Мама Любимицы говорила ей: «Уезжай отсюда, сердце мое. Начни все заново». Но у нее здесь были свои корни, и более глубокие и старинные, чем корни Исы с ее голубой кровью.
Так и началась жизнь Любимицы после падения: ее работа на чету Бэйли и им подобных, выгуливание их невротических собак, складирование их отвратительных шуб в охлаждаемый шкаф, рассылка приглашений их друзьям-снобам — людям, которые называли ее «Любимица» и начинали обсуждать, когда она могла услышать.
Долгое время она думала, что держит все под контролем.
Но если Оливер Маккензи ее чему-то и научил, так это тому, что ее «контроль» сильно преувеличен.
Любимица оглядела комнату, заполненную стеллажами с невероятным количеством абсолютно новой одежды и горами неоткрытых пакетов и коробок с дорогими вещами, купленными просто так.
Отвратительно. Упадок богатства. Золотой хлам самой высокой пробы.
Вопли из спальни прекратились. Любимица прижала ухо к стене, прислушиваясь к стонам и хрипам Бэйли. Иса выкрикивала: «О да, как хорошо, о!» — эти двое занимались тем, что они называли любовью. Слыша ее голос, Любимица еще больше хотела убить Ису.
Затем наступила тишина.
Любимица сжала ручку своей холщовой сумки.
Время пришло.
Любимица открыла дверь в спальню Бэйли и тут же нагнулась, так как мопсы Вако и Вальдо бросились к ней, фыркая и подпрыгивая. Она погладила их и приказала успокоиться, а потом наблюдала, как они отправились обратно к своим корзинкам под окном, повертелись и наконец улеглись.
Любимица стояла неподвижно и слушала ритмичное дыхание четы Бэйли, доносящееся с их огромной кровати, залитой лунным светом. Шелковые шторы слегка колыхались, своим шелестом заглушая учащенное дыхание Любимицы и шум проезжающих внизу машин.
Она видела, что Иса лежит на животе, нагая, под простыней тончайшей выделки и стеганым одеялом, набитым гусиным пухом; ее длинные темные волосы водопадом рассыпались по плечам. Слева от нее храпел Итан, наполняя комнату алкогольными парами.
Любимица подошла к Исе, нацеливаясь на ее плечо. Сердце билось как сумасшедшее. Она словно выпрыгнула из самолета и выжидала, когда нужно будет дернуть за шнур парашюта.
Положив свою холщовую сумку, Любимица открыла ее и запустила внутрь руку в защитной рукавице. Как раз в этот момент Иса заворочалась и слегка приподнялась на кровати. Увидев склонившийся силуэт Любимицы, она невнятно спросонок произнесла:
— Кто здесь?
— Иса, это всего лишь я, — прохрипела Любимица.
— Что ты… здесь делаешь?
Ноги Любимицы буквально примерзли к полу. Она сошла с ума? А если Иса включит свет? Если собаки начнут беситься? А если Итан проснется?
План Б был хорош, но все-таки далек от совершенства.
— Принесла твой рецепт. Я подготовила для тебя особенное путешествие, — прошептала Любимица, импровизируя.
Итан зашевелился и перевернулся на бок, спиной к ней, выпростав руку из-под одеяла. Он крепко спал.
— Положи мне на тумбочку и убирайся отсюда, поняла?
— Именно этим я и занимаюсь, — со злостью ответила Любимица. — Ты меня слышала? Я подготовила для тебя особенное путешествие. Милости просим!
Плечо Исы было всего в нескольких дюймах от руки Любимицы. Она нанесла точный и аккуратный удар.
— Что это было? — спросила Иса. — Ты меня ущипнула?
— Да, сучка. Потому что я тебя ненавижу. Желаю тебе смерти.
Иса рассмеялась:
— Не сдерживай себя, дорогая.
— Нет, — ответила Любимица. — Только не я.
Ей в голову пришла новая идея. Назовем ее план В.
Силясь утихомирить сердцебиение, Любимица направилась к Итану, подняла с пола книжку и положила ее на тумбочку, все это время не сводя глаз с его волосатой руки, лежащей поверх одеяла.
— Что ты делаешь? — спросила Иса.
— Навожу порядок, — ответила Любимица.
И нанесла еще один удар.
О да, как здорово.
— Засыпай, — добавила она, закрывая свою сумку. — Я приду утром, чтобы погулять с собаками.
— Не буди нас, синичка.
— Не беспокойся. Сладких снов, — сказала Любимица.
Закинув через плечо ручки своей сумки, она быстро сбежала в темноте вниз по лестнице и набрала у входной двери код Исы, сначала отключив, а потом заново включив сигнализацию.
