– Господи, кто ты? – спросил он.
– Ну, я не Господи, – ответила цыганка. – Но кое-чем помочь могу.
– Почему я должен тебе верить?
– Потому что ты меня чувствуешь больше, чем себя.
– Больше, чем себе, – подтвердил Вадик. – Ты сказала, Ахмед не жилец? Ты его знаешь?
– Я всех знаю.
– И меня?
– И тебя.
– Я что, тоже не жилец?
– Ты Чапаев.
– И все? Ответь мне: я живу или нет? Я умер, да?
– Никто не умирает, – сказала Кобра. – Никто.
– Нет, ты ответь конкретно, я сам уже догадался, еще днем. Я ведь не живу? Нас больше нет, да?
– Никто не знает, есть он или нет.
– Кто я?
– Никто не знает, кто он. Наше представление о себе – мираж. Мы есть лишь то, что мы сейчас думаем, – повторила она.
– Но меня нет в этом мире!
– Когда мир становится страшнее того, что он из себя представляет, лучше думать, что тебя в нем нет. Ты стал бездомным шакалом: и подохнуть не можешь, и вернуться нет сил.
– Но я не хочу быть бездомным шакалом!
– Вот так всегда. – Кобра вздохнула: – Никто не хочет быть шакалом. Никто! Я скоро с ума сойду: каждый трясется за свою убогую душонку.
– Похоже, я попал в ад… Да кто ты, черт возьми?! – закипел Вадик.
Он вскочил на ноги и на всякий случай нащупал в кармане курок револьвера.
– Э! Тон давай сменим, да?! – попросила Кобра, сверкнув черными углями. – Ненавижу, когда повышают тон. И убери руку с пушки, козел! Выстрелишь – яйца себе продырявишь. Слышишь, что говорю?!
Вадим отпустил револьвер и отморожено огляделся, ему было хреново, как никогда: "Да, это действительно ад", – понял он.
– Ад и рай относительны, Чапаев. – Кобра прочитала его мысли. На ее восхитительных губах затеплилась материнская улыбка. – Если ты полагаешь, что это действительно ад, – это действительно ад. Но это не имеет никакого значения. Присядь, Чапаев, успокойся. Я же знаю, как тебе не нравится быть шакалом. А что делать? Кому нравится? Дураков мало.
Вадим опустился на снежное облако. Возражать этой коричневой тетке было нелепо. Она подмяла его под себя и делала все, что хотела. Ну, вообще все. Полицай рядом с ней – не более чем комар: большой, страшный, мускулистый, но комар. А револьвер в кармане – всего лишь игрушка для идиотов: "Не продырявь себе яйца!"
– Это действительно неважно, – сказала Кобра. – Ад и рай – две стороны одной медали. Не знавший жизни, не познает смерти. Только шакал в красной пустыне знает цену звездам.
Вадим вновь увидел девчонок. Одна внесла на прозрачных ладонях огонь, вторая – две пиалы. Черненькая поставила пустую посуду перед Вадимом и Коброй, а "Рыжик" остановилась в центре комнаты и подбросила огонь в бесконечную бездну, туда, откуда валил снег. Пламя взметнулось вверх подобно залпу фейерверка, рассыпалось на тысячи искр и… застыло на куполе желтыми звездами.
В доме, которого не было, стало значительно светлее. Снегопад прекратился.
– Теперь погуляйте, девочки, – сказала Кобра.
Не произнеся ни слова, обе нимфы выплыли из комнаты.
– Кто они? – спросил Вадим.
– Мои дети, – ответила Кобра. – Нравятся?
– Красивые у тебя дети.
– Да я и сама ничего.
– Как их звать?
– Никак. Им не нужны имена. Имя – это так вульгарно…
– Они ненастоящие?
– А ты настоящий?
– Эти сестры, они – те два упыря, которых я хлопнул? Те, что лежали в прихожей?
– В каком-то смысле все мы упыри, Чапаев.
– Они остались, чтобы мне отомстить?
– Если б им доставляло удовольствие мстить, поверь, они бы давно доставили себе это удовольствие. Увы, земные удовольствия им больше недоступны. Я бы сказала, они остались тебя отблагодарить, Чапаев.
– Отблагодарить за то, что их убили?
– Убиенных щадят и балуют раем. Разве этих ангелов можно сравнить с тем, что было утром?
– Так, я в раю?
Кобра улыбнулась:
– Ты так думаешь?
– Кажется, начинаю.
– Значит, в раю.
– Да ну?
– Угощайся, отведай пищу богов. – Кобра подала Вадиму пустую пиалу.
– Благодарю. – Усмехнувшись, он провел пальцем по керамическому дну пустой миски: – Если б здесь что-то было…
– А ты в это веришь?
– Не похоже.
– Пища – такой же мираж, как и все остальное. Если б ты хотел есть, ты бы поверил.
– Но я не хочу есть.
– Вот! – Кобра сделала паузу, затем щелкнула пальцами: – Когда захочешь, пища появится. В раю только так. Здесь не делают запасов.
