Тогда Дракон стремительно развернулся, вскинув вверх руку, в которой был зажат нож. Сив немедленно перехватил эту руку и, заведя ее ему за спину, резко повернул, услыхав хруст ломаемой кости.
Дракон вскрикнул и, поворачиваясь к нему, нанес ему удар в грудь локтем левой руки.
Не обращая внимания на боль. Сив ответил двумя сильными ударами распрямленной кистью руки в район печени, которые заставили противника согнуться пополам и затем упасть к ногам Сива.
— Все в порядке, лейтенант? — спросил один из его людей.
Сив кивнул.
— А как те двое полицейских? — спросил он.
— Убиты наповал, — ответил другой из его подчиненных.
— А Ху? — Это было имя члена его команды, который ворвался в комнату, заслышав выстрелы.
— Умер.
— Господи Иисусе! — В глазах Сива были слезы. Ричарду Ху было только 22 года. В прошлом месяце Сив был у него в гостях: тот хотел познакомить его со своей женой и пятимесячной дочерью.
— Присмотрите за остальными, — попросил он своих людей. — Немедленно вызовите врача: девушка, по-видимому, серьезно пострадала. И, конечно, группу экспертов вместе со следователем. — Они пошли выполнять его поручения.
Сив склонился над девушкой, осторожно приподнял ее за плечи и впервые взглянул ей в лицо. Не больше шестнадцати, с грустью подумал он.
Девушка открыла глаза и испуганно повела ими. Взгляд затравленного животного. Опять закричала, но он поспешил ее успокоить. — Ты в безопасности. Я — служащий полиции. Теперь все будет в порядке. — Потом повторил это по-английски.
Раздались приближающиеся звуки сирены: прибыла машина скорой помощи. Тут не одна машина потребуется, а целый караван, подумал он.
— Сестричка, как тебя зовут? — спросил он, используя самую ласкательную форму обращения, которая была в кантонском диалекте.
— Лей-фа, — ответила она. Цветущая слива. Сказала ему свое настоящее имя, а не английскую кличку. Доверяет, значит.
Лей-фа прижалась к нему, вся дрожа.
— Мне холодно, — прошептала она.
Он прижал ее крепче, поднял глаза на одного из своих людей.
— Где этот чертов доктор?
— Сейчас приведу, — пообещал тот. Все больше и больше людей заходило в комнату, но врача среди них не было. Лей-фа начала беспокойно хныкать. Сив гладил ее волосы, в которых колтуном запеклась кровь. Он не знал, насколько серьезна ее рана, и беспокоился за нее очень.
Наконец появился врач, да не один, а с двумя санитарами с носилками наготове. Человек, которого Сив посылал за врачом, позаботился обо всем.
— Не бросай меня, старший брат, прошу тебя, — прошептала девушка. Она опустила голову ему на колени и ее огромные, светящиеся глаза смотрели на него с такой доверчивостью, что у него защемило сердце. Как будто она была его дочкой.
Девушка не хотела отпускать его, и Сив шел рядом с носилками до самого низа, держа ее за руку. Временами ее била сильная дрожь, и Сив думал, о Господи, как она только держится.
Они прошли через полицейские заслоны, через толпу людей, которых можно было разделить на две категории: на просто любопытных и неприлично любопытных, беспокойно гудящих, как театралы перед началом спектакля. Странно, подумал он, почему это смерть человека вызывает в других людях самое худшее? Почему вид крови и торчащей кости вызывает в них приятное возбуждение? Уж не развязывает ли это, как подозревал Сив, какие-то древние, дремлющие в человеке инстинкты? Как будто какая-то темная, древнейшая часть человеческого мозга возбуждается при виде травмы или иного человеческого страдания.
Всю дорогу до самой больницы Бикмена в центре города Сив держал ее за руку, шептал в ухо слова утешения, пока врач обрабатывал ее другое ухо.
Он отпустил ее руку только в дверях операционной, да и то только потому, что хирург все равно не впустил бы его. Хрупкие пальчики Лей-фа выскользнули из его загрубевшей руки, когда укол, который ей сделали, начал оказывать свое действие.
Сив проследил глазами, как ее бледное, спокойное теперь, когда девушка погрузилась в забытье, лицо исчезает в стерильной белизне операционной, но видел ее такой, какой увидал ее впервые, когда это лицо источало такой ужас, что он, казалось, заполнил собой темный, пропахший мочой коридор.
Он пошел и налил себе чашечку кофе, а когда вернулся, увидел, что его дожидается Диана Минг, тоже одна из его людей. Он удивился, увидав ее: вроде бы, не ее смена.
— Ну как ты здесь? — спросила она.
