«Асс» — это было одно из его слов. Но он снова пожал плечами и отвернулся куда-то в сторону.
— Стало не интересно. Все это для детей.
— Для детей? Я думала, что ты в некотором роде гений видеоигр.
Он посмотрел прямо ей в глаза и сощурился.
— Что тебе нужно?
— Дело не в играх. Меня интересуешь ты. И то, почему ты в них больше не играешь.
Он ей не ответил, но, в конце концов, и не ушел от нее. Она решила копнуть глубже:
— Это как-то связано с тем, что случилось с Керен? Вандализм?
Он снова промолчал, продолжая возиться с велосипедом.
— Мне больше не нравится наш дом, — сказал он настолько тихо, что она с трудом расслышала слова. — И я ненавижу Барнсайд.
— Я также не схожу от него с ума, но мы здесь живем, и не можем переехать куда-либо еще.
— Почему, ведь мы переехали сюда из Монумента, так что же мешает нам переехать еще куда-нибудь?
— Ты же слышал, что сказал отец. Нельзя сдаваться, Арти.
И вдруг она увидела, что это уже не тот маленький брат, от которого не было покоя, и к которому она не испытывала особой привязанности.
— Не сдаваться? — спросил он, подняв на нее глаза. — Кому?
— Кому угодно. Тому, кто поднял на нас руку, — ответила она. — Думаю, возможно, они только и хотят, чтобы мы отсюда переехали, показать нам, что они могут изменить нашу жизнь, — она вдруг для себя открыла мысли, которые впервые высказала вслух. — И будь оно все проклято. Мы не можем им это позволить.
На его лице была гримаса. Глаза сузились в узкие щелочки.
— Не позволим? — спросила она.
— Полагаю, что нет, — сказал он, твердо глядя ей в глаза.
И впервые ей показалось, что между ними образовалась тонкая связь. Она подавила в себе желание обнять его так, как обнимаются друзья.
— Подумаешь об этом, хорошо? — спросила она.
Он кивнул, их глаза снова встретились, а затем он вернулся к возне с велосипедом.
«Между нами появился контакт» — подумала она, наконец, обрадовавшись тому, что вернулась домой.
В видеоигры Арти больше уже не играл никогда.
Через три недели после похорон Вона Мастерсона у дедушки Авенжера начали возникать вопросы об украденном пистолете.
— Знаешь, что забавного в этом пистолете?
— Что забавного, дедушка? — спросил Авенжер, держа лицо пустым.
— И это не смешно, — ответил дедушка, он всегда говорил медленно и легко, будто вырисовывая слова.
— Я вот думаю, кто такой извне мог украсть мой «кусок».
Он всегда называл свой пистолет «куском», но в данный момент эти слова угрожающее повисло в воздухе: «кто такой извне…»
Авенжер не сказал ничего. Дед был щедр на слова. Авенжер никогда не останавливал его, когда он начинал говорить. Чаще всего он был хорошим рассказчиком и с удовольствием выкладывал всякие истории о долгих днях в полиции, особенно в те давние времена, когда ему приходилось участвовать в рейдах, проводимых в трудных кварталах города, где постоянно крутились хулиганы.
— Думаю, — продолжал дедушка, будто отвечая на заданный Авенжером вопрос. — Я всегда держу все двери на замке. Вопрос, как мог ко мне проникнуть вор? Ни каких признаков вторжения.
— Может, у него был ключ? — прожевал Авенжер.
— Ключ? — дедушка повернулся и приклеился к нему своими черными глазами — глазами полицейского.
— Может, это был один из тех скелетных ключей, о которых ты когда-то рассказывал. Они подходят ко всем дверям? — сказал Авенжер, и проглотил слюну.
— Ни к этой двери и ни к этому замку с особым полицейским засовом. Нет, общие правила для этого замка не подходят.
Дедушка продолжал пристально на него смотреть, а Авенжер старался ни побледнеть, ни покраснеть.
— Окна? — предположил он. — Ты иногда их открываешь, чтобы проветрить.
— Одно слово: невозможно, — ответил дедушка. Он всегда цитировал человека, которого звали Сэм Голдвин, который снимался в старых фильмах и говорил всякие сумасбродные вещи, например: «Кто-нибудь извне». — Кто полезет в окно на пятом этаже?
— Лестница? — рискнул Авенжер.
Дедушка не стал обсуждать предположение Авенжера. Он фыркнул, поднял глаза, и его взгляд вдруг приклеился к пробегающим мимо спортсменам. Он сидели на скамейке в Кенон-Парке, зеленеющем напротив школы. Сентябрьское солнце светило им в спину. Расслабив кости, дедушка закряхтел. Сорок пять лет он прослужил в полиции, большую часть из которых провел на «собаках». Почему-то он так называл свои ноги — «собаки». Он никогда не ездил на патрульной машине, всегда ходил пешком. «Вот, что неправильно в этом мире», — говорил он. — «На тротуаре не хватает полицейских. Их нужно повытаскивать из машин в людные места».
