Шувалов пролистнул старый блокнот с записями и без сожаления отправил его в мусорную корзину.
— Человек обрастает балластом, как корабль ракушками. И тогда требуется серьезная чистка, чтобы быстрее двигаться вперед.
— Мои руки способны почистить любой корабль, — живо пикировала Елена и незаметно провела ладонью по его предплечью.
— Я уже стряхнул столько балласта, что впору сворачивать паруса. Боюсь сильных порывов ветра.
— Коробка тяжелая, а ты без машины, — уже серьезно заметила Репина.
— Я с Задориным договорился, — громко сказал Антон и вытянул шею. — Сергей, подбросишь меня?
Нейоропрограммист обернулся на зов. Некоторое время в его глазах за большими очками блуждало недоумение, но, заметив выразительный взгляд старшего коллеги, он охотно подтвердил:
— Конечно.
Борис Вербицкий, которого после официального назначения особенно тяготило присутствие в лаборатории бывшего начальника, громко воскликнул:
— Можете ехать сейчас, — и вновь уткнулся в старый отчет, хотя думал совершенно не о нем.
Шувалов накинул куртку, подошел к Вербицкому.
— Прости, если что не так.
Борис не ответил. Роль несправедливо обиженного жизнью человека возвышала его в собственных глазах.
В машине Задорина, когда Сергей занял левый ряд и стал разгоняться, Шувалов поправил его.
— За мостом направо.
— Почему? Там пробки. — Задорин бывал в гостях у Шувалова и знал оптимальный путь к его дому.
— Мне к родителям надо, в Мытищи. — Весь день Антон в тайне надеялся, что Ольга позвонит ему первой. Этого не случилось. Свой звонок он откладывал сначала из-за чувства вины после случайной связи с Репиной, потом из-за нервотрепки на работе, а теперь в дополнении к прочим неприятностям добавилось увольнение из института. «Радовать» жену таким отвратительным «букетом» ему совсем не хотелось.
— С Ольгой поцапались? — угадал настроение коллеги Сергей.
— Есть немного.
— А я с замечательной девушкой познакомился — просто чудо. Алисой зовут. С ней так легко, она готова слушать всё, что я говорю. И вы знаете, вникает. Я ей про наш институт рассказываю, про нейропрограммирование, она понимает, вопросы задает. А в глазах — восхищение. Это так удивительно.
— Привираешь, небось?
— Ну что вы! Ни капли не сочинил. Другие девчонки, как услышат про науку, зевают и злятся, а она… По-моему, я произвел на Алису впечатление… Интеллектом.
— Если тебе только это нужно от девушки, можешь с ней не встречаться. Я тоже в восторге от твоего интеллекта.
— Она еще красива. — Сергей улыбнулся приятным воспоминаниям. — И чертовски сексуальна.
— Тут я пас, — рассмеялся Шувалов.
— Я Алисе и о вас рассказывал.
— В таком случае сегодня я подбросил дров в топку твоего красноречия. Столько событий.
Задорин в сердцах ударил по рулю.
— Черт! Что же мы будем без вас делать?! Разве можно увольнять таких ученых!
— Их еще и сажать можно.
— Не говорите так! Я глотку перегрызу этой стерве в синем кителе. Она ни черта не понимает в нашей науке! Вчера вы совершили невозможное, а она даже вникнуть не захотела. Вот Алиса… — Задорин осекся. Его лицо напряглось, плечи выпрямились. — Антон Викторович, если потребуется, я готов взять всю ответственность за смерть Вербицкой на себя.
— Вот охламон. — Антон по-дружески ткнул ему в плечо. — У тебя защита диссертации на носу. Я хочу увидеть законченную математическую модель человеческой памяти. Если мы сумеем воссоздать процессы обработки и хранения информации человеческого мозга в компьютере, представляешь, что это будет?
— Искусственный интеллект.
— Настоящий! А не тот, который сейчас имитируют с помощью программ. Любая программа имеет рамки, а человеческий мозг безграничен. В нашей маленькой голове умещается весь этот огромный мир, и еще десятки выдуманных миров.
— Вы думаете, мы это осилим?
— Конечно! Ты на правильном пути. Дерзай!
— Но как же… Как же я без вас?
— Я не умер и не улетел на другую планету. Я всегда помогу тебе. Ты только сосредоточься. Умей делить время между наукой и женщинами.
— А вы умеете?
Шувалов вспомнил о жене и сыне, о своем отсутствии дома, и вечном недовольстве Ольги, когда он уединялся и просил ему не мешать. Комом перехватило горло.
— Не всегда получается… А может, никогда и не получалось.
