— А ваша семья?
— Мой муж предпочитает быть сам по себе, он просто замкнулся, отвернулся от всего. А сын уже вырос.
Зачем она рассказывает ему то, о чем никогда никому не говорила? Может быть, все дело в том, что Кадзуо здесь чужой. Может быть, это позволило ей расслабиться и разоткровенничаться. Но едва то, что держалось под замком, вышло и обрело форму слов, как из глаз потекли слезы. Она смахнула их тыльной стороной ладони.
— Вы одиноки, — сказал Кадзуо.
— Да, — призналась она. — Когда-то мы были счастливы, а потом все развалилось. Возможно, в этом виновата я сама.
— Почему?
— Потому что я хочу быть одна. Потому что я хочу быть свободной.
Теперь у него на глазах появились слезы. Они стекали по щекам и падали на татами.
— И вы станете свободны, когда будете одни? — спросил он.
— Так мне кажется, по крайней мере сейчас.
Бегство. Бегство от чего? К чему? Она не знала ответа.
— Это так печально, — прошептал Кадзуо. — Мне очень вас жаль.
— Не надо меня жалеть. — Она покачала головой. — Все складывается, пусть и не по моей воле, так, как мне всегда хотелось.
— Неужели?
— Я потеряла надежду. Мне уже все равно, выживу я или умру.
Кадзуо нахмурился.
— Потеряли надежду… на что?
— Не знаю… я просто уже не жду от жизни ничего. — Кадзуо снова заплакал, а Масако сидела и смотрела на него, тронутая тем, что этот молодой иностранец плачет по ней. — Почему вы плачете?
Кадзуо поднял голову.
— Потому что вы рассказали мне, что у вас на сердце. И теперь вы такая далекая.
Масако улыбнулась. Он неуклюже вытер слезы. Она посмотрела на висящий над окном желто-зеленый бразильский флаг.
— Куда мне поехать? Я никогда не была за границей.
Он посмотрел на нее покрасневшими от слез глазами.
— Поезжайте в Бразилию. Там сейчас лето.
— И как оно там, у вас, в Бразилии?
Кадзуо задумался, потом застенчиво улыбнулся.
— Не знаю, как объяснить, но там замечательно. Замечательно.
Лето. Масако закрыла глаза и постаралась представить его. Этим летом все изменилось. Запах гардений, густая трава вокруг парковочнои площадки, отблеск темной воды в дренажной канаве. Когда она открыла глаза, Кадзуо уже приготовился идти — надел черную куртку поверх футболки и шапочку.
— Я скоро вернусь.
— Миямори-сан, можно мне остаться у вас до трех?
Он кивнул. Еще три часа. К тому времени Сатакэ уже уйдет. Масако положила руки на стол, опустила голову и закрыла глаза, радуясь даже этому небольшому отдыху.
Она проснулась, когда он вернулся. Кадзуо, видимо, умышленно не спешил, потому что часы показывали уже два. Он расстегнул куртку и вытащил пакет.
— Вот.
— Спасибо.
Пакет сохранил тепло его тела. Она вскрыла его и заглянула внутрь: там лежал ее новый паспорт и семь пачек денег, по миллиону йен в каждой. Масако достала одну пачку и положила на стол.
— Это вам. За то, что сохранили их для меня. Пожалуйста, возьмите.
Кадзуо покраснел.
— Они мне не нужны. Я просто рад вам помочь.
— Но у вас впереди еще год работы на фабрике.
Кадзуо стал снимать куртку, и Масако заметила, как он прикусил губу.
— Нет. Я собираюсь вернуться домой к Рождеству.
— Вот как?
— Да. Мне незачем здесь больше оставаться, — Он сел к столику и оглядел комнату. В его взгляде, остановившемся на бразильском флаге, отразилась такая ностальгия, что Масако невольно позавидовала — Кадзуо еще не потерял надежду. — Я мечтал, что смогу помочь вам. То, что с вами случилось, имеет какое-то отношение к этому?
Он достал из-под футболки серебристый ключик.
— Да, имеет.
— Он вам нужен?
— Нет.
Кадзуо улыбнулся. Ключ Кэндзи. Глядя на лежащий на ладони блестящий предмет, Масако думала, что все началось с ключа. Но нет, все началось с чего-то, что было в ней самой. С безнадежности, отчаяния и жажды свободы. Все началось именно с этого и привело ее сюда. Она положила пакет в сумочку и поднялась.
— Пожалуйста, оставьте деньги себе. Я хочу хоть как-то вас отблагодарить.
— Но их здесь слишком много.
Он попытался всунуть пачку в ее сумочку.
