— Ты чертовски прав, я ненормальный. Если бы я был нормальным, я бы уже давно свернул тебе шею за твои слова.
— Как будто это был не ты. Как будто… Я не знаю. Это страшно. Ты не способен действовать по плану.
— Опять этот план, гребаный план. — Ирвин протянул руку и задвинул шторы. Для пущего эффекта. Чтобы напугать этого идиота. — Это как пьеса. — Он уже почти не сердился. Даже почувствовал некоторое облегчение от того, что Милберн поделился с ним своими мыслями об убийстве. Когда в один прекрасный день Ирв решит его прикончить, подкинуть работу гробовщикам, это все упростит.
— Вот так пьеса, — сказал Милберн. — В последнем акте ты к чертовой матери убиваешь всех зрителей. И для кого ты играл эту пьесу? Если для меня, то мне эта грандиозная постановка просто противна. И никаких аплодисментов от меня не жди. Все равно не дождешься. Да и Оскара тебе присуждать не за что. Ты должен был делать все так, как мы договаривались. Не надо никакой самодеятельности.
Милберн сам рыл себе яму. Ирвин наслаждался этим. Ему нравился этот разговор. Все равно, что беседовать с мертвецом. И ему нравилось, что Милберн сам себя топит. Когда-нибудь это так все облегчит. Он не будет испытывать никакого раскаяния.
— Да мне плевать на тебя. Если бы мне нужно было заставить тебя аплодировать, я бы засунул ствол в твою задницу.
— Так для кого? Для кого был весь этот спектакль? Для этой старухи? Это все было для нее? Да уж, она была просто поражена. Приятель, ты произвел на нее большое впечатление, она просто обалдела от этого представления.
— Ты съезжаешь с катушек.
— Послушайте-ка мистера Психическое Здоровье.
— Я — артист, — сказал Ирвин, не обращая ни капли внимания на колкости Милберна. В конце концов Милберн уже надоел ему до чертиков. — Артист читает сценарий и улучшает его своей игрой. Творить нужно ради самого творчества. Если ты играешь для аудитории, ты мертвец. Этим ты только демонстрируешь свою глупость. Если ты артист, это просто прет из тебя, как будто ты просто служишь проводником искусства. Я не планирую то или это. Все происходит спонтанно, но эта спонтанность подчинена определенным правилам. Это заранее обдуманная спонтанность. В духе дзен-буддизма.
— Ну, вот, я ж и говорю — одержимый.
— Вот поэтому-то ты и вылетел из колледжа.
— Черта с два. — Милберн поднялся с дивана, морщась от напряжения и почесывая край своей повязки. Я вылетел из-за этих паршивых наркотиков, которыми мы приторговывали. Так же как и ты.
— Ко всему прочему ты был еще и тупицей, — сказал Ирвин, довольный тем, что ему удалось поддеть приятеля.
— Тупицей? — сказал Милберн. — Тупицей? А у тебя-то у самого какой Ай-Кью?[15] Мистер Джек Николсон, мастер дзена. Ты прекрасно знаешь какой, и я знаю. Что, выше среднего? Хотите верьте, хотите нет, дамы и господа, он ниже нормы, это лишь отдаленно напоминает мозг, это один из наиболее тяжелых случаев умственной неполноценности, здесь речь идет о синдроме Дауна, случай настолько безнадежный, что дальше уже некуда.
— Ну, а уж ты-то крутой парень из «Менсы»,[16] Ай-Кью сто сорок и дерьмо вместо мозгов.
— Сто пятьдесят три. В этой компании я самый умный. Тебе следует прислушиваться ко мне. Выполнять мой план.
— Ты шут, Милберн. Сколько раз я уже слышал эту речь, наверно, сто? Сто раз, и каждый раз одно и то же. Ты должен быть лидером, ты должен стать богатым, как твой папочка, ты должен контролировать то и это. Как же вышло, что ты такое ничтожество? Почему же ты до сих пор еще не губернатор, не мэр, даже не начальник над мусорщиками? Это потому, что ты жалкое ничтожество, сопляк и нытик.
Милберн глотнул еще перкодана из бутылки, стоявшей на стеклянном столике, а следом за ним — остатки пива «Сент-Полис Герл». Он уселся возле стойки бара и метнул дротик в мишень. Дротик воткнулся в обод, повисел так секунду-другую и упал на пол.
— Все, что я хочу сказать — это то, что странно смотреть, когда ты разводишь всю эту бодягу в стиле Джека Николсона.