И вот она уже снаружи — свободная, как синичка. «Сладких снов, дорогая, — звучали слова песни у нее в голове, — сладких снов».
В понедельник около полудня Джейкоби возник возле наших столов и сказал нам с Конклином:
— Мне нужно, чтобы вы оба пересекли Бродвей и Пирс-стрит прежде, чем тела увезут. Боксер, отпусти работающую группу и возьми у них дело.
— Взять дело? — тупо переспросила я.
Я бросила быстрый взгляд на Конклина. Мы совсем недавно говорили с ним о чете Бэйли, которые были найдены мертвыми в своей кровати несколько часов назад. Мы радовались, что дело, которому гарантировано постоянное внимание прессы, находится не у нас.
— Итан Бэйли приходился нашему мэру кузеном, — пояснил Джейкоби.
— Я знаю.
— Он и шеф полиции хотят, чтобы за дело взялась ты, Боксер. Они назвали твое имя.
От подобной лести я едва не поперхнулась. Мы с Ричи и так погрязли в нераскрытых делах, а тут еще столь резонансное дело, работать над которым придется под непременным контролем руководства, что не избавит нас от остальных двенадцати дел. Просто их расследование отойдет на задний план.
— И не возмущаться, — сказал мне Джейкоби. — Это твоя работа — служить и защищать.
Я уставилась на него, крепко сжав губы, чтобы не сказать лишнего. Однако Конклин реагировал на происходящее совершенно иначе. Он расчистил на своем столе место, и Джейкоби присел на него, не переставая рассказывать.
— В доме Бэйли имеется прислуга, проживающая там же в специально отведенном крыле. Экономка, Ираида Эрнандес, и нашла тела. Поговорите сначала с ней.
Я вытащила свой блокнот.
— Что еще?
Я плясала на углях и чувствовала, как пламя обжигает мне пятки.
— Супруги прошлой ночью ужинали с другом. Дизайнер интерьеров, Нобль Блу, может оказаться последним человеком, видевшим их живыми. После того как Эрнандес позвонила девятьсот одиннадцать, она набрала Блу, а тот уже связался с мэром. Вот и все, что у нас есть.
А будет больше. Гораздо больше.
Иса Бут-Бэйли была представительницей уже четвертого поколения одного из семейств Сан-Франциско, ведущего свой род от железнодорожного магната, возглавлявшего строительство железной дороги в середине 19 века. Их род был невероятно богат.
Семейство Итана Бэйли тоже вошло в летопись Сан-Франциско в 19 веке, но только вышло оно из рабочего класса. Его далекий прадед был горняком, оттуда и началось их восхождение, ступенька за ступенькой, и все благодаря торговле. Прежде чем Итана настигла смерть, он владел сетью ресторанов «У Бэйли», знаменитых своим шведским столом за 9,99 доллара.
И вместе, и по отдельности они являлись яркими представителями высшего света Сан-Франциско. Не обошлось без любовников и любовниц из Голливуда, всевозможных чудачеств и разнообразных вечеринок: голубых, красных и прочих.
Я снова прислушалась к тому, что говорил Джейкоби.
— Этот Нобль Блу — забавный фрукт. Сказал, что готов просветить вас по поводу знакомых Бэйли до самых мелочей. И он не шутил. Боксер, можешь взять любого, кто тебе нужен для дела: Лемке, Самуэльса, Макнила. Я буду держать расследование под своим контролем, ежедневно.
Я гневно взглянула на него:
— Прекрасно. Знаешь, о чем я мечтаю? — Я взяла папку из рук Джейкоби и встала, чтобы накинуть куртку.
— О чем же, Боксер? — На лице Джейкоби появилось уныние.
— Что Бэйли оставили предсмертные записки.
Конклин сел за руль нашего «шевроле» без специальных полицейских знаков, и мы направились на север через Брайант. Мы еле тащились в пробке, пока я не сказала: «Очуметь можно!» — и врубила сирену. Через пятнадцать минут мы припарковались напротив дома Бэйли.
Здесь стояли пожарная и множество полицейских машин, как со спецсигналами, так и без, а мобильная лаборатория медэкспертов перегородила центральную подъездную дорожку.
В Сан-Франциско не много таких известных людей, как в Голливуде; но будь у нас карта с домами знаменитостей, дом Бэйли обязательно бы на ней нашелся. Массивное трехэтажное здание желтого цвета с белыми поперечными балками и отделкой располагалось на углу Бродвея и Пирс-стрит, занимая добрых полквартала, как на юг, так и на восток.
Для меня особняк больше походил на музей, чем на дом. Он имел какую-то загадочную историю, связанную со временем «сухого закона», и был лучшим вложением для пятнадцати миллионов баксов — девять тысяч квадратных метров самой дорогой земли города.
