Опять земля. Я убрала только две горсти, когда наткнулась на череп. Да! Дома кто-то есть!
Скелет медленно прорисовывался. Кости лежали не в анатомическом порядке, а параллельно, будто их крепко связали перед захоронением. Они напомнили мне об археологических раскопках в самом начале моей карьеры. Еще до Колумба некоторые племена аборигенов оставляли тела своих умерших на помостах, ждали, пока от них оставались одни кости, потом связывали и хоронили. Похоже, с Элизабет сделали то же самое.
Я люблю археологию. До сих пор. Жалко, что мне попадается мало таких случаев, просто в последние десять лет карьера начала развиваться по другому пути. Теперь все время занимают преподавание и судебная медицина. Элизабет Николе позволила мне ненадолго вернуться к истокам, и я наслаждалась всем существом.
Я вынула и разложила кости, как и вчера. Они были сухими и хрупкими, но на сей раз человек сохранился гораздо лучше, чем леди из Сен-Жовита.
Анализ скелета показывал, что отсутствуют только предплюсны и шесть фаланг пальцев. Я не нашла их и во время просеивания земли, зато обнаружила несколько резцов с клыками и поставила их на место.
Затем продолжила обычную процедуру, заполнила бланк, как для судебного дела. Начала с таза. Кости принадлежат женщине. Без сомнений. Лонное сращение указывает на возраст около тридцати пяти – сорока пяти лет. Добрые сестры будут счастливы.
Измеряя длинные кости, я заметила необычное уплощение передней части большой берцовой кости, сразу под коленом. Проверила предплюсны. Артрит в том месте, где пальцы переходят в стопу. Ура! Повторяющиеся движения сказываются на скелете. Элизабет годами молилась на каменном полу в монашеской келье. Когда стоишь на коленях, давление на них и сильный изгиб пальцев ног создают именно такую форму, которую я наблюдала. Я вспомнила, как вынимала зуб из сита, и взяла челюсть. На каждом из нижних передних зубов крошечная, но заметная бороздка на режущей поверхности. Я нашла верхние зубы. Те же бороздки. Когда появлялось свободное от молитв и писем время, Элизабет шила. Ее вышивка до сих пор висит в монастыре Мемфремагога. От многолетнего протягивания нити или удерживания иголки в зубах появились щербинки. Мне это начинало нравиться.
Потом я повернула череп лицевой стороной кверху и ахнула. Я так и застыла, уставившись на него, когда зашел Ламанш.
– Ну, это святая? – спросил шеф.
Подошел ко мне и взглянул на череп.
– Mon Dieu[17].
* * *
– Да, анализ проходит нормально. – Я сидела в своем кабинете и разговаривала с отцом Менаром. Череп из Мемфремагога покоился в пробковом кольце на столе. – Кости удивительно хорошо сохранились.
– Вы можете подтвердить, что мы нашли Элизабет? Элизабет Николе?
– Отец, я хотела бы задать вам еще несколько вопросов.
– Что-то не так?
Возможно.
– Нет – Нет. Просто мне нужно еще кое-что узнать. У вас есть какой-нибудь официальный документ, где бы указывались родители Элизабет?
– Ее отец – Алан Николе, мать – Эжени Беланже, известная певица того времени. Дядя, Луи-Филипп Беланже, был членом городского совета и выдающимся врачом.
– Хорошо. Есть ли свидетельство о рождении?
Он замолчал. Потом:
– Мы не смогли его найти.
– Вы знаете, где родилась Элизабет?
– Думаю, в Монреале. Ее семья жила там несколько поколений. Элизабет – потомок Мишеля Беланже, который приехал в Канаду в тысяча семьсот пятьдесят восьмом, в последние годы Новой Франции. Семья Беланже всегда активно участвовала в жизни города.
– Ладно. Есть ли запись в больнице, или свидетельство о крещении, или хоть что-нибудь, официально подтверждающее ее рождение?
Снова тишина.
– Она родилась больше полутора столетия назад.
– Записи сохранялись?
– Да. Сестра Жюльена занималась поисками. Но все может потеряться за такой долгий срок. Такой долгий срок.
– Конечно.
Мы оба замолчали. Я уже собиралась поблагодарить его, когда:
– Почему вы спрашиваете, доктор Бреннан?
– Просто хотела выяснить подробности истории Николе.
Я едва успела положить трубку, как раздался звонок.
– Oui, доктор Бреннан.
– Райан. – В голосе звучало напряжение. – Это совершенно точно поджог. И кто бы там ни был, он позаботился, чтобы дом сгорел дотла. Просто, но эффективно. Нагреватель подключили к таймеру, такому же, как ты включаешь на лампах, когда отправляться на курорт.
– Я не езжу по курортам, Райан.
– Ты слушаешь или нет?
Я не ответила.
