы, склонной к благотворительности.
Белый старик, щуплый, но шустрый и розовощекий, в кашемировом пальто, отливающей перламутром мягкой фетровой шляпе и шелковом галстуке. Бормочущее себе под нос существо женского пола неопределенной расовой принадлежности, закутанное в пестрые тряпки, – явно алкоголичка в последней стадии распада.
Все остальные, кажется, безликие статисты в городском пейзаже. За исключением черного бунтаря, который с вызовом уставился на Райдера, все остальные пассажиры изо всех сил старались быть как можно более незаметными. Отлично, подумал Райдер, товар – он и есть товар. Товар с фиксированной ценой.
Вагон дернулся и остановился. Стивер вопросительно взглянул на Райдера, тот кивнул. Стивер заговорил – монотонно, глухо, как человек, не привыкший много разговаривать:
– Все, кто в задней половине вагона, – встали! Всем встать! И побыстрее!
Райдер, предвидя волнение в своей части вагона, громко сказал:
– Не к вам относится! Сесть и не шевелиться! Кто двинется, пристрелю на месте!
Чернокожий бунтарь демонстративно пошевелился на своем сиденье. Намеренно, с тщательно дозированным вызовом. Райдер медленно направил дуло автомата точно в центр его груди. Парень еще немного поерзал на скамье и только потом замер, вполне удовлетворенный собственной демонстрацией непримиримости. Райдер тоже был удовлетворен: вызов имел чисто церемониальный характер, его можно было не принимать в расчет.
– Живо! Двигайтесь, двигайтесь! По-английски все хорошо понимают?! Что, копыта примерзли?
Уэлком в своем конце вагона начал импровизировать, а зря: пассажиры и так вполне послушны.
Из кабины показались Лонгмэн и машинист. Лонгмэн что-то тихо сказал машинисту, тот кивнул и обвел взглядом пассажиров, ища свободное место. Нерешительно остановился над хиппи, потом двинулся дальше и тяжело опустился на сиденье рядом с чернокожей толстухой. Та не шелохнулась.
Райдер кивнул Лонгмэну. Тот, держа в руке ключ, направился к дверям. Два мальчугана, оцепенев, стояли у дверей, преграждая ему путь. Протянув руку, Лонгмэн мягко развел их в стороны.
Их тучная мамаша вскрикнула:
– Брэндон! Роберт! Пожалуйста, не трогайте их! Она вскочила на ноги и сделала шаг к двери.
– Сидеть! – приказал Райдер. Женщина остановилась, повернулась к нему и открыла рот, собираясь возразить.
– Ни слова. Сядьте на место. – Подождав, пока она вернется на свое место, Райдер махнул мальчишкам. – Отойдите от дверей. Садитесь.
Женщина схватила сыновей и судорожно притянула их к себе, между раздвинутых бедер, словно пытаясь укрыть их у своего лона, их изначального и самого надежного убежища.
Лонгмэн открыл дверь и спрыгнул на пути. Райдер еще раз пересчитал своих пассажиров, переводя ствол автомата с одного на другого. Девица в брезентовой шапочке безостановочно барабанила каблуком по грязным черно-белым клеткам пола. Хиппи клевал носом, улыбаясь своим видениям и не открывая глаз. Чернокожий воитель, скрестив руки на груди, испепелял взглядом мальчишек-рассыльных, сидевших через проход. Пассажиры в хвосте вагона выстроились по трое, они стояли лицом к дверям, а Уэлком суетился вокруг них, точно конвойная собака.
Вдруг свет в вагоне погас. Мигая, зажглись аварийные огни. Пассажиры встревожились; их лица казались внезапно похудевшими в тусклом свете аварийных лампочек, далеко не таких многочисленных и мощных, как люминесцентные лампы, идущие по всей длине вагона. Электричество сейчас было выключено во всей зоне от «Четырнадцатой» до «Тридцать третьей» и на всех четырех путях: и для локальных поездов, и для экспресса, и в северном, и в южном направлении.
Райдер сказал:
– Кондуктор, быстро ко мне сюда.
Кондуктор вышел на середину вагона и остановился. Он был очень бледен. Райдер сказал ему:
– Я хочу, чтобы ты вывел на пути всех пассажиров из задней части вагона.
– Слушаюсь, сэр.
– Затем забери пассажиров из остальных девяти вагонов поезда и отведи всех обратно на станцию «28-я улица».
На лице кондуктора отразилось беспокойство.
– А если они не захотят покидать поезд?
Райдер пожал плечами:
– Скажешь им, что поезд дальше не пойдет.
– Скажу, но… – Кондуктор очень торопился объяснить Райдеру, в чем проблема: – Пассажиры терпеть не могут покидать поезд, даже когда они знают, что он дальше не поедет. Забавно, но…
– Делай что говорят, – отрезал Райдер.