— Если я не нахожу чего-то лучшего, то я могу лишь сказать, что это была внутренняя работа, — сказал дедушка, вытянув ноги и скрестив руки на маленьком круглом животе. Он закрыл глаза.
Авенжер надеялся, что он вздремнул, нечто подобное с дедушкой регулярно бывало: в любое время дня и ночи он мог уснуть где угодно и в какой угодно позе.
— Что ты имеешь в виду, говоря «внутренняя работа»? — он пожалел о том, что спросил об этом лишь спустя минуту, в полной мере взвесив, что это может значить.
— Я имею в виду, что кто-то вошел и украл вещь, что снова невозможно. Только я живу там.
— Может, кто-нибудь из гостей? — сгримасничал Авенжер. Зачем же держать рот на замке?
— Не похоже, — сказал он слабеющим голосом. — У меня лишь четыре комнаты. «Кусок» был спрятан в шкафу, а пули в отдельном ящике. Вряд ли кто-нибудь из гостей стал бы рыться в двух разных местах…
Его голос совсем ослаб, и спустя момент он захрапел, отчего кончики его усов задрожали. Авенжер мягко вздохнул: «Ну вот…» Он был рад, что разговор закончился. Но он нахмурился и твердо поставил перед собой ноги, хотя они еле касались земли.
— Конечно же, я не помню, когда я мог им пользоваться в последний раз, — сказал дедушка, не на шутку напугав Авенжера, который уже думал, что это были звуки сна. Дедушка говорил, не открывая глаза, руки были сложены на круглом животе. — Может, однажды я по ошибке не закрыл дверь на ключ. Может, кто-то вошел… — снова молчание. — Кому можно в наши дни верить? Никому…
«Никому».
Слово отдалось эхом в сознании Авенжера, как и прежде «внутренняя работа».
Дедушка пытался закончить предложение, которое начал:
— Никому… на этом свете.
«Никому… даже тебе!»
Авенжер аж подскочил от тревоги, будто дедушка на самом деле это сказал, выдвинул обвинение — ему. Но старик продолжал дремать. Глаза были закрыты, и он сопел через полуоткрытый рот.
Авенжер закрыл глаза и тихо продолжал сидеть на скамейке, даже хотя шум, исходящий из носа дедушки, вдруг начал вызывать у него зуд. Но он не стал чесаться, он не шевелился вообще, даже веки не двигались. Он сидел, и у него в голове играло слово «никому». Это продолжалось, пока дедушка не проснулся, не зафыркал и не раскашлялся.
Они тихо ушли из парка.
Всю дорогу домой они молчали, что было еще хуже слова «никому». Дедушка не трепал ему волос и не похлопывал его по голове, как это было обычно. Они всего лишь распрощались на углу улиц Спрус и Эльм.
Телефон зазвонил, когда Бадди пришел из школы. Швырнув учебники на кушетку в салоне, он снял трубку. Затем пожалел о том, что ответил. На другом конце линии был Гарри.
— Не хочешь поразвлечься сегодня вечером, Бадди?
Голос был холодным, настойчивым, твердым, на этот раз с французским акцентом.
— Не сегодня, — ответил Бадди, прочистив горло впервые сделав свой голос твердым. Чувство вины за дом, который они разгромили, не давало ему покоя. После чего он дал себе слово, что больше не будет участвовать в подобных приключениях вместе с Гарри. Выпить — это было одно, а вот «подвиги» — совсем другое.
— Ну, вот тебе, большие планы? Настолько большие, что друзья в сторону? — здесь он попробовал мексиканский акцент.
— Нет, не это, — сказал Бадди, в попытке быстро найти какое-нибудь оправдание, за исключением: «Сегодня слишком много задали». Нахмурившись, он осознавал, как это звучит неубедительно.
На другом конце линии молчал Гарри. Он ему не верил — Бадди это знал.
— Совесть мучает, Бадди? — прервал молчание Гарри. Его голос был спокойным.
Это был Гарри, он всегда оказывался на слепящей стороне.
— Не совсем, — ответил Бадди, и на его лице выступила гримаса. — Я сегодня не в настроении, — затем добавив в голос искренности: — И накопилось столько не приготовленных уроков.
Кто-то сказал, что если умеешь претвориться искренним, то обязательно преуспеешь в жизни.
— Собираешься пить один?
— Что?
— Это верный знак, Бадди.
— Верный знак чего? — беспомощно спросил Бадди. Не желая отвечать на вопрос, не желая продолжать этот разговор, и не зная как его закончить.