Вадим почувствовал, что страх перед незнакомкой сменился необыкновенным доверием и нежностью. Его пробрало на откровенные темы, захотелось излить душу:
– Понимаешь… Я рос без матери. Но я навсегда запомнил ее лицо, у нее было самое простое и доброе лицо. Она умерла, когда мне было семь месяцев. Я не умел говорить, не разбирался в том, что вокруг меня происходило, только видел это лицо… Боже… Да, да, самое красивое и простое лицо на свете. Короче, я просто лежал в коляске и рыдал. Понимаешь, рыдал от счастья его видеть, от того, что мы вместе, что я люблю ее… А не из-за того, что хотел есть или снять мокрые штаны. Понимаешь, о чем я?
– Да, да.
– Я никому еще этого не рассказывал, только тебе.
– Очень трогательно, – улыбнулась Кобра. – Такая большая честь стать эксклюзивным слушателем подобных историй… Теперь я расскажу откровенную историю.
– Ну, – кивнул Вадим.
– Я никому ее не рассказывала, только тебе. Мишка продал мне свою душу, да еще накинул сверху три тысячи баксов, чтобы тебя больше не было.
Вадик остолбенел:
– Как? Как не было? Что ты несешь? Какой Мишка? Что происходит?
Он бы разорвался на осколки, подобно гранате, если б вовремя не появились две юные нимфы и не скрестили руки на его голове.
– Остынь, – попросила Кобра. – Я понимаю, это не такая трогательная история, как сопли в коляске. А что делать? Поверь, я не могла устоять. Обожаю скупать падшие душонки. Я могу ими крутить, как вздумается. К тому же, три тысячи зеленых! А я люблю деньги – о-о-о! – без денег я чахну, Чапаев. Обожаю их считать, пересчитывать, складывать, умножать…
– Подошла бы ко мне – я бы дал тебе в десять раз больше, – сказал Вадим, оправившись от удара.
– Нет, Чапаев, нет, ты бы рваного рубля не дал бездомной цыганке. Это сейчас ты готов заложить весь мир, лишь бы кто-то вытащил тебя из пустыни, а позавчера ты б меня пинками прогнал. Я подхожу только к тем, кто реально готов платить.
– Миня был готов?
– Он созрел, – кивнула Кобра, и обратилась к нимфам: – Погуляйте, девочки, наш ангелок пришел в норму.
Убрав ладони с головы Вадика, близняшки покорно оставили дом, которого не было.
– Мишка, блин… – Вадим покачал головой – она стала удивительно легкой и ясной. Но особенно удивляло то, что он не испытывал к Мине никаких отрицательных эмоций. Только естественное коммерческое удивление: – Но откуда у Мини три тонны зеленых? Я не понимаю. В месяц я ему платил…
– Клювом надо было меньше щелкать, – перебила Кобра.
– Получается, он за год опустил меня на три тысячи баксов?
– Получается так.
– И что, он сразу взял и предложил тебе три тонны?
– Ну не сразу, конечно. Кто сразу отдаст бедной цыганке весь капитал? Сначала я рассказала, как исчез Ваня Хренов.
– Ваня в сейчас в Канаде.
– Этот валенок удобряет канадскую почву, – кивнула Кобра.
– Что с ним? Я знаю, он круто поднялся.
– А не знаешь как?
– Как все. – Вадим пожал плечами.
– Хренов взял у меня кредит и сбежал в Канаду. Он думал, я не догадаюсь. – Кобра засмеялась. – Я выкинула его из окна небоскреба, причем так, что до сих пор не могут найти. Миню это зацепило. Миня раскатал губу и выложил, как есть, вашу историю, мол, он без Насти глаз не смыкает, а ты, Вадя жениться на ней собрался, – ну вот, можно ли что-то поправить? «Конечно, Мишка, – говорю – только чудес не бывает: работаю я чисто, а стало быть, стою недешево». «Нет проблем – говорит – нет проблем. Вот тебе пятьсот баксов…» – Кобра засмеялась. – Я ему, Дираку такому, пальцем по носу щелкаю, говорю: «Миня, черт, чтобы живую душонку со всем добришком в воздухе растворить, надо бы мне не меньше тридцати тонн». Он опух, словно стакан воды в рот набрал, обиделся. Я ему: Миня, давно б уж купил на свои пятьсот баксов пушку – сам бы своего дружка и шлепнул». «Ладно, – это он мне, – черт с тобой, на три тонны…» – Кобра опять засмеялась: – Я ему: «Миня, черт, ты уши моешь?! Я что, сказала, три тысячи? По-моему, я сказала, тридцать». Вообще скис твой Миня, аж серым стал: «Нету – говорит – больше. Ни хрена нету». Я ему: «Верю! Верю, Миня, не парься. Мы вот как сделаем: ты останешься мне должен двадцать семь тонн, а я в залог забираю твою душонку. На рынке она, конечно, дешевле двадцати семи тысяч баксов, но лично для тебя сделаем исключение. Потому что ты последнее отдал. Как та бедная вдова. Мне ведь на фиг не нужны лишние бабки. Мне нужны последние». – Кобра похлопала Вадика по плечу: – Так что, если б ты позавчера узнал, какая тебя ждет неприятность, Чапаев, ты бы не откупился даже тридцатью тысячами.
