С другой стороны, если Учитель Ядо вернется в нечетный год, я должен нарушить воздержание всей жизни и сыграть с Сато в гольф на все восемнадцать лунок. Этот год был нечетным, но Сато не увидит, как я делаю первый удар.
Когда машина уже подъезжала к спортзалу, я перечитал письмо от молодого кинопродюсера Брандо Набико, который прислал мне письмо, когда я еще был в Кливленде. Похваставшись, что он прочитал все, что я написал, и выразив фанатский восторг как полагается, он между делом упомянул, что дружит с Сато и будет снимать документальный фильм о турнире для «Эн-эйч-кей».[20] Он знал, что я буду здесь, и сообщил, что почтет за честь со мною встретиться и т. д. Тогда я как-то не особо придал этому значение, но теперь, когда Сато мертв, меня интересовал каждый, кто с ним общался. Возможно, у этого Набико есть ключи к разгадке. Терять нечего, попытка – не пытка.
Я вдруг сообразил, что так и не расспросил Синто. Возможно, Синто последним видел Сато при жизни. Я решил начать с общих, стандартных вопросов.
– Слушай, Синто, а как тебе работалось с Сато?
– Ну, – начал он, – нормально, мне нравилось.
И все.
– Наверняка много кинозвезд встречал.
– Было дело, – ответил он, не отводя взгляда от дороги.
– И влиятельных людей возил.
– Пожалуй.
Потерпев фиаско, я откинулся на спинку сиденья и решил пока Синто больше не трогать. Некоторые люди вообще равнодушны к знаменитостям. Может, иммунитет к славе – шоферский производственный риск.
И все же с такой профессией молчаливость его странна.
О чем я только не болтал с японскими водилами. Один шофер убеждал меня в моральном превосходстве собак над котами. Другой рассказал забавную историю о том, как возил Артура Миллера на премьеру «Смерти коммивояжера». Какой-то пьяный американский солдатик перепутал его с Генри Миллером и пристал с вопросом: «Ты и в жизни занимался той же херней, что и в „Тропике рака“?»
Я встречался с разными водителями, но ни разу не видел таких разговорно озадаченных, как Синто Хирохито. Правда, ни у одного из них не было таких глупых усов, так что, может, его молчание означало просто молчание.
Однако размышления о молчании подождут. Впереди показался перестроенный ангар и орды нервных тинэйджеров.
Съемочную группу в спортзале я заметил сразу. Они расположились в углу, ставили осветительную аппаратуру, а двое, кажется, спорили. Я направился к ним, лавируя среди безногих атлетов, ожидающих, когда объявят время их выхода на ринг. Приблизившись, я расслышал, о чем-спор. Пузатый коротышка с лицом надутым, как красный шар, слушал, что ему пытался втолковать костлявый парень, стоявший слева. Японская версия Эбботта и Костелло,[21] обсуждающих очередную сцену.
– Вы хотите транспарант в кадре? Прекрасно. Но если вы хотите его в фокусе, нам нужно больше света, другие светофильтры, опять замерить освещение, переставить метки. Это уйма времени, – сказал худой.
– Матч начнется через два часа. Интервью мне нужно через тридцать минут. И мне нужен транспарант в кадре. Сделай так, чтобы все это было.
Пузатый говорил таким властным тоном, что я понял: передо мной либо король Сиама, либо режиссер. Однако Сиам уже не существовал.
– Сэр, по-моему, это нереально, – сказал длинный. Явно кинооператор.
– Что общего у киносъемки с «реальным»? – фыркнул режиссер. – Кроме того, ты в команде документалистов. Они снимают кино во время боя, в джунглях, кишащих, блин, ядовитыми змеями и прочей херней, а ты не можешь в спортзале снять?
На сей раз терпение потерял длинный:
– Никто не требует снимать с движения и с большой глубиной резкости посреди джунглей. Глупо злить сотрудников, когда вокруг ошиваются голодные львы.
Мне нравилась эта перепалка. Неприкрытых разногласий в кругах японских профессионалов почти не увидишь. Одно слово – кино.
Посмотрев вокруг, кто еще вместе со мной забавляется этой сценкой, я увидел неподалеку парня, который заряжал камеру пленкой. И пошел к нему, уверенный, что это и есть Брандо Набико. Хороший журналист узнает своих фанатов с первого взгляда.
– Итак, – спросил я, застав его слегка врасплох, – кто из них прав?
Он едва глянул на меня, умело вставляя кассету с пленкой на место.
– Режиссер прав. С транспарантом мизансцена лучше. Но оператор тоже нрав. У нас лимит времени, мы не успеем. Кроме того, это документальный фильм для «Эн-эйч-кей», а не самурайский эпос. – И, посмотрев на спорщиков, покачал головой.
