Ознакомительная версия.
Это означало, что ему грозит обвинение по двум пунктам: в подпольных сделках с Princeton-Newport и в махинациях с Милкеном и Боски. Молташ, которого обвинители не зря считали одним из самых нестойких людей в окружении Милкена, уже колебался. Ранее в том году он явился в офис вашингтонского адвоката Рейда Уэйнгартена и изъявил желание нанять его вместо Чарльза Стилмена – адвоката, приглашенного им по совету команды защиты Милкена. Молташ выразил обеспокоенность тем, что Стилмен слишком близок к Милкену. Уэйнгартен попытался его отговорить. Он сказал, что знает Стилмена как выдающегося юриста, однако Молташ упорно стоял на своем: «Мне нужен независимый адвокат».
Уэйнгартен принял дело и был почти сразу же поражен надменностью адвокатов Милкена. Вскоре он начал переговоры с федеральной прокуратурой, но без особого успеха. Джулиани хотел, чтобы Молташ признал себя виновным в двух преступлениях. Тем не менее диалог оказался конструктивным. Накануне вынесения обвинительного акта по делу Princeton-Newport Уэйнгартену удалось убедить сотрудников прокуратуры отложить предъявление обвинения Молташу. Тот выражал готовность сотрудничать. Пойдя навстречу Молташу, обвинители могли оценить степень оказываемого им содействия и решить, нужно ли им признание вины. Подобная договоренность была в свое время достигнута с адвокатом Мурадяна. Отчасти из-за того, что обвинители доверяли Уэйнгартену, они решили уступить.
В августе Молташ начал, хотя и без энтузиазма, давать показания. Он описал свою роль в выплате 5,3 млн. долларов, подтвердил изложенную Боски версию платежа и рассказал о том, как его вызвали в Беверли-Хиллз, и о своей встрече с Милкеном. Он, помимо того, дал следователям ценную информацию о Тёрнере – бухгалтере, который тоже работал над учетными записями Милкена по пресловутому платежу, что позволило обвинению получить от этого неподатливого свидетеля дополнительные показания.
По настоянию Уэйнгартена Молташ решил без лишнего шума уволиться из Drexel. Он горько сетовал на то, что ему придется отказаться по меньшей мере от 2 млн. долларов премиальных, но все же пошел к Джозефу и объявил о своем решении. О его мотивах он высказался уклончиво. Не упоминая ни о каком соглашении с прокуратурой, он говорил о своих обязательствах перед семьей, женой… Джозеф слушал его вполуха. После аналогичных излияний Ливайна и Сигела все это звучало до боли знакомо. Как только Молташ ушел, Джозеф позвонил Кёрнину в Cahill Gordon. «Молташ заключает сделку», – сказал он.
* * *
Возясь с ключами и багажом у парадной двери своего дома в Беверли-Хиллз, Джим Дал услышал телефонный звонок. Стояло начало сентября 1988 года, и Дал был более загорелым и светловолосым, чем обычно, чувствуя себя вновь полным сил после ежегодного отпуска у моря рядом с Джэксонвиллом, Флорида, неподалеку от его родного города. Когда Дал вошел в дом, телефон еще звонил, и он взял трубку.
Это был Боб Литт, его адвокат из Williams & Connolly, и от хорошего настроения Дала не осталось и следа. «Не знаю, как вы на это отреагируете, – сказал Литт, – но вам пришла повестка о привлечении к уголовной ответственности. Я шокирован».
Дал был более чем шокирован. Ранее Литт и другие адвокаты из Williams & Connolly проверили все проведенные Далом сделки и пришли к выводу, что ему не о чем волноваться. Дала неоднократно уверяли, что объектом расследования является не он, а Милкен. Литт и Уильямс предупреждали его, что настанет день, когда обвинение попытается вынудить у него признание, но он никак не ожидал привлечения к суду.
Данная перспектива была устрашающей. На самом деле Далу было о чем волноваться. В конце каждого года он по указанию Милкена парковал пакеты акций друга и клиента Милкена Тома Спигела из Columbia Savings, позволяя тому уводить огромные суммы из-под налогообложения. Спигел был одним из крупнейших «порабощенных» клиентов Милкена и покупателей бросовых облигаций. Дал делал это без особых раздумий и не пытался скрывать сделки от сослуживцев. Он держал на письменном столе гроссбух, куда вносил данные о припаркованных позициях Columbia. Теперь этот гроссбух охватывал пять лет нелегальной торговли, являясь ее документальным подтверждением. По всей вероятности, другие сотрудники калифорнийского офиса Drexel знали, чем он занимался в тот период.