– Пожалуйста, можно мне уйти? – Девица в мини-юбке закинула ногу на ногу для пущей убедительности. – У меня ужасно важная встреча.
– Нет, – сказал Райдер. – Из этой половины вагона не выйдет никто.
– Очень важное прослушивание… Я актриса…
– Сэр? – вступила мамаша, прижимая к себе ребят. – Пожалуйста, сэр. Мальчики такие впечатлительные…
– Я сказал – никто!
Старик в кашемировом пальто:
– Я не прошу разрешения уйти, но… Можем мы хотя бы узнать, что происходит?
– Можете, – ответил Райдер. – Происходит вот что: вас захватили четыре отчаянных парня с автоматами.
Старик улыбнулся:
– Ясно. Если задаешь дурацкий вопрос…
– А сколько примерно вы будете нас держать? – снова встряла девица. – Мне никак нельзя пропустить эту встречу.
– Хватит, – отрезал Райдер. – Больше никаких ответов. И никаких вопросов.
Девица явно заигрывает с ним, а старик демонстрирует храбрость. И то и другое неплохо: значит, к панике они не склонны.
Двери снова открылись, и Райдер помог Лонгмэну забраться в вагон. Зажав автомат под мышкой, тот стал оттирать с ладоней пыль и сажу. Аварийная энергетическая установка не использовалась уже несколько месяцев, если не лет. Райдер махнул Лонгмэну, и тот наставил свой автомат на пассажиров. Проводник тем временем убеждал их, что спуститься на пути – совсем не опасно:
– Электричество отключено, мэм. Один из этих джентльменов был так любезен, что снял напряжение с третьего рельса.
Уэлком загоготал, от робких смешков не удержались даже пассажиры. Помощник смутился, покраснел, подошел к двери и спрыгнул на полотно. Его примеру один за другим последовали пассажиры. Тех, кто боялся высоты или просто мешкал, Уэлком подгонял дулом автомата.
Стивер обернулся к Райдеру и прошептал:
– У нас тут пятеро черномазых. За них-то кто станет платить?
– Пойдут по той же цене, что и остальные. А может, даже и дороже.
– Ага, понял. Политика, да? – Стивер кивнул с понимающим видом.
Когда все пассажиры, кроме трех-четырех, скрылись в проеме задней двери, Райдер вернулся в голову вагона и вошел в кабину. Там воняло потом. Он выглянул в туннель. Штатное освещение было выключено, но аварийные огни продолжали гореть. Поблизости слабо светил одинокий голубой огонек, обозначавший аварийный телефон, а вдаль уходила непрерывная цепочка зеленых светофоров.
Райдер снял с крючка возле переднего окна микрофон, нашарил черную кнопку, включавшую радиопередатчик, нащупал ногой педаль… Но прежде чем он успел ее нажать, кабина огласилась криком:
– «Пэлем Сто двадцать три»! Какого черта? Вы что, вырубили питание? Без разрешения Башни? Вы меня слышите? Проклятье, мать вашу! Говорит старший диспетчер! «Пэлем», прием!
Райдер нажал кнопку:
– «Пэлем Сто двадцать три» – диспетчеру. Вы меня слышите?
– Где, черт возьми, тебя носит? Что там с вами, мать вашу? Почему не отвечаете? Прием, «Пэлем», прием! Говорите же!
– «Пэлем Сто двадцать три» – диспетчеру, – произнес Райдер. – Ваш поезд захвачен. Вы слышите меня? Ваш поезд захвачен. Прием.
Том Берри уже в который раз повторял себе: у него пока не было ни малейшей возможности хоть что-то предпринять. Может быть, если бы он не грезил наяву, мечтая о Диди, а был бы начеку, как и положено копу, он, возможно, и успел бы почувствовать что-то подозрительное. Но когда он открыл глаза, все, что ему оставалось – это пересчитать четыре автоматных дула, каждое из которых могло превратить его в груду кровавого мяса прежде, чем он дотянется до собственной пушки.
Впрочем, многие другие копы на его месте все равно начали бы действовать. С готовностью пошли бы на самоубийство, рефлекторно следуя четкой установке, которую вдалбливали им в головы с первого дня в полицейском училище: присяга, мужество, презрение к преступному миру. Диди назвала бы это типичным промыванием мозгов. Да, Том лично знал немало таких копов, причем отнюдь не все они были идиотами (правда, честными людьми тоже были не все). Так что же это – результат промывания мозгов или просто честное отношение к своим обязанностям? Сам он, имея за поясом пушку тридцать восьмого калибра, решил не идти на поводу у рефлексов. Он все еще жив и здоров. Хотя, вероятно, его полицейской карьере конец.