— А я попробую, — серьезно заверил Задорин.
В кармане Шувалова задергался мобильный телефон. «Ольга!», — мелькнула радостная мысль, но высветившийся неизвестный номер развеял хрупкую надежду. Незнакомый голос с сюсюкающим акцентом представился:
— Здравствуйте увазаемый доктор Шувалов. Вас беспокоить Хисато Сатори из Японии. Я слушать вас на конференции в Петербурге. Сейчас я в Москве, в отеле «Националь», и очень хотеть с вами встретить.
— Что встретить? — не сразу понял Антон.
— Вас встретить, вас видеть. У меня к вам серьезный предлозение. Отень серьезный.
— Какое предложение? Вы можете сказать?
— Луцсе без телефон. Лецсе лично. Я готов вас видеть, доктор Шувалов, в любое время. Я могу подъехать сейчас.
— Нет. Сегодня я не могу.
— Я отень просить вас.
— Сегодня — нет.
— Тогда завтра. Я готов ждать, назначьте место, — вцепился настырный собеседник.
Шувалов задумался. Где он может теперь назначать деловые встречи? Из завлаба солидного института он в одночасье превратился в безработного, на которого завели уголовное дело.
— Приезжайте в гостиницу «Националь», — будто отвечая на его мысли, предложил японец. — Мой номер четыре ноль восемь.
— Я вам позвоню, господин Сатори, — пообещал Шувалов. — В четыреста восьмой номер. До свиданья.
Задорин искоса взглянул на Антона.
— Сатори. Японец, что ли?
— Японец, но сносно лопочет по-нашему. Зачем-то я ему понадобился.
— Ясно зачем. Переманивать к себе будет. Сколько хороших ученых заграницу уехало. — Он тревожно посмотрел на Шувалова. — Вы тоже уедете?
— Ты рули, рули. За дорогой смотри. На следующем перекрестке направо.
— Уедете, — убежденно произнес Задорин. — Японцы вам золотые горы пообещают. Они уважают ученых с именем. А уж вас то…
— И раньше предлагали, но я же не уехал! И сейчас не поеду.
— Вы не сможете без науки. Уволив вас, Леонтьев совершил ошибку.
— А кто тебе сказал, что я брошу науку?
— В Москве нет другого подобного института. А вот заграницей…
— Мне не нужна вывеска, чтобы думать! Достаточно тихой комнаты.
— А как же приборы, техника?
— Современная техника помогает, я не спорю. Но настоящий толчок к развитию науки дают новые идеи, а не новые приборы. Голова важнее любого железа! Ты должен это понимать лучше других.
Задорин не стал спорить. Он попросил.
— Вы только не уезжайте, Антон Викторович.
— Куда я денусь? Семья у меня здесь, родители, — не сразу отозвался Шувалов, но в его голосе не чувствовалось прежней убежденности.
На старом раздрызганном лифте Антон поднялся на восьмой этаж к родительской квартире, в которой провел студенческие годы. Мать встретила его радостным возгласом и настороженным взглядом. Сын нечасто баловал родителей неожиданными визитами.
— Да что ж, не предупредил, Антоша? Я б ужин хороший приготовила, а так у меня только пельмени. Ну, ничего, раздевайся, я что-нибудь придумаю.
— Мам, не волнуйся, я же не ради ужина пришел. Я вас хочу повидать, — он подставил щеку под губы матери.
В коридор выехал отец в инвалидном кресле. Сильные руки придержали обода колес, дряблые обездвиженные ноги прятались под вылинявшими военными брюками.
— Папа, — Антон пожал крепкую ладонь отца. — Как ты?
— Жалоб на довольствие нет. Готов к выполнению новых боевых задач, — бодро ответил бывший офицер.
Десять лет назад майор Виктор Александрович Шувалов получил тяжелейшее ранение на Северном Кавказе. Его доставили в Московский госпиталь имени Бурденко. Антон вместе с мамой, Марией Львовной Шуваловой, примчались в лечебное учреждение и долго сидели в коридоре хирургического отделения. После сложной многочасовой операции к ним вышел полный хирург с засученными рукавами, снял шапочку, обнажив непокорный армейский «ежик», и первым делом успокоил:
— Жить будет, организм крепкий. — Переждав первые слезы радости на осунувшемся женском лице, он тихо добавил: — Но есть осложнение.
— Какое? — почувствовав подвох, спросил Антон.
Хирург отвел его в сторону.
— Раздроблен позвоночник в поясничной области.
— И что это значит?
Хирург как-то странно посмотрел на молодого человека, вздохнул и пояснил:
— Инвалидность.
До Антона медленно доходил страшный смысл пугающего слова.
