Джон Катценбах - Особый склад ума

— Двадцать пять лет…

Он улыбнулся. Это была улыбка мертвеца. Он сделал шаг к ней, раскинув руки, как для объятия, но потом опустил.

— Прошло много времени. Мы прожили длинную жизнь. Нам есть что рассказать друг другу, не так ли?

— Нет, не так, — ответила она.

И выстрелила ему в грудь.

Эхо выстрела прокатилось по всему каньону, отражаясь от скал, и унеслось в загоравшееся красками нового дня небо. Человек, который когда-то был ее мужем, качнулся назад, распахнув изумленные глаза, и на черном свитере расплылось красное пятно. Рот раскрылся, словно он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле. Он осел, как марионетка, у которой разом обрезали все веревочки, упал на скалу, заскользил. Секунду его тело летело в свободном падении, а потом исчезло из виду. Она услышала, как оно рухнуло на камни где-то далеко, на самом дне каньона.

Диана села на выступ скалы, уронив револьвер на землю. Силы вдруг покинули ее. «Я старая, усталая, — подумала она. — Старая, усталая, на пороге смерти». Она сунула руку в карман и вынула пузырек с таблетками. Посмотрев на них пару секунд, она подумала, что, как ни странно, вот уже несколько часов, с тех самых пор, когда началась эта долгая ночь, она не чувствовала никакой боли. Но знала, что болезнь лишь притаилась ненадолго, как и тот человек, которого она сейчас убила. И Диана одним решительным движением высыпала все таблетки на ладонь, секунду подержала в руке и, запрокинув голову, отправила в рот и проглотила.

Она думала о своих детях и знала, что муж, лгавший ей много лет, на этот раз сказал правду и дети живы и наконец свободны. Свободны от него и от ее болезни. Она и сама почувствовала себя наконец свободной.

От этой мысли на душе стало теплее. Диана прислонилась к скале, и та вдруг оказалась удобной, как мягкая перина с подушками. Она сделала глубокий, долгий вдох и подумала, что воздух здесь прохладный и освежает, словно глоток воды из тех чистых и холодных горных ручьев, из которых она пила в детстве. Затем Диана медленно повернула голову, подставляя лицо лучам восходящего солнца, и стала терпеливо ждать прихода смерти, своей давней знакомой.

Прошло почти две недели с тех пор, как поисковый вертолет Службы безопасности штата, прочесывавший местность в глубине северного заказника, обнаружил тело Дианы Клейтон. Это случилось утром того дня, когда Джеффри и Сьюзен выписывались из больницы в Новом Вашингтоне, и через два дня после того, как конгресс США подавляющим числом голосов одобрил включение Пятьдесят первого штата в состав федерации.

Беспокоясь за судьбу матери, Джеффри все это время воевал с хирургами, требуя, чтобы ему разрешили участвовать в поисках, которые Служба безопасности вела непрестанно во все стороны от дома 135 по Буэна-Виста-драйв, чтобы поставить точку в событиях той памятной ночи, но его так и не отпустили. Сьюзен, напротив, спокойно выздоравливала, словно каким-то образом знала, что произошло после того, как отец покинул музыкальную комнату, а они с братом потеряли сознание от шока, перенапряжения и потери крови.

Кстати сказать, спасателям удалось поднять тело Дианы со склона ущелья, но узость его не позволила им забрать останки Питера Куртена. Спасатели разглядели их с воздуха, но, чтобы поднять, нужны были скалолазы. Однако эти расходы директор Службы безопасности Мэнсон оплатить отказался.

В день выписки Клейтонов он явился в больницу после голосования в конгрессе, сияющий от удовольствия, приехав с заседания, где власти штата решили по такому случаю устроить широкие празднества в ближайшие выходные, с фейерверками, с парадами пожарных машин, с духовыми оркестрами, с девушками из команды поддержки и с бойскаутами, которые пройдут по главным улицам практически во всех новеньких городках нового штата под зажигательные речи мэров. Старые добрые парады, бело-сине-красные флаги, хот-доги, лимонад, сарсапарель:[134] День независимости, Четвертое июля в местном варианте — в разгар зимы.

— Вас, конечно, мы поучаствовать во всем этом не приглашаем, — жизнерадостно пояснил он Сьюзен и Джеффри. — У вас, к сожалению, закончились визы.

Затем Мэнсон вручил им чеки. Сьюзен он сказал:

— Хотя с вами лично мы не заключали какого-либо соглашения, как с вашим братом, но я нахожу справедливым оплатить ваши труды.

— Плата за молчание, — съязвила Сьюзен. — Взятка.

— Ничего, — живо возразил Мэнсон. — Эти деньги тратить так же приятно, как любые другие. Может быть, даже еще приятнее.

— Надеюсь, юная мисс Льюис также получила компенсацию и за молчание, и за то, что ей пришлось вытерпеть?