– Таймер включал нагревательную плитку. От нее начался пожар, загорелись пропановые баллоны. Многие таймеры сгорели, но мы нашли несколько. Похоже, они должны были включаться через определенные интервалы, но, как только начался пожар, их разорвало.
– Сколько баллонов?
– Четырнадцать. Мы нашли неповрежденный таймер в саду. Наверное, бракованный. Такой можно купить в любом техническом магазине. Проверим его на отпечатки, но вряд ли там что-то есть.
– Катализатор?
– Бензин, как я и подозревал.
– Зачем и то и другое?
– Потому что какая-то сволочь хотела, чтобы дом сгорел наверняка, и не собиралась допускать ошибок. Возможно, преступники знали, что второго шанса не будет.
– С чего ты взял?
– Ламанш взял пробы жидкости из тел в спальне. Токсикологи нашли астрономическое количество рогипнола.
– Рогипнола?
– Давай расскажу. Его называют наркотиком насильников или как-то так, потому что жертва его не чувствует и сваливается на несколько часов.
– Я знаю, что такое рогипнол, Райан. Просто удивилась. Его не так легко найти.
– Да. Здесь можно зацепиться. Рогипнол запрещен в Штатах и Канаде.
"Как и крэк", – подумала я.
– И вот еще что странно. В спальне лежали не Уорд и Джун Кливер. Ламанш говорит, парню примерно двадцать, а женщине около пятидесяти.
Знаю. Ламанш спрашивал мое мнение во время вскрытия.
– И что теперь?
– Мы возвращаемся туда, чтобы обыскать другие два дома. И до сих пор ждем известий от владельца. Прямо отшельник какой-то, затерявшийся в бельгийской пустыне.
– Удачи.
Рогипнол. Что-то вспыхнуло в клетках моей памяти, но, пока я пыталась раздуть огонек, искра погасла.
Я проверила, не готовы ли слайды по делу Пелетье о замученном голодом ребенке. Гистолог сообщил, что они придут завтра.
Потом я час занималась кремированными останками. Они лежали в кувшине с подписанным от руки именем покойного, названием крематория и датой кремации на этикетке. Нетипично для Северной Америки, но о карибской практике я ничего не знаю.
Ни одна частица не превышала в размерах одного сантиметра. Обычное дело. Немногие осколки костей минуют измельчающие машины, которые используют современные крематории. При помощи анатомического микроскопа я смогла идентифицировать несколько частиц, включая целую ушную косточку. Также нашла маленькие кусочки перекрученного металла, скорее всего от зубных протезов. И оставила их для стоматолога.
Обычно взрослый мужчина после пламени и измельчающей машины превращается в три с половиной тысячи кубических сантиметров пепла. В сосуде содержалось около трехсот шестидесяти. В кратком отчете я написала, что кремированные останки принадлежат взрослому мужчине, но помещены в сосуд не полностью. Надежда на определение личности целиком и полностью на Бержероне.
В полседьмого я собрала вещи и ушла домой.
Меня беспокоил скелет Элизабет. То, что я увидела, просто невероятно, но даже Ламанш и тот заметил. Мне не терпелось разрешить загадку, но следующим утром моего внимания потребовал набор крошечных костей у раковины в лаборатории гистологии. Слайды были готовы, и я потратила несколько часов на Дело Пелетье.
Не найдя у себя на столе других запросов, в пол-одиннадцатого я позвонила сестре Жюльене, чтобы как можно больше узнать о Элизабет Николе. Я задавала ей те же вопросы, что и отцу Менару, и получала те же ответы. Элизабет – "pure laine". Чистокровная уроженка Квебека. Но никакие бумаги ее родословную не подтверждают.
– А вне монастыря, сестра? Вы проверяли другие архивы?
– A, oui. Я изучала все архивы епархии. У нас есть библиотеки по всей провинции. Я запрашивала материалы из многих монастырей.
Я видела кое-какие из этих материалов. По большей части письма и личные журналы, имеющие отношение к семье. Несколько попыток исторического повествования, но явно не похожих на то, что мой настоятель назвал бы "достойным обзором". Многие представляли собой чисто анекдотические описания, где слух на слухе ехал и слухом погонял.
Я сменила тактику.
– До недавнего времени в Квебеке свидетельствами о рождении занималась церковь, правильно?
Мне рассказывал отец Менар.
– Да. Всего несколько лет назад.
– Но документы на Элизабет так и не нашли?
– Нет. – Молчание. – У нас случилось несколько трагических пожаров за эти годы. В 1880-м сестры Непорочного зачатия построили чудесный материнский монастырь на берегу Мон-Ройяль. К несчастью, он сгорел дотла через тринадцать лет. Наш материнский монастырь обрушился в 1897-м. В пожарах мы потеряли сотни бесценных документов.