— Ничего, — ответил он, делая большой глоток из чашки. Кофе был абсолютно безвкусным, но это для него было неважно. Ему был нужен не вкус, а кофеин. Он чувствовал себя по-дикому усталым.
— Этот подонок Дракон не очень сильно задел тебя?
— Не очень. — Он взглянул на Диану, и вдруг почувствовал, что ему не хочется спрашивать ее, зачем она здесь.
— Ты выглядишь просто ужасно, — сказала она, указывая на кровь на его груди. — Я принесла тебе во что переодеться.
— Спасибо, — поблагодарил он и начал стаскивать с себя каляную от крови рубашку.
— Как насчет того, чтобы присесть? — спросила Диана. — Я на ногах с трех утра и, пожалуй, не прочь отдохнуть.
Они направились к ряду пластиковых стульев. Сив предложил ей свой кофе, и она отхлебнула из чашки, пока он застегивал пуговицы на новой рубашке. Диана была у него в группе одной из лучших. Сообразительная и совершенно бесстрашная. Только что сдала экзамены на чин сержанта с высшими баллами. Сиву она очень нравилась.
— Босс, — сказала она. — У меня для тебя плохие новости. Никак не могу собраться с духом, чтобы сообщить их.
Сив молча смотрел на нее.
— Это касается твоего брата Доменика. Его убили.
Сиву показалось, что на него обрушился потолок. Стало трудно дышать. Он попытался сказать что-то, но в горле — словно ком. Затем, как будто сквозь густой туман, он услышал свой собственный голос: «Как это произошло?»
Диана рассказала ему все, что знала сама.
— Скудные сведения, я понимаю, — заключила она. — Я пришла за тобой, чтобы отвезти тебя в Коннектикут, в церковь. Группа экспертов уже выехала на место.
Не говоря ни слова, Сив поднялся на ноги. Нашел взглядом мужскую комнату, пошел туда и, войдя, уставился на свое отражение в зеркале. Однако ничего не видел: воспоминания роились в голове и буквально слепили его. Он вспомнил Мэгги. Что за бедра! Как, бывало, она обхватывала его ими за шею, заманивая в кровать. И потом тоже. Но не это главное. Главное — ее поразительное терпение. Она никогда не жаловалась, когда ей не из чего было приготовить обед. Даже когда пронзительный телефонный звонок выгонял его из постели в три часа ночи. Или когда ему пришлось внезапно отменить их уик-энд в Поконо[7]: она уже сидела в машине, когда он подошел и сказал, что они не могут ехать.
Нет, думал Сив с горечью, Мэгги никогда не жаловалась. Но однажды и она исчезла, и даже сменила номер телефона. Он хотел поначалу узнать ее новый номер, позвонив в телефонную компанию, но потом раздумал. Что это даст, даже если он и узнает его? Что он ей скажет? Он прекрасно знал, почему она ушла, и ничто не могло изменить этого. На первом месте для него стояла работа. Так было, есть и будет всегда.
Вся жизнь Сива Гуарды была посвящена службе закону. И он всегда оставался верен своему призванию, как схимник на службе Господу.
Это сравнение довольно точно передает сущность его образа жизни. Закон был для него чем-то вроде религии, поскольку он считал его нравственным стержнем общества — любого общества. Преступить закон значило для него развязать хаос — и затрубят трубы анархии, и пахнет холодным ветром, предвещающим приближение зверя, который затопчет плоды человеческой цивилизации, накапливающиеся в течение столетий. Короче, это было нечто для него абсолютно нетерпимое. Закон призвал его на службу с такой же настоятельностью, с какой белый свет Бога пробудил к святой жизни Фому Аквинского.
Вот почему Мэгги, которая пыталась коснуться его задубелой души, так и не смогла поколебать его незыблемые моральные устои. Сив Гуарда был монахом, преданный до конца своему высокому призванию.
Доменика убили, думал он, а я думаю о Мэгги. Что такое творится со мной, черт побери? А потом он вдруг понял, словно какое-то озарение на него снизошло. Монашеское служение Закону разъединило Сива с нормальными реалиями жизни — и любовь к родным и друзьям ушли куда-то на задний план. В результате даже Мэгги не выдержала. А теперь и Доминика забрали у него.
Сив испуганно моргнул. Из зеркала на него смотрело заостренное лицо с резкими чертами, высокими скулами и ртом, о котором Мэгги говорила, что он жестокий. Карие глаза, гладкая, без единой морщинки, кожа, благодаря которой трудно определить его возраст. Густые черные волосы и могучая шея. В глазах застыло удивленное выражение, будто он отказывался поверить случившемуся. Но это было не лицо Сива, а лицо его брата.
