– Конечно, я готов уйти, – безропотно согласился Композитор и тут же сменил голос беспомощного младенца на убедительную интонацию, подслушанную у лучших киногероев, начиная с Чапаева. – Вам надо обустроиться в соседней комнате. Здесь в углу крысиная нора, и плита над головой треснута. При новой бомбежке может не выдержать. Еще здесь вихрь от сквозняка. Летом было приятно, а сейчас уже осень – продует. В соседней комнате безопаснее. Оттуда лучше просматривается вход.
В последней фразе Марк хотел сказать "прослушивается", но его вряд ли бы поняли ограниченные болваны. Крепыш не сильно ткнул палкой в грудь Марка и спросил:
– Ты кто?
– Беспризорник. Из школы-интерната сбежал.
– Чем болеешь?
– Простудился.
– Кровью харкаешь?
– Нет. Кровью – это туберкулезные. А у меня насморк из-за дырявых ботинок.
– Что умеешь?
– Играю на рояле. Музыку подбираю.
– А на гитаре играешь?
– Наверное.
– Как это?
– Видел, как это делают. Но не пробовал.
– Ну, ты даешь! – рассмеялся крепыш и отбросил палку. – Гошка, принеси нашу гитару. Проверим наглеца.
Длинный Гошка скрылся в темном чреве подвала и вскоре появился с треснутой гитарой. По звукам шагов Марк легко определил, где у ребят находится тайник.
– Держи инструмент. Играй! – приказал крепыш, сам уселся и посмотрел на Гошку. – А мы жрать будем. Ужин у нас.
Марк взял гитару, провел пальцем по струнам.
– Тут одной струны не хватает.
– Ну и что, я не привередливый. На остальных играй.
Марк еще раз тронул струны. Неслаженные звуки ему не понравились. Он припомнил, как звучала гитара на концерте перед началом кинофильма, куда он однажды тайно прокрался в одну из суббот. Мальчик подкрутил колки и добился нужного звучания. Сдвигая прижатый палец сверху вниз по грифу, он ударял ногтем по струнам и запоминал звуки.
– Чего он впустую тренькает? – недовольно высказался Гошка. – Пусть играет.
– А что вы хотите? – поинтересовался Марк.
– "Синий платочек" знаешь?
Песню "Синий платочек" на мелодию вальса в исполнении Клавдии Шульженко знала к тому времени вся страна. Марк легко воспроизвел последовательность звуков на двух нижних струнах.
– Ух ты, может! – удивился крепыш. – Тебя как звать, лопоухий?
– Марк.
– А кликуха есть?
– В интернате Композитором звали.
– Ни чё себе! Композитор. А меня Лимоном кличут, а это Гошка. Жрать будешь, Композитор?
– Если дадите.
– Да хрен с тобой, лопай. А потом еще чего-нибудь сбацаешь.
Так Марк Ривун познакомился с Лимоном и Гошкой. Лимон взял его в компанию не бескорыстно. До сих пор Марк добывал себе пропитание попрошайничеством. Это не было занудное вымогательство мнимого убогого или калеки. Марк определял дома, где еды было в достатке, стучался и просил тем ангельским голоском, которому невозможно было отказать. Люди угощали грязного мальчишку, а потом долго ломали голову, почему они это сделали.
У Лимона были другие планы. По его замыслу Композитор должен был отвлекать игрой на гитаре рыночных торговок, а в это время Лимон с Гошкой шмонали под прилавками. Несколько раз это сходило с рук, но потом бабы раскусили фокус и дружно отколошматили пройдох. Марка почему-то не тронули, будто музыка создавала вокруг него кольцо защиты.
После неудачи троица по приказу Лимона сорвалась с насиженного места и пошла колесить по городам и весям. Марк к новым приятелям относился равнодушно, но каждое новое место давало ему возможность расширить границы бесконечного океана звуков.
Однажды весной 43-го в прифронтовой зоне после неудачного голодного дня Лимон с досады накинулся на Марка:
– Ну чё ты все слушаешь и слушаешь, Композитор? Чё ты уши как локаторы развесил на всю вселенную и спишь на ходу? Надо нюх иметь и глаза, чтобы жрачку найти, и еще быстрые ноги, чтобы смыться. А у тебя, кроме лопоухих ушей и кривой шеи, ни черта нет!
Сидевший сзади Гошка неожиданно схватил Марка за уши и стал их выкручивать.
– Сейчас я вмиг эти лопухи отвинчу, – смеялся он. – Мы их собакам скормим, да, Лимон?
Марк попытался завыть низким пугающим голосом, но Лимон его опередил. Кулак мелькнул перед носом и расквасил в кровь тонкие губы.
– Надоел ты мне, Композитор, и треньканье твое уже достало. Моцарт, хренов.