— Мы оплатили ей четыре года обучения в колледже, как и лечение. И переселим их семью из коричневого района в зеленый за счет штата. Ее отец получил новую работу, разумеется с повышением. Мать тоже… Они, кстати, получили в подарок два хороших дорогих автомобиля, чтобы им приятнее было ездить на новую работу. Собственно говоря, это автомобили вашего покойного отца и его ужасной жены. Кроме того, семья получила и другие бонусы, и договориться с ними было нетрудно, как и с пострадавшей. Они с удовольствием пошли нам навстречу, потому что им нравится здесь жить, они не хотят уезжать. И разумеется, не хотят рассказывать или делать что-либо такое, что смогло бы нам навредить.

— На каждый роток не накинешь платок, — настаивала Сьюзен. — Люди все равно станут болтать…

— Разве? — удивился Мэнсон. — Не думаю. Вряд ли кто-нибудь захочет все это вспоминать. Люди не хотят думать про такие вещи. Во всяком случае, здесь. Так что, полагаю, все будет хорошо. Кое-кого, возможно, иногда будут мучить ночные кошмары, но в общем и целом все обойдется. Все будут молчать.

Мэнсон сунул руку в портфель, достал газету «Нью-Вашингтон пост» двухнедельной давности и бросил ее Сьюзен. Она увидела заголовок: «НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ. ПОГИБЛА ГОСУДАРСТВЕННАЯ СЛУЖАЩАЯ». Рядом со статьей была напечатана фотография Кэрил Энн Куртен. Сьюзен посмотрела на нее и повернулась к брату.

Джеффри покачал головой, разглядывая чек, который ему вручил Мэнсон.

— Цена за это была заплачена очень высокая, — сказал он.

— Примите мои соболезнования, — отозвался Мэнсон. — Однако, насколько я понимаю, дни вашей матери все равно были сочтены…

— Все правильно, — сухо прервал его Джеффри голосом, в котором прозвучали сердитые нотки. — Но какова цена шести месяцев жизни? А одного месяца? А недели? А одной только минуты? Для сына и дочери может оказаться бесценным каждый миг, отвоеванный у смерти.

Мэнсон улыбнулся:

— Профессор, мне кажется, что вы задаете вопросы, на которые ваша мать уже ответила, смело приняв вызов судьбы, и продолжать их задавать означает принижать ее решение.

Джеффри на мгновение прикрыл глаза, потом кивнул в знак согласия.

— Вы умный человек, мистер Мэнсон, — сказал он. — И в этом отношении напоминаете мне отца.

Мэнсон улыбнулся:

— Я предпочту принять это за комплимент. Скоро ли вы уедете? Думаю, лучше это сделать сегодня же.

— А ведь он так и не отправил то письмо в газеты, ведь правда? То, из-за которого вы так всполошились? И то, которое привело нас в его дом? Кажется, вам повезло. Властям вашего штата не пришлось расхлебывать кашу, которая могла бы завариться. Верно?

— Да. — Мэнсон кивнул. — Он его так и не отослал. Тут нам действительно повезло.

— Интересно, почему? — спросила Сьюзен.

— Тому имелась причина, — ответил Джеффри. — Причина есть всегда. Мы просто пока не знаем какая.

Он повернулся к директору. Тот сидел на неудобном больничном стуле, однако радость по поводу того, какой оборот приняли события, сделала его нечувствительным к любому дискомфорту.

— Ведь вы же знаете, что он одержал бы над вами верх, — продолжил Джеффри. — Он был на сто процентов прав, предсказывая, какой эффект произвело бы его письмо. Все следующие полгода вам пришлось бы лгать и изворачиваться, объясняясь с представителями практически всех средств массовой информации у нас в стране. А голосование в конгрессе? Думаю, его исход вполне мог бы оказаться неблагоприятным.

— О, — произнес Мэнсон, делая рукой такое движение, словно хотел отмахнуться от данной проблемы, — я прекрасно отдавал себе в этом отчет, даже больше, чем кто-либо другой. Общественное мнение переменчиво и непостоянно. Безопасность — хрупкая вещь. Нельзя скрывать что-то до бесконечности. Рано или поздно все равно просочится какой-нибудь слушок или, еще того хуже, пойдут гулять легенды и мифы. Собственно говоря, профессор, насколько я понимаю, это единственный из вопросов в этой истории, на который нам не удалось найти ответа. Почему, предприняв так много успешных усилий для того, чтобы вы, ваша сестра и ваша покойная матушка приехали в этот штат, а также сделав столь многое для того, чтобы торпедировать его принятие в состав федерации, он вдруг под конец проявил нерешительность? Притом что успех был ему гарантирован, погибни он или останься в живых… Согласитесь, это более чем непонятно. Вы не находите?