Потом искала чужую руку, морщилась от противной усталости-боли, непонятно откуда взявшейся, переплетала пальцы, не находила сил сжать. Ждала ответа и видела в приглушённом холодном свете тёплые золотые глаза.
— Точно, — отвечала ей Марципан и голос у неё почему-то выходил дрожащим, — Разве забыла?
— Помню, — вздыхала Меланхолия. — Просто очень не хочу... никуда.
Приподнимала голову, пыталась увидеть больше и ближе, но не выходило, силуэт размывался, а голос совсем не хотел пробиваться через жужжание и шум. Тогда Мел прикрывала глаза и прекращала попытки, только притягивала ближе к себе чужую ладонь.
— Очень долго... столько станций, — замечала она ещё. — Нам не пора выходить? Я не слушаю. Не знаю, смогу ли я вообще встать.
— Не, нам на конечку, а потом ещё пол часа топать до Дикого, — вздыхала Марципан и в голосе слышалась улыбка, — Лежи спокойно.
Марц сжимала её пальцы, была здесь, рядом. Марц сидела, наверное, откинув одну руку на спинки рядов сидячих мест и смотрела на неё с тёплым, щемящим прищуром.
— Разве Дикий... — Мел начала и тут же осеклась.
Наверное Марц говорила не о нём, а его доме. Наверное это просто стало названием места; и стало очевидно, что ехать им некуда. Что этот поезд никогда не остановится, а они никогда из него не выйдут, потому что этот шум — он в ушах, голос — он снаружи, и пальцы — они тонкие, слабые, совсем не её.
— Таша...
Меланхолия открыла глаза и разглядела подругу. Шум поезда пропал, растворился в белой тишине, оставил после себя только её собственный почти неслышный голос на последнем слабом выдохе:
— А где Марц?.
— Вышла... Мел. Мел! — истерикой разлетелось в дребезги отчаяние, — Меланхолия!
Таша потом трясла её, умоляла сказать что-нибудь ещё, просила прощения. Плакала, утыкаясь в плечо, рвано дышала и сжимала зубы. Хотела спрятаться — куда угодно, в ванну, в объятия друзей, когда вернутся. Упасть на колени к Доктору в темноте и позволить ему перебирать пушистые волосы. Это всегда действовало на удивление успокаивающе.
Но не могла. Закрыла дрожащими пальцами Мел глаза, зажмурилась сама. Сейчас тоже жмурилась, а внутри всё скручивали раскалённые жгуты боли.
Понимала жутко отчётливо — их осталось трое. Из всей большой, дружной братии их осталось всего трое, а остальные ушли. Бабушка иногда говорила, что Бог любит троицу и Таша думала о том, что возможно правда. Надеялась. Она устала уже от осознанного страха, просто жила с ним, как когда-то, бок о бок и спуститься в метро Таше не давало только изредка всплывающее "Об-ра-зует-ся". Алиса говорила — мы останемся и Таша упорно пыталась верить. Потому что без этой веры давно бы уже свихнулась окончательно.
Глава 30
Несмотря на пасмурную погоду, света было много. С самого утра силовики окружили небольшую сцену в одном из скверов, а потом в двенадцать объявили по всем теле— и радио— каналам — глава Единого Государства выступит здесь в три часа дня. Люди собирались быстро, окружали возвышенность, настороженно поглядывали на силовиков и громко обсуждали между собой вопросы, которые они хотели бы задать — почему их лишили свободы, почему их убивают и пытают, за что с ними это делают и зачем жить там, где с ними это делают.
Ворон свалил от девочек ещё раньше, до появления первых силовиков. Давно заприметил высокое офисное здание позади сцены, в некотором отдалении — винтовка добьёт, пусть и целиться придётся тщательнее — потому что ближе было опасно. Внутрь Ворона пустил уборщик, знающий обо всём и всеми фибрами души это одобряющий. Он отказался даже от денег. С интересом смотрел, как Ворон приподнимает форточку служебного помещения, раскладывает винтовку, собирает подставку. Потом уборщик ушёл работать, а пернатый остался куковать в тесноте, темноте и одиночестве. Тоже работа, быть может, даже более рутинная.