Лимон прыгнул на гитару. Бзинькнули лопнувшие струны, захрустела под ногами сломанная дека. А Гошка продолжал выкручивать уши, потом отпустил и резко хлопнул ладонями с двух сторон по голове. От громкого хлопка Марк на время оглох. Это состояние испугало его так сильно, как никогда в жизни и ничто не пугало. Скорчившись, он шлепнулся на пол с зажатыми ушами. За минуту полной тишины он познал всю глубину и ужас возможной трагедии.
Когда слух постепенно вернулся, Марк встал и с каменным лицом сообщил:
– Я знаю, где можно взять еду.
– Ну, выкладывай.
– Корпус мехзавода помните? Там лежат ящики. С консервами.
– Откель знаешь?
– Днем, когда мы разбежались, заприметил.
– Чего ж раньше молчал!
– Завод охраняли. Но сейчас вся охрана эвакуирована. Слышал, поезд отошел? А два ящика забыли. Они там. Их можно взять.
Ребята в каждом городке устраивались рядом со станцией – самым людным и хлебным местом. Ушедший на восток поезд слышал даже Лимон.
– Пошли, – скомандовал он. – Если соврал, уши оторву.
Каким-то чутьем Лимон угадал самую страшную угрозу для Композитора.
К заводскому забору подошли в сумерках.
– Где? – спросил Лимон, просунув голову в дыру в заборе.
– В правом углу, у стены, под балкой, – указал Марк.
У проходной суетились несколько военных.
– А эти еще здесь, – вздохнул Гошка. – Увидят.
– Если с той стороны заходить, не увидят. Кроме них никого не осталось, – убедительно сказал Марк. – Вы давайте кругом и внутрь. Я здесь на шухере постою. Если кто из охраны сунется, я каркну вороной.
– Ништяк, – похвалил Лимон. Он знал об умении Композитора подражать разным животным. – Гошка, за мной.
Ненавистные приятели ушли. Марк привалился к стене и привычно погрузился в океан звуков. Он четко "видел", как Лимон и Гошка беспрепятственно прокрались в заводской корпус, как увидели два ящика в углу и похвалили Композитора: "Не соврал". Затем Лимон наклонился, чтобы снять крышку. Он даже успел удивиться и понять, что за провода тянутся из ящика, и почему точно такие же ящики стоят в каждом из углов здания. Лимон был сообразительный и не стал тратить время на дурацкий вопрос Гошки: "Ну, что там, тушенка или кильки?". Он оттолкнул напарника и побежал к выходу. Лимон бежал так быстро, как не бегал никогда.
Но это его не спасло.
Командир взвода саперов отдал приказ точно в назначенное время. Марк подслушал его еще утром. Солдат интенсивными движениями раскрутил ручку магнето и рывком повернул рубильник. Электрический заряд мгновенно пронесся по проводам к детонаторам. Здание встало на дыбы и осыпалось грудой щебня и бетона.
Командир отряхнул пыль с фуражки и похвалил подчиненных:
– Хорошая работа. Народное добро мы фашистам, шиш, оставим!
После долгих скитаний по стране повзрослевший Марк Ривун в феврале 1945 года оказался в Москве. Столица ничем не удивила худого долговязого юношу, много повидавшего за смутные военные годы. Все тот же городской набор звуков, порождаемый жизнедеятельностью людей, только гуще наслоенный друг на друга и причудливо перемешанный. Разве что каменные мостовые в большом городе были почище да обувь у москвичей получше, оттого и каблучки с набойками цокали звонче и радостней. И еще под землей гудело метро. Марк подошвами чувствовал, как на глубине вибрируют стальные рельсы под проносящимся составом или дышит пустотой рукотворный тоннель. Спустя две недели пребывания в городе, он мог бы обозначить все подземные коридоры, даже закрытые и секретные, предназначенные для тайной эвакуации вождей из Кремля.
Однажды, проходя по старинной улице, Марк услышал разношерстное пиликанье скрипок, рыхлое звучание духовых инструментов и торопливый звон ударных. Множество музыкантов одновременно пытались слаженно сыграть непростую мелодию. Звуки доносились из помпезного здания с колоннами. Подросток заинтересовался необычной полифонией, его тянуло заглянуть внутрь.
За высокой центральной дверью сопел хмурый усатый охранник, соваться сюда было бесполезно. Марк обошел здание, прислушиваясь к происходящему за стенами, и обнаружил дверцу, за которой петлял узкий коридор с лесенками. Он бесшумно проник внутрь и, привычно используя свои уши в качестве локаторов, незаметно прошел по извилистым коридорам и оказался на задворках большой сцены среди груды разобранных декораций.
Музыкантов от любопытного подростка отгораживал только парчовый занавес. В его складках можно было легко спрятаться и незаметно подглядывать, но Марку этого не требовалось. Он вольготно устроился за фасадом декоративного домика и прекрасно "видел" все, что происходило на большой сцене.