Впервые за время расследования Дал задал себе вопрос, чьи интересы на самом деле отстаивают его адвокаты: его или Милкена. Стал бы Милкен выгораживать его так же, как он сам до сих пор был готов выгораживать Милкена? Дал не был в этом уверен.
Сразу же по окончании разговора Дал позвонил во Флориду своему близкому другу, адвокату Стиву Эндрюсу. Сын судьи, Эндрюс в свое время состоял в том же студенческом братстве университета штата Флорида, что и Дал, а теперь был практикующим юристом в Таллахасси. Несмотря на то что Эндрюс как юрист не специализировался на ценных бумагах, он хорошо знал эту сферу деятельности. Он получил степень по налоговому праву в университете штата Нью-Йорк и какое-то время был одним из руководителей небольшой флоридской фирмы, занимавшейся ценными бумагами. Важнее всего было то, что адвокат, имевший рост шесть футов три дюйма и мощное телосложение, обладал, помимо этого, здравомыслием человека, весьма далекого от треугольника Манхэттен/Вашингтон/Беверли-Хиллз и окружения Милкена. Дал чувствовал, что ему можно доверять.
Чтобы дать другу совет, Эндрюсу понадобилось узнать всего лишь две вещи: что Дал получил повестку о привлечении к уголовной ответственности в связи со следствием по делу Милкена и что его представляют те же адвокаты, что и самого Милкена. «Найми себе нового адвоката, – сказал Эндрюс. – Немедленно». Дал захотел нанять Эндрюса. Тот согласился, но настоятельно порекомендовал Далу пригласить еще одного, нью-йоркского адвоката.
Дал перезвонил Литту и сообщил, что ему нужен другой адвокат – такой, который одновременно не представлял бы интересов Милкена. Литт тотчас осознал значимость потенциального «отступничества» Дала. Он настойчиво утверждал, что другой адвокат Далу не нужен, что им всем лучше держаться вместе. На этот раз – особенно из-за отстутствия у Литта поддержки в лице Уильямса – Дал не поддался на уговоры. Эта стратегия не уберегла его от получения повестки подследственному.
Не желая терять контроль над Далом, Литт сказал, что он составит список адвокатов и представит его на рассмотрение Дала. Но шло время, а ожидаемого списка все не было; Литт, видимо, надеялся, что Дал передумает. Тогда Дал позвонил одному из своих основных покупателей облигаций, Карлу Линднеру. Линднер порекомендовал ему собственного адвоката, Питера Фишбейна из нью-йоркской Kaye, Scholer – фирмы, что представляла Фримена. И только после того, как Литт узнал от Дала, что тот намерен переговорить с Фишбейном, список кандидатов на роль нового адвоката Дала попал в руки последнего. Неудивительно, что он состоял только из надежных членов «паствы» Paul, Weiss и Williams & Connolly, включая тех, которые уже представляли Дона Энгела и клиента Милкена Фреда Карра. Дал встретился с ними, и его подозрения, что их преданность интересам клиента может в данном случае отойти на второй план, укрепились. Он решил нанять Фишбейна.
Фишбейн и Эндрюс немедленно прилетели в Калифорнию на встречу с Далом. Оба адвоката опасались возможного разоблачения их клиента. Они предполагали, что тесно связанный с Милкеном Спигел из Columbia Savings также находится под следствием, и боялись, что тот пойдет против Дала, дав уличающие его показания в рамках сделки о признании вины, прежде чем Дал сам заключит то или иное соглашение с обвинением. Дал не верил, что Спигел будет его выгораживать.
Доверять Милкену у Дала тоже не было оснований, и вот почему. Когда Дал и его новые адвокаты наконец изучили присланную ему повестку, их удивило, что в ней не упомянуты сделки, совершенные Далом для Columbia Savings. Напротив, она охватывала серию сделок с обыкновенными акциями для Боски, отраженных в учетных записях Дала, – сделок, являвшихся частью покрытия задолженности, кульминацией которого стала выплата 5,3 млн. долларов. Дал не помнил, чтобы он когда-нибудь проводил такие сделки, и считал само их присутствие в своих отчетах нелепостью, потому что для Боски он торговал только облигациями и никогда – обыкновенными акциями. Последнее было личной прерогативой Милкена.
При дальнейшем рассмотрении выяснилось, что почерк Дала не совпадает ни с одной из записей в приобщенных к делу биржевых тикетах. В дни, указанные на двух из них, Дала даже не было в Беверли-Хиллз. В нижней части одного тикета стояли инициалы «М.М.». Увидев квитанции, Дал понял, что произошло: Милкен попросту заставил его [Дала] помощницу внести сделки в его отчеты. Дал заключил, что обвинение, так сказать, ошиблось адресом, что он сможет доказать свою непричастность. Он был уверен, что Милкен его в этом поддержит.
Ознакомительная версия.