— Тебе же это понравилось. Все от начала до конца. Вот мы, настоящие кубинцы. Мы с самого вторника морочили ей голову. Мне просто хотелось увидеть ее лицо в тот момент, когда она поймет, что ее поимели. Суровая старая леди-капитан. Чертова лесбиянка. В этом-то весь смак, приятель, посмотреть на их лица, когда снимаешь маску, и они видят, что танцевали с самим дьяволом. Поэтому не вешай мне лапшу на уши. Если бы я всегда действовал по плану, мы все еще шестерили бы на Эйба Филпо. Тебе это по нраву? Бегать как мальчики на побегушках, следовать как тень за Эйбом, выглядя полными ничтожествами? Ты хочешь снова к этому вернуться? Каждый месяц с трепетом ждать, пока Эйб выпишет чек, чтобы купить себе жратвы? Дружище, если бы я не предложил свой собственный план, если бы не моя изобретательность, мы бы все еще были бы быками у какого-то ничтожного подрядчика, тыкали стволами в ребра какого-нибудь чинуши, чтобы Эйб мог надстроить еще пару этажей в своем кондоминиуме. Ты этого хочешь? Ты хочешь вернуться к этому тупому прозябанию, быть чьим-то лакеем? Парень, иногда ты меня просто удивляешь. Мистер Делай-Как-Договаривались.
— Мне нужно к врачу. — На сей раз Милберн уже не ныл. Боль сделала его серьезным. На груди розовой рубашки выступил треугольник пота. Возможно, он прав насчет этого глаза. Он его лишится. Старуха попала концом спиннинга прямо в глаз, проткнула роговицу.
Ирвин нашел ключи от БМВ. Он был доволен, счастлив. Конечно, пять тысяч за эту работу — это не так уже много. Черт возьми, он взял с Рики по минимальному тарифу. Пять тысяч — именно такую сумму он каждый месяц получал от своего папаши. Причем каждый доллар пах жареными цыплятами.
Для него важнее была сама сущность этого ремесла. Он шел на всех парусах, делая карьеру в области, которая была сродни изящным искусствам. Его имя было на слуху у нужных людей, людей с деньгами, которым надо было проворачивать грязные делишки. Он получал заказы от людей, с которыми познакомился, когда они с Милберном работали на Эйба. Из Нью-Джерси, Пенсильвании, отовсюду. Они помнили Ирва, говорили, что им нравится его стиль, его чертовская непредсказуемость.
Он был доволен. Даже поднимая толстяка Милберна на ноги и помогая ему выйти. Ролей хватит на всю жизнь. Тысячи и тысячи ролей. Он еще только начал разрабатывать этот пласт.
Пыхтун, Большой пыхтун, Отрада дикого Гарри, Растяпа, Улучшенный мерзавец Чарли, Нагоняющий ужас, Охотник, Пурпурная тень.
Торн сидел за своим секретером и смотрел на пробковую доску, где размещалась его коллекция мушек. Было тихо, до рассвета оставалось около часа. Наверное, до первых петухов он закончит еще трех Сумасшедших Чарли.
С недавних пор два петуха — старый и молодой — стали оспаривать свои права на выводок диких кур, живших в мангровых зарослях, окружающих его дом. Цыплята давали ему перья, необходимые для изготовления мушек, а кукареканье петухов напоминало старые дни, когда острова Кис были, скорее, сродни Южной Джорджии, а не служили популярным местом отдыха для жителей Майами или еще одним пунктом программы для туристов, совершающих паломничество в «Мир Диснея».
На рассвете должен заглянуть капитан Эдди. Семь дней в неделю он подгребал к причалу Торна при помощи шеста, даже во время прилива, когда вода стояла достаточно высоко для того, чтобы он мог воспользоваться двигателем. Каждый раз хотел забрать полдюжины своих любимых мушек.
После Эдди должен наведаться Билл Мартин, пенсионер из Массачусетса, доктор каких-то наук, который открыл для себя ловлю альбул на мушку и постепенно приобрел ту же сдержанность и закаленный солнцем взгляд, как и все страстные любители этого вида рыбной ловли. И так продолжалось весь день. Между визитами Торн вязал мушки, которых всегда не хватало, от посетителей он узнавал, на что на этой неделе ловится рыба. И стоя на своем причале, сложенным из кораллового известняка, он вместе с ними удивлялся, почему же, черт возьми, рыба клевала на эти искусственные приманки.
Сумасшедшего Чарли, мушку с плоским туловищем из эпоксидной смолы, он придумал в июне. Она скользила по илистым отмелям, таща за собой пурпурный хвост из лавсановых нитей, которые болтались как бахрома на юбке стриптизерши. Серебряные шарики, вынутые из брелока, вместо глаз. Клочок белого беличьего меха для тельца. Как марсианский таракан. Блеск и пышность, подходящий наряд для ночного клуба двадцать первого века.
В ящиках его стола было полно кусочков меха, кожи, хвостов, усов, когтей. Его друг Джером Биллингс подрядился выполнять работу для окружных властей — очищать шоссе от трупов животных. Каждый день Торн пополнял свой запас за счет раздавленных кошек, собак, белок, енотов и крыс. Если шкурки были еще свежими, Джером завозил их Торну. Торн расплачивался с ним мушками, хотя знал, что Джером в жизни не ходил на рыбалку. Джером либо продавал их, либо — Торн не знал, что и подумать — собирал их, вывешивал у себя в спальне? Если целый день приходится обдирать шкурки с погибших под колесами животных, то можно и умом тронуться.