— Оставьте, — повторила Масако. — Это, можно сказать, «кровавые деньги». — Кадзуо замер с протянутой рукой. Может, не стоило так говорить? Может, это против его совести? — В любом случае, вы их заслужили, отработав так долго на фабрике. К тому же чистых денег, наверное, вообще не существует в природе. — Он вздохнул и положил пачку на стол, как будто не хотел обижать ее отказом. — Мне надо идти. Еще раз спасибо.
Кадзуо нежно обнял ее. Совсем не так, как тогда, летом, на дороге у старой фабрики. Тепло его тела словно растопило Масако. Она уже забыла, что так бывает, забыла, как это бывает. На мгновение Масако прижалась к нему, и слезы снова навернулись на глаза.
— Мне надо идти. — Он отстранился и достал из кармана джинсов сложенный вдвое листок. — Что это?
— Мой адрес в Сан-Паулу.
— Спасибо.
Она положила листок в кармашек сумочки.
— Приезжайте ко мне, — сказал Кадзуо. — Приезжайте на Рождество. Я буду ждать. Пообещайте, что приедете.
— Обещаю. — Она застегнула куртку и открыла дверь. В комнату ворвался холодный ветер. Кадзуо стоял, кусая губы и глядя себе под ноги. — До свидания.
— До свидания, — прошептал он, как будто это было самое грустное в мире слово.
Масако осторожно спустилась по металлическим ступенькам. В соседних домах спали за закрытыми ставнями. Горели только расставленные далеко друг от друга уличные фонари. Плотнее запахнув куртку, она двинулась в сторону парковочной стоянки. Тишину и покой ночи нарушали только ее шаги. Дойдя до того места, где Кадзуо нашел выброшенный ею ключ, Масако остановилась и после недолгого раздумья достала листок с его адресом в Сан-Паулу, порвала на клочки и бросила их в канаву.
Надежда на спасение еще теплилась, но нужно было привыкать к мысли, что до Рождества она может и не дожить. Давшие недолгое утешение доброта и забота Кадзуо остались позади, а по другую сторону открытой ею двери ждал другой, жестокий мир.
Масако подходила к парковочной площадке. Свет в будке был погашен, потому что с трех ночи и до шести утра на стоянке никто не дежурил. Ждать ее до утра Сатакэ вряд ли стал бы по той простой причине, что после смены по дороге проходит много народу. Рисковать ему ни к чему. Прежде чем пройти через ворота, она остановилась и огляделась. Вроде бы никого. Убедив себя в правильности собственных расчетов, Масако пересекла открытое пространство. Под ногами шуршал разбросанный по стылой земле гравий. Приблизившись к «королле», она вдруг увидела свисающую с бокового зеркала тряпку и протянула к ней руку. Трусики Кунико! Они остались на дверной ручке квартиры Сатакэ, и вот теперь он ответил любезностью на любезность.
Вскрикнув от злости, Масако швырнула их на землю, и в этот момент ее обхватила сзади длинная рука. Теплые пальцы зажали рот, не позволяя позвать на помощь. Вторая рука захватила шею. Дышать стало трудно, но страха не было. Она не чувствовала того, что чувствовала во сне, но у нее появилось странное ощущение узнавания, сходное с тем, которое испытываешь, попадая туда, где уже бывал.
Сатакэ хотел погрузиться в ночь, слиться с ней. Он сидел в машине, опустив стекла, вдыхая свежий, холодный воздух. Именно воздуха не хватало ему в тюрьме. Руки и ноги давно окоченели от холода, даже зубы стучали. Летом кровь густела от жары, зато сейчас голова оставалась удивительно ясной. Он вытянул руку в окно, словно чувствуя на ощупь холодный ветерок.
Сатакэ ждал Масако. После смены, не переодеваясь, он переставил свою машину поближе к ее «королле» и настроился сидеть до шести, до окончания смены. Ему было интересно увидеть ее реакцию, когда, придя на стоянку, она обнаружит висящие на зеркале трусики Кунико. Он хотел посмотреть на ее лицо, усталое, с темными кругами под глазами.
Уже собираясь закурить, Сатакэ услышал шаги. Легкие, быстрые шаги женщины. Он сунул сигарету в карман и задержал дыхание. Масако вернулась. У ворот она остановилась, огляделась, прислушалась и, убедившись, что никого нет, направилась к «королле». Сатакэ бесшумно открыл дверцу и выскользнул из машины. Обнаружив его маленький подарок, она негромко вскрикнула, и он, решив, что лучшего шанса может и не представиться, подкрался и схватил ее сзади. В это мгновение ее страх прошел через него подобно электрическому разряду, еще раз напомнив, как его влечет к ней.
— Не шевелись, — предупредил он, но она не собиралась сдаваться без борьбы.
Сжав одной рукой тонкую шею, Сатакэ обхватил Масако другой. Она вцепилась ногтями в плечо и попыталась ударить его коленом между ног. Ему пришлось немало повозиться, чтобы сломать сопротивление, однако в конце концов Масако все же потеряла сознание.