– А что будет, раз они оба правы? – спросил я.
– Накато, оператор, уступит режиссеру, Тонде. В итоге скажет, например: «По-моему, я знаю, как это снять». А потом ничего менять не будет. Снимет, как мы планировали.
– А Тонда не расстроится?
– Важно показать всей группе, что главный – Тонда. Накато всегда будет делать вид, что в конце концов соглашается с Тондой. Неважно, что требования нереальны. Операторов всегда больше, чем фильмов, которые надо снимать. Важно не лезть в бутылку. Иногда оператор даже нарочно провоцирует мелкое разногласие, чтобы потом отступить и продемонстрировать свою гибкость.
Как только молодой человек это произнес, я оглянулся, чтобы посмотреть, как продвигается спор.
– Теперь я понял, – кивнул Накато. – Прошу прощения – возможно, я невнимательно слушал.
– Так что, кадр получится? – повелительно вопросил Тонда.
– Несколько мелких поправок, и все. Я немедленно к ним приступлю. – Тонда лишь кивнул и гордо вразвалочку отошел. Накато обернулся и пожал плечами. Набико начал прикручивать линзы к камере.
– Вы пытаетесь попасть в кинобизнес, что ли? – спросил Набико.
– Нет. Я пишу.
– Сценарист?
– Нет, по-настоящему. Журналист.
Он бросил возню с линзами и оглядел меня с головы до ног.
– Вы Билли Чака?
Я кивнул.
– Ух ты. Мне нравятся ваши статьи. Я подписан на «Молодежь Азии» с тринадцати лет. Вы правда Билли Чака?
– Вы думали, я по-другому выгляжу?
– Ну, не как Фредди Таэтиба… – рассмеялся он.
– Какой Фредди?
– Он собирался сыграть вас в «Разборках в Токио». Конечно, это было до пожара… – Он замолчал, на миг потерявшись. – Простите, господин Чака. Я не представился. Меня зовут Брандо Набико. – И изобразил интернациональную мешанину приветствий: отвесил глубокий поклон и протянул руку. Я пожал ему руку, удивляясь про себя, что еще за «Разборки в Токио».
– Я знаю, кто вы. Я получил ваше письмо. Кстати, Сато Мигусё очень высоко о вас отзывался и настаивал, чтобы я с вами встретился, пока буду на турнире, – солгал я. И улыбнулся.
При имени Сато он заметно вздрогнул. Может, упоминание мертвых на съемках идет вразрез с какими-нибудь киношными предрассудками. А может, дело в том, что Сато умер только вчера. Я решил сменить тему:
– А почему вас зовут Брандо?
– Точно не знаю. Считается, что Брандо был одним из любимых актеров отца.
– Хорошо, что отец не был фанатом Толстяка Арбакла.[22]
Он усмехнулся и заглянул в видоискатель.
– Знаете, – серьезно сказал он. – Сато был просто счастлив сделать о вас фильм. Говорил мне, этот фильм станет венцом его карьеры. Я тоже был счастлив. Я бы впервые стал оператором в художественном фильме. Даже, может, вторым режиссером поработал бы. Ладно, что уж теперь.
И тут Тонда, по-утиному сердито переваливаясь с боку на бок, вернулся к съемочной группе:
– Ну, лентяи, вы своего добились. Сэнсэй Ли-Ан говорит, что времени на интервью уже нет, вы слишком долго возились с аппаратурой. Ей нужно подготовиться к матчу. Так что я упустил возможность поговорить с фаворитом в продвинутом свободном ката на колясках. Валите обедать. Может, хоть это у вас получится. – Глаза на маленьком пухлом личике просто горели. Наверное, существуют курсы, где режиссеров учат закатывать истерики. – Всем через час быть на месте и приступить к установке аппаратуры у третьего ринга. – Он повернулся, намереваясь умчаться, но не получилось: он треснулся головой о торчащую консоль затенителя. – Проклятье, – рявкнул он, одной рукой хватаясь за голову, а другой валя осветительную стойку на пол. Рассерженным колобком Тонда стремительно укатился с площадки, пока вся съемочная группа почтительно сдерживала смех.
– Итак, Брандо, – спросил я, – я только что наблюдал подлинного гения в расстройстве?
– Нет, – рассмеялся Набико, – великий режиссер никогда не налетит на консоль затенителя. Говорят, Одзу ни разу не задел ни один осветительный прибор, настолько хорошо знал, как делается фильм. – Набико заговорщически усмехнулся.
Пока мне этот помощник оператора безусловно нравился.
– Может, перекусим? – спросил я, неумело пародируя бормотание Марлона Брандо на японском. Набико смутился, подтверждая мои подозрения о собственном таланте пародиста.
– Было бы неплохо. Но времени в обрез, – ответил Набико.