— Дорогие друзья!
Ворон выбрался из состояния дремоты и с интересом всмотрелся в прицел. Глава Единого Государства, похоже, нервничал, а люди тут же закричали: «Мы тебе не друзья! Ты убиваешь своих друзей!»
— Спасибо за то, что пришли сегодня, чтобы выслушать мою речь.
«Послушай нас! Нам есть, что сказать!»
— Вы пришли сюда не затем, чтобы защищать меня...
Ворон нахмурился, тряхнул головой. Провоцирует.
— ...затем, чтобы защитить свою страну, независимость, жён и детей!
Ворон скрипнул зубами, приближая зум. Вспоминал Дикого, Актёра, Изабель, Герасима, Марц, Мел, Лёху, Доктора и щурился, прижимая палец к спусковому крючку. «Тебе хоть слова-то эти известны, кретин?»
Он уже даже не слышал, как взорвались люди, как бросились, останавливаемые силовиками, как закричали: «Вы! Вы убиваете их! Вы насилуете их, пытаете и мучаете!»; как кто-то выкрикнул из толпы: «Уходи, на тебя смотреть противно! Уходи! Убирайся!» и все подхватили, понесли по рядам, бросали силовикам в рожи.
Ворон подумал ещё о том, что Алисе стоит держаться подальше от эпицентра этих волнений и, наконец, выстрелил.
...— Эй, вы куда?! Туда нельзя! — кричал уборщик людям-в-чёрном, возникшим откуда-то из глубины здания, словно те давно там выжидали.
Ворон не удержался, перевёл прицел в сторону, вернул винтовку на предохранитель и попытался найти в толпе красные волосы — просто убедиться, что всё в порядке.
Сзади распахнулась дверь, из-за спины вспыхнули яркие блики офисных ламп, но Ворон всё-таки увидел призрака на одно короткое мгновение до того, как свет выключился окончательно. Сначала свет, после короткого оглушающего хлопка — звук и, после красной вспышки боли — сознание.
Уборщик стоял с широко открытыми глазами и смотрел, как из служебного помещения вытаскивают труп, заворачивают в мешок и уносят, словно мусор на свалку. Гораздо осторожнее уносили винтовку. Один из омоновцев поднял на него сначала взгляд, а потом пистолет:
— А этот...?
— Убери. Свидетели не нужны, — голос его звучал блекло и холодно.
Этот выстрел смешался с набирающими обороты выстрелами на улице.
— Алиса!
Каста едва услышала этот крик, в начавшейся панике вокруг. Завертела головой, пытаясь выхватить Ташу из толпы, хотя бы увидеть её, но мельтешащие люди мешали. Кричали, толкались, давили не нервы.
— Ташка! Таша!
Всё вокруг сливалось и смазывалось. Откуда-то послышался выстрел первый, второй... Спина взмокла. Расталкивая людей локтями, Алиса рванулась в ту сторону, где в последний раз видела подругу, куда её могло унести течение толпы, где она ещё держала Ташу за руку.
К суете добавился вой сирены, кто-то что-то орал в рупор — кажется просил всех сохранять спокойствие и оставаться на своих местах, но Алиса уже понимала — с этой площади уйдут единицы. Те, кому повезёт.
А чего она вообще ожидала? Что не-люди в чёрном никак не отреагируют на смерть Главы? Что спокойно попросят всех удалится, оцепят место, постараются найти место, откуда был произведён выстрел? Это же было понятно, нужно было уйти, как только по времени Ворон должен был занять точку, он же говорил примерный расчёт во сколько это случится. Нужно было, но почему-то Каста осталась.
Выстрел где-то справа превратился в очередь, в панике Алиса дёрнулась в сторону, едва не упала, но кто-то подхватил и толкнул в обратном направлении — началась давка. Очередь слева — вязкий страх окутал разум. Нужно было выбираться, а Таша...
— Таша! — ещё раз, до хрипа в горле и слёз на глазах. Таша же могла и броситься прочь, прямо на оцепление, которое сейчас окружило людей. А что сможет маленькая девочка против оружия? Ровным счётом ни черта.
— Народ! — проорал какой-то мужик чуть дальше от неё, — Направо все! Силой!
